Она вежливо наклонила голову в знак приличествующей случаю признательности. Затем снова прислонилась спиной к стенке паланкина и закрыла глаза, словно отгораживаясь от него. Николас уставился на нее как зачарованный. Ее большие карие глаза были лучшим украшением ее лица, но даже когда они были закрыты, ее лицо продолжало сохранять выражение ясной безмятежности, что показалось ему невероятно привлекательным.

И тем не менее он не собирался мириться с тем, что его отвергли.

— У вас нет с собой служанки, миледи? Уверен, что вам понадобится помощь в пути. Могу предложить вам свою. У меня богатый опыт в том, чтобы помогать женщинам освобождаться от платьев. Хотя, должен признаться, я никогда не утруждаю себя тем, чтобы помочь им снова одеться.

Она мгновенно открыла глаза, в которых мелькнуло возмущение. Он улыбнулся ей нежной улыбкой, сохраняя самое невинное выражение лица.

— Уверена, что у меня не возникнет трудностей… — она вдруг запнулась и замолчала. — Я не знаю, как мне называть вас, — сказала она наконец.

Еще один сюрприз — такая искренность. Ему стало интересно, была ли она такой же безмятежной и искренней в постели?

— Вы можете называть меня, как вам захочется, — тихо ответил он. — Вы можете звать меня дураком, возлюбленным или врагом, если того пожелаете. Но если вы хотите быть вежливой, то зовите меня Стрэнджфеллоу. Николас Стрэнджфеллоу. Но большинство людей зовет меня мастер Николас.

— Мастер Николас, — прошептала она.

— Да, леди Джулиана? Могу ли я развлечь вас придворными историями, или вы предпочитаете стихи или песенки?

Она вздохнула.

— Лучше всего позволить мне отдохнуть. Я почти не спала сегодня ночью и очень устала.

— Могу ли я предложить вам свои колени в качестве подушки? Правда, боюсь, вам будет на них несколько жестковато.

Это непристойное замечание, казалось, скользнуло мимо, даже не задев ее.

— Просто оставьте меня в покое, — тихо сказала она, закрывая глаза.

Он подождал, когда Джулиана задремлет и ее дыхание станет медленнее и ровнее, а затем двинул рукой, как раз настолько, чтобы наполнить небольшое пространство тихим звоном бубенчиков.

Она приоткрыла сонные глаза и с недоумением посмотрела на него.

— Мастер Николас, — произнесла она все тем же спокойным тоном, — у меня есть маленький, но очень острый ножик. И если вы не будете сидеть спокойно, я срежу с вашего рукава все эти чертовы колокольчики, а затем проделаю то же самое с некоей чувствительной частью вашего тела. Вы и глазом не успеете моргнуть как я превращу вас в евнуха. Не доводите меня до этого.

И она снова закрыла глаза, отгораживаясь от него.

Николас потрясенно уставился на нее. Еще ни одна женщина не разговаривала с ним подобным образом. Вообще никому не удавалось так тонко и умело поставить его на место.

Он испытывал сильное искушение запеть во весь голос какую-нибудь непристойную, раздражающую песенку, но передумал. Она производила впечатление женщины, которая вполне могла осуществить свои угрозы.

Не то чтобы он боялся, что у нее что-то получится. Если она только попытается подобраться к его колокольчикам и тем более к некоторым частям тела, он без труда остановит ее. И как бы ни были соблазнительны открывающиеся при этом перспективы, здесь было не время и не место для подобных игр.

Она снова заснула. Он передвинулся, на этот раз, очень осторожно, чтобы не звякнул ни один серебряный бубенчик на его одежде. Кажется, леди Джулиан, обещала сделать его пребывание в замке Фортэм весьма занимательным. Он уже предвкушал восхитительные часы, которые он проведет в ее обществе… а может быть и в ее объятиях.

Интересно, как бы она выглядела, проснувшись утром обнаженной в его постели после бурной ночи? Чувствовала бы она тогда такую же неловкость от своего роскошного тела, как сейчас?

И сможет ли она противостоять его чарам или влюбится в него?

Будет весьма забавно узнать все это. Да, определенно, эта поездка будет совсем не такой скучной, как он себе воображал.

Он разбудил ее песней.

«Будь проклята его презренная, подлая душонка», — подумала Джулиана, продолжая сидеть с закрытыми глазами, пытаясь не обращать внимания на выходки шута. У него был сильный глубокий голос, полный чувственности и скрытых намеков, а песенка, которую он пел, была настолько неприличной, что она лишь поблагодарила небеса за то, что могла сейчас не смотреть ему в глаза, притворяясь спящей.

Песенка внезапно оборвалась, и Джулиана так и не услышала, что же именно собирались делать дочка мельника и лудильщик.

— Вы покраснели, миледи, — тихо сказал Николас. — Уверен, женщина ваших лет и жизненного опыта прекрасно знает, что собираются делать мужчина и девица под мостом в жаркий летний денек. Уверен также, что вы не раз делали то же самое.

Она только сильнее зажмурилась, не заботясь о том, верит ли он в то, что она спит, или нет. Паланкин больше не двигался. Все ее тело нещадно болело, и ей нужно было только одно — выйти и немного размяться. Однако она решила, что, пока это зависит от нее, она не станет смотреть на шута.

Прикосновение руки к ее лицу было настолько неожиданным, что она невольно открыла глаза и в панике набросилась на шута с кулаками. Она даже не подозревала, как близко он к ней подобрался, но прикосновение к ее коже помимо ее желания вызвало в ней реакцию, подобную вспышке молнии.

— Как вы смеете! — воскликнула она, стараясь изобразить высокомерие знатной леди. Но вместо этого в ее испуганном, тоненьком голоске послышалась настоящая паника.

Поняв это, она выпрямилась и сжала руки на коленях. Она не позволит ему испугать ее. Больше ни один мужчина на свете не заставит ее бояться.

А в особенности тот, который сейчас сидел напротив, наблюдая за ней своими странными глазами.

Говорили, что мужчины становятся шутами, или, как их часто называли, дураками, в силу каких-то необычных особенностей внешности или разума. Чаще всего они были или сумасшедшими, или горбунами, или карликами, или просто чудаковатыми простофилями. Человек, сидящий сейчас напротив нее в паланкине, вовсе не был похож на большинство своих собратьев по профессии. Он был высок, с длинными руками и ногами, которые не позволяли ему занять удобное положение в небольшом пространстве паланкина. Его одежда представляла собой всевозможное смешение цветов, стилей и отличалась большим количеством прорех. Его волосы, напоминающие шелковистый лен, были длинными и густыми, а лицо, чересчур красивое для взрослого мужчины, было все же очень привлекательным.

Но вот его глаза вызывали тревогу. Это были глаза шута, глаза безумца. Глаза хитреца и мошенника. В них скрывался странный сумрак, блуждали золотые тени, словно в залитом солнцем меде. Они напоминали пронзительные янтарные глаза кошки. И в этом момент эти удивительные глаза смотрели на нее не отрываясь, словно все понимали. Казалось, его взгляд без труда проникал сквозь слои одежды, сквозь все ее защитные заграждения и видел, что скрывается за ее всегда спокойной, сдержанной улыбкой.

— Умоляю простить меня, миледи, — пробормотал он, откидываясь назад и глядя на нее отнюдь не виновато. — Но не стоит так тревожиться, ведь говорят, что когда вас внезапно коснется дурак, это как божье благословение.

— И как много дам при дворе вам удалось убедить в этом? — ядовито осведомилась она, все еще чувствуя тепло в том месте, которого коснулась его рука.

Он улыбнулся дерзкой улыбкой, в которой не было и намека на раскаяние.

— Больше, чем я достоин, миледи.

— Что ж, в таком случае забудьте обо мне, мастер Николас. Уверена, что в замке Фортэм вы сможете найти более чем достаточно женщин, охотно верящих в ваши сказки. Я никогда не буду одной из них. Приберегите свои благословенные прикосновения для тех, кто их жаждет.

— Но разве молодая вдова не нуждается в утешении? Вы были так убедительны, скрывая свою печаль, но я уверен, что под этой маской благоразумного спокойствия ваше сердце разрывается от боли.