— Юноши могут быть добрыми. Мужчины всегда жестоки.

— Но тем не менее я бы предпочла лорда Хью юному Гилберту, — сказала Изабелла и добавила: — Не случайно, что граф Фортэм просил моей руки. Он никогда не упоминал об этой нашей встрече много лет назад, но я думаю, что он помнит. И еще я думаю, возможно, он давно меня любит.

Джулиана покачала головой, частично чтобы выразить свое недоверие, частично чтобы выбросить эту абсурдную мысль из головы.

— Что общего имеют любовь и брак?

— Если ты когда-нибудь снова выйдешь замуж, то клянусь тебе, что ты узнаешь об этом, — горячо воскликнула Изабелла. — Я не позволю им снова выдать тебя замуж за незнакомца.

— Но как вы сможете помешать им?

— Сейчас я имею больше власти, чем ты думаешь, девочка. Если ты выйдешь замуж, то только по любви.

И непрошеный, ненавистный и такой зачаровывающий образ шута неожиданно возник при этих словах в голове Джулианы.

Николас никого не встретил на своем пути в северную башню, в свою комнату-тюрьму, но когда он подошел к ней, то обнаружил, что дверь открыта, а на его постели развалился юный Гилберт, подрезающий ногти своим длинным острым кинжалом. Он был один, и Николас закрыл дверь за собой, но не стал подходить ближе.

Он не думал, что Гилберт пришел, чтобы убить его, — этот ребенок-убийца прекрасно владел своим ремеслом и предпочитал делать свою работу в темноте, подкрадываясь сзади.

— Что тебе здесь надо? — резко спросил Николас, не стараясь разыгрывать из себя дурака.

Вид растерянной, потрясенной Джулианы словно заноза засел у него в душе, и он с удовольствием разозлил бы Гилберта, заставив его напасть на себя. Несмотря на юность и видимую хрупкость, Гилберт справлялся с мужчинами куда более крупными и сильными, чем Николас, так как его оружием были хитрость и обман.

— Вы решили снова заговорить? — равнодушно заметил Гилберт, не двигаясь с места. — Весьма разумно, лорд Хью, похоже, готов был потерять терпение на этот раз. Вы нашли кубок?

— А ты? — в свою очередь спросил Николас.

Мысли его были сейчас далеко отсюда. Он вспоминал глаза Джулианы. В них не было слез. Джулиана Монкриф редко плакала.

Гилберт выпрямился на кровати.

— Только не говорите мне, что вы его проворонили! Я полагал, что вы знали, где он, когда запланировали свой последний трюк. Наше время стремительно убегает, к тому же довольно утомительно постоянно отвлекать нашего доброго священника. — Он уставился на свои изящные тонкие пальцы и несколько раз согнул и разогнул их.

— Бого сказал мне, что ты довольно легко отвлекаешь богомольного аббата, — заметил Николас ровным тоном.

Гилберт пожал плечами.

— Он слишком любит плеть и также молодых мальчиков, но я не уверен, что мне следует заходить так далеко для того, чтобы получить то, что мне надо.

— Но ты мог бы.

Улыбка Гилберта была ангельской, но от нее кровь стыла в жилах.

— Я всегда делаю то, что должно быть сделано, мастер Николас. Вы осуждаете меня?

— Нисколько. Просто я не знал, что в твои многочисленные достоинства входит прелюбодейство со стариками.

Выражение лица Гилберта не изменилось.

— Я делаю то, что делаю, но делаю это осторожно. Многих людей трогает моя чарующая невинность. Единственная причина, по которой вы так легко понимаете меня, — это то, что вы сами искусный притворщик. Ведь вы не дурак и не сумасшедший, каким пытаетесь выглядеть перед другими.

Николас не стал этого отрицать.

— А вы далеко не невинный ребенок.

— Никогда им не был, — признался Гилберт с мечтательной улыбкой. — И никогда не буду. Что такое невинность? Совершенно никому не нужная вещь. Я предполагаю, что вам хватило ума понять это, забирая ее у любой из своих леди. Я должен, правда, признаться, что у меня есть небольшая сентиментальная слабость, — я не люблю убивать женщин. Возможно, из-за моей святой мамочки.

— Святой мамочки?

— Уличной шлюхи, которую зарезал ее сутенер, когда мне было пять лет от роду. — Гилберт небрежно махнул рукой. — Впрочем, мой отец голубых кровей. И именно его кровь преобладает в моих жилах. Я гораздо больше похож на него, чем на ту жалкую убитую проститутку.

— Что-то ты сегодня так разговорился, Гилберт? Не похоже на тебя — откровенничать насчет своей жизни. Уж не собираешься ли ты перерезать мне горло?

Гилберт покачал головой:

— В этом нет необходимости. Мы с вами в одинаковом положении. Ваше убийство ничего мне не даст, а я никогда не убиваю просто ради развлечения, только за плату. Мы можем помочь друг другу. Скажите мне, у кого точно нет кубка, и я поработаю над этим.

— Понятия не имею.

Это была чистая правда. Он остался за дверью комнаты, когда она закрылась за Джулианой, надеясь узнать, где Изабелла спрятала кубок. Он стоял там достаточно долго, чтобы узнать, что кубок снова пропал. И что Джулиану снова должны выдать замуж.

Гилберт моргнул.

— Король Генрих весьма нетерпеливый человек, мастер Николас. Он хочет получить этот кубок, и хочет получить его быстро. Ни вы ни я не желаем, чтобы он потерял самообладание. И если у вас, что, впрочем, маловероятно, появилась какая-либо привязанность к кому-то из членов этого семейства, лучше вам забыть про это. Король может быть беспощаден.

— Замок Фортэм уже давно противостоит его атакам.

— Но не вечно же это будет продолжаться. Он может победить рано или поздно, и тогда даже страшно подумать о том, какая месть ждет обитателей этого замка. Вы ведь не хотите, чтобы ее отдали воинам Генриха, не так ли? В качестве наказания? Не думаю, что это может ей понравиться.

Это был удар в темноте в спину, тот самый удар, в котором так хорош был Гилберт. Но Николас и глазом не моргнул. Это было всего лишь предположение, не более того, и он не собирался никого предавать.

— Мы найдем кубок, Гилберт. Насколько я знаю, Хью сам мог его спрятать. Он был взят из женских комнат, и я понятия не имею, кем именно.

— Но не вами? И не вашим человеком?

— Слово чести. Гилберт фыркнул.

— Я никогда не думал о нас с вами как о людях чести. — Он поднялся и неторопливо прошел мимо Николаса. — Пойду сообщу нашему временному хозяину, что вы исцелились. В этом случае он, видимо, не станет отрезать ваши уши и бросать их в огонь.

— Очень мило с твоей стороны, — пробормотал Николас.

— И мы должны найти кубок как можно скорее. Наш хозяин теряет терпение.

Как можно скорее, подумал Николас, глядя в спину удаляющемуся Гилберту. «Я никогда не думал о нас с вами как о людях чести», — сказал он, и Николас даже не подумал с ним спорить. Большинство людей не смогли бы понять его собственное, искаженное представление о чести.

Он не грабил бедных, никогда не обижал тех, кто был меньше и слабее, он никогда не позволил бы благородному, великодушному желанию взять верх и тем самым предать себя, и он никогда не обещал того, чего не мог бы достать, будь то священный кубок из часовни или сердце, способное любить.

У него нечего было предложить такой женщине, как Джулиана Монкриф. И если она начала испытывать к нему какие-то чувства, что ж, он успешно разрушил сегодня ее надежды. Она теперь будет держаться от него подальше, и он займется тем, для чего сюда приехал.

Жизнь вообще не такая уж плохая штука. Так или не так?