«Ахмет Зогу – платный шпион сербов и итальянцев, невежда и подлец, лишенный каких бы то ни было идеалов».

«Ахмет Зогу собрал вокруг себя самых гнусных врагов албанской нации, потому что только они были и остаются его восторженными сторонниками».

«Ахмет Зогу подавил элементарнейшие свободы в Албании. Свобода личности так глубоко почитается при его режиме, что народ уже снова напрактиковался в пресловутом притворстве, без которого трудно было обойтись во времена Турции».

Президент с досадой отшвырнул газеты и сердито зашагал взад и вперед по кабинету.

Нуредин-бей испугался. Он никогда не видел президента в таком раздражении.

– Нет смысла продолжать, Нуредин-бей, – сказал президент, с трудом сдерживая гнев. Чтобы успокоиться, он опять закурил и сел на место. – Буквально все его статьи полны такой клеветы. Я не собираюсь опровергать его и вступать с ним в полемику. Мне жаль только, что наш известный соотечественник пишет такие гадости.

А Нуредин-бей подумал, что его троюродный братец в своих статьях не так уж далек от истины и, по всей видимости, неплохо информирован. Но вслух он сказал совсем другое:

– Я уверен, ваше превосходительство, что Ферид-бей плохо информирован о событиях в Албании и тем более о высокой патриотической деятельности вашего превосходительства. Он жертва интриг, которые плетут ваши враги. Стоит ему во всем разобраться и узнать истину, как он сам опровергнет все, что написал.

– Не думаю, Нуредин-бей. Он прекрасно знает, как обстоят дела, но не желает сказать правду.

– Я его знаю как человека мужественного, стойкого. Ради отечества он готов на все.

– Прежде я тоже так считал, но… эти последние статьи заставили меня изменить мнение о нем. Если и дальше так будет продолжаться, мы будем вынуждены принять меры.

Нуредин-бей почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Он знал, что подразумевает президент под словом «меры». Ему живо вспомнились убийства противников режима в стране и за границей, убийства из-за угла, – хоть они и были совершены неизвестными лицами якобы из кровной мести, но все понимали, что это дело рук Ахмет-бея… И он поспешил успокоить президента:

– Я убежден, ваше превосходительство, что Ферид-бей – истинный патриот и для блага своей страны не только прекратит писать такие статьи, но и станет одним из самых горячих наших приверженцев. Ему надо лишь разъяснить обстановку и высокие стремления вашего превосходительства.

Президент заговорил не сразу. Он снова затянулся сигаретой, принял задумчивый вид, потом медленно произнес:

– Не знаю, Нуредин-бей. Мне жаль, что меня не понимает такой патриот, как он, и особенно теперь, когда нация переживает ответственнейший момент. Если вы полагаете, что Ферид-бея можно привлечь на нашу сторону, я готов сделать все для этого.

– Я уверен, что он станет соратником вашего превосходительства.

– Что ж, вам виднее, Нуредин-бей.

– Если вы позволите, ваше превосходительство, я возьму на себя посредничество в этом деле.

– Об этом-то я и хотел просить вас. Никто не сделает это так, как вы. Передайте ему, что я готов забыть прошлое и не только не стану держать зла на него, но ради отечества выполню любое его пожелание.

– Как вам будет угодно!

– Переговорите с ним, предложите все, что сочтете нужным, лишь бы убедить его в наших добрых намерениях.

– Я нимало не сомневаюсь в вашем великодушии.

– Насколько мне известно, – продолжал президент, – в последнее время Ферид-бей переживает финансовые затруднения, ему докучают кредиторы. Мы согласны ему помочь, вернее, это наш долг – помочь ему. Патриотический долг, не так ли, Нуредин-бей?

– Совершенно верно!

– Все его долги мы оплатим из наших личных фондов. Прошу, скажите ему об этом.

– Я все исполню!

– А от моего имени скажите, что он сможет занять любой пост в моем кабинете, если, конечно, пожелает приехать в Албанию.

– Простите меня, ваше превосходительство, но, насколько я знаю, Ферид-бей не собирается в Албанию.

– Почему?

– Да потому, что он вырос за границей, привык жить с комфортом, любит книги, общается с выдающимися деятелями культуры, с художниками. Здесь он, к сожалению, будет лишен всего этого. Поэтому, с вашего позволения, я полагаю, он должен занять другой пост.

– Продолжайте.

– Предложите ему место посланника нашей миссии в Соединенных Штатах. Никто не сможет лучше его представлять ваше превосходительство в этой стране.

– Это очень ответственный пост, Нуредин-бей. На этом посту должен быть верный человек.

– Я думаю, Ферид-бей будет служить вам верно.

– Сомневаюсь. Трудно в это поверить, учитывая его прошлое, его последние статьи.

– И не сомневайтесь, ваше превосходительство. Позвольте мне процитировать вам Макьявелли: государи находят самых верных слуг среди тех, кто поначалу относился к ним настороженно или враждебно, – они вынуждены служить преданно, чтобы исправить неблагоприятное мнение, сложившееся о них.

Президент на несколько мгновений задумался, потом решительным тоном сказал:

– Согласен, Нуредин-бей. Решайте все сами. Когда вы можете выехать?

– Когда прикажете, ваше превосходительство.

– Отправляйтесь сегодня же.

– Как вам будет угодно!

Нуредин-бей встал, собираясь уходить, но президент остановил его.

– Задержитесь, пожалуйста. Я хочу посоветоваться с вами еще по одному делу. Сядьте.

Он встал и принялся ходить из угла в угол. Видно было, что ему трудно начать разговор. Наконец он снова сел.

– Это дело личное, Нуредин-бей, и его надо уладить, так как оно непосредственно связано с нашей государственной политикой. Курите, прошу вас.

– Спасибо!

– Как вы знаете, несколько лет назад я обручился. Я пошел на это, скорее, из политических соображений, и сейчас, несмотря на предстоящие перемены, мне, видимо, придется сдержать слово.

Нуредин-бей помедлил с ответом. Он спрашивал себя: что еще пришло в голову этому выскочке? Его уже не устраивает дочь крупнейшего феодала Албании. Уж не собирается ли он жениться на королевской дочери? Наверняка так оно и есть.

– Я думаю, – произнес он уверенным тоном, – что в новых условиях вы, ваше величество, свободны от обещаний, данных ранее. Причина, побудившая вас дать это обещание несколько лет назад, больше не существует. Кто станет вашей супругой – теперь не только ваше личное дело, оно имеет теперь политическое и общенациональное значение.

– Все это так, но и разрыв помолвки тоже вопрос политический. Вы знаете, это ведь не кто-нибудь, а сам Шевтет-бей Верляци. Что, если он почувствует себя оскорбленным и выступит против нас?

– Вряд ли, ваше превосходительство. Шевтет-бей – крупный феодал, это правда, но он не случайно к вам присоединился. Макьявелли говорил, что, когда знать не в состоянии противостоять народу, она объединяется и выдвигает из своей среды государя, чтобы иметь возможность его именем осуществлять свои цели. Государем в нашей стране являетесь вы. Шевтет-бей прекрасно знает, что без вас, и уж тем более против вас, его дело пропащее. А поэтому, хочешь не хочешь, надо вести себя смирно. Он не решится отойти от вас.

– Все это так, Нуредин-бей, но люди не всегда руководствуются здравым смыслом. Мы, албанцы, часто оказываемся жертвами страстей. Стоит затронуть наше самолюбие, и мы теряем рассудок.

– Возможно, но Шевтет-бей – опытный политик, и я не думаю, чтобы он утратил выдержку. Во всяком случае, ваше превосходительство, я думаю, его надо предупредить о том, что может с ним произойти, если он решится на какие-нибудь опрометчивые действия. Было бы хорошо, если бы наша печать вскользь упомянула об аграрной реформе. А еще лучше создать правительственную комиссию по этому вопросу, хотя бы для проформы. С одной стороны, это надолго утихомирит крестьян, а с другой – и это самое главное, – наши беи и феодалы почувствуют, что их собственность под угрозой и еще теснее объединятся вокруг вас. Они ведь знают, ваше превосходительство, что, пока во главе государства стоите вы, им нечего беспокоиться за свои владения.