«Бездна!» — вспыхнула в сознании испуганная мысль. Олег обвел взглядом заметивших неладное и тянущихся к оружию воинов, разглядел поворачивающиеся в его сторону посохи Искусников, и в голову немедленно пришло спасительное решение. Развернувшись на месте, сжав в кулаке жезл, он тяжело захромал к другому концу Площади, туда, где темнели провалы тоннелей. Он истово верил, что бег разогреет кровь и разожмет тиски боли, вернет руке чувствительность. Еще он верил, что к нему вернется магия, тоннели не будут завалены, и он найдет путь наверх, что погоня его не догонит…

Олег верил во все это, несмотря ни на что, а значит, у него оставался шанс. Пусть маленький, но… шанс!

Под ногами разверзлась пропасть, сердце разбилось на осколки, душа отравлена ядом зависти… Поэты, сказители и барды обожают подобные сравнения. Плетя кружева звучных слов, они с неудержимым пылом описывают чувства, желая поразить слушателя в самое сердце, выжать слезу и заставить вновь и вновь сопереживать героям истории. Но в реальной жизни нет места для громких сравнений, она проще и больней любой сказки. И несказанно тяжело вдруг оказаться на месте такого персонажа и на себе испытать подлинный смысл красивых слов.

Лакриста Регнар плохо помнила творящееся в тот жуткий день в Гамзаре безумие. Они куда-то бежали, вокруг постоянно что-то кричали какие-то люди, а со всех сторон на них лезли кошмарные твари… И кровь, так много крови, убитых и воющих от боли раненых! Молодая женщина знала, что картина ворвавшихся в город сил Бездны не оставит ее до самой смерти. Снова и снова в снах она будет бежать без оглядки от очередного монстра, безо всякой надежды спастись. Как же это все жутко и страшно!

Своего спасения она не помнила, все закрывала картина падающего на грязную мостовую Гелида. Смертельно бледное лицо, покрытое мелкими бисеринками крови, воспаленные глаза и синюшные губы… За какие-то мгновения молодой и сильный мужчина стал походить на жалкое подобие человека, одной ногой уже стоявшего на пороге небытия. Король надорвался, не справившись с силой Молота, и, уничтожив порожденное Тьмой чудовище, упал сам. Кажется, она тогда кричала, плакала, обнимала и целовала неподвижное тело, что-то пыталась говорить. Потом в памяти зиял темный провал, и очнулась она уже в каюте на борту возвращающегося в Равест пузыря. К агонизирующему городу все-таки пришла помощь!

Пользовавший ее зелодский лекарь — большой любитель кладбищенского юмора — много и с удовольствием рассказывал Насте о войсках эльфов и Нолда, очищающих Гамзар от нечисти, о помощи всего Объединенного Протектората пострадавшей Джуге, о волне сочувствия среди простого люда, прокатившейся по всему цивилизованному миру. Вот только он ничем не мог помочь в действительно волнующих ее проблемах. Что с Гелидом? Как он? Когда она сможет его увидеть?

— Э, лин Лакриста, вы слишком спешите. По воле Первого Советника вам предоставляют самое лучшее лечение, какое только возможно получить в человеческом Грольде! У вас был сильнейший шок, а организм отравлен эманациями Тьмы, но вы уже идете на поправку и в Равест прибудете практически здоровой, — держа Настю за руку холодными сухими пальцами, увещевал лекарь. — Что же до Его Величества, то им занимаются маги Светорожденных, а в столицу сейчас прибывают их лучшие знахари и чародеи! Говорят, Перворожденные и мертвого на ноги поднимут, а уж раненого…

— Но я хочу его увидеть!

— Увы, но король летит на другом пузыре, да и эльфы запретили кого-либо пускать к Его Величеству. Говорят, даже какого-то нолдского мага отправили восвояси. Что уж там говорить про обычную смертную женщину, пусть даже и такую очаровательную. Так что давайте лечитесь, а то в таком виде вам только свидание на погосте назначать!

Настя тогда еще не знала, но этот разговор с доктором оказался первым отголоском неудержимой поступи судьбы, решившей вновь перевернуть всю ее жизнь.

По прибытии в Равест Лакристу в закрытой карете привезли домой, где оставили под присмотром нового, присланного из дворца лекаря и двух гвардейцев, поселившихся во флигеле. Кем их считать — охранниками или сторожами, — Настя поняла не сразу.

Вряд ли она смогла бы быстро оправиться от перенесенных лишений, не окажись рядом чутких подруг-землянок. Наташа и Олеся, сами пережившие кошмар столкновения с демонами Бездны, еще не забывшие отвратительное, изматывающее душу чувство беспомощности перед гибнущим на твоих руках близким человеком, смогли понять ее как никто другой. Две ночи подряд они провели в ее спальне, проплакав навзрыд. Извечное женское средство борьбы со всякими горестями оказалось лучшим лекарством, и уже через седмицу после возвращения домой Лакриста оправилась настолько, чтобы начать вставать с постели и без слез читать газетные заметки об ужасах разрушенного Гамзара.

Маленький Селерей все еще гостил у баронессы Мальган, и Настя страстно желала увидеть малыша, но лекарь запретил о том даже думать. Посоветовал подождать еще седмицу, окрепнуть и не подвергать ребенка ненужному риску. О каком таком риске идет речь, он не сказал, отделавшись невнятными замечаниями.

Проведя почти всю ночь без сна, стоя утром перед зеркалом и изучая синяки под глазами, Лакриста тряхнула волосами и решительно сказала отражению:

— Да пошли они ко всем мархузам! Кто такой этот докторишка, чтобы указывать дворянке?! Так ведь?

Грубое ругательство ей самой показалось чем-то грязным и непозволительным для настоящей дамы, вызвав раздражение. Вспышка злости только укрепила ее решимость, и женщина немедленно вызвала слугу.

— Хотти… — Лакриста с неудовольствием посмотрела на высокого молодого парня со следом давнего ожога в виде цифры пять на руке. Хамоватый и недалекий, он вечно балансировал между двумя крайностями: возмутительной дерзостью и унизительным раболепством. Почему она до сих пор его не вышвырнула на улицу, Настя не понимала. — Пусть подготовят карету — я собираюсь навестить баронессу Мальган.

Выдав дурацкую усмешку, наглый мальчишка согнулся в поклоне:

— Госпожа, прошу меня простить, но… не велено!

— Ты чего мелешь?! — разъяренной фурией вскинулась Лакриста.

— Премного извиняюсь, но… господа солдаты сказали, что им приказано никого из дома не выпускать и никаких писем не передавать! — угодливо зачастил слуга, и Настя отшатнулась, точно от удара. Ее — возлюбленную самого короля — посадили под домашний арест?!

— Запрет распространяется на всех обитателей дома? — справившись с потрясением, медленно спросила женщина.

Хотти вновь оскалился и стрельнул глазами в сторону. Отвечать хозяйке он не спешил.

— Ты что себе позволяешь?! — ощущая, как от злости начинает сводить скулы, прошипела Лакриста. Наглый слуга вздрогнул и немедленно зачастил:

— Хозяйка! Так ведь продукты закупать надо, да и вообще… Как не выходить?! Меня выпускают, Вирву вот тоже…

— Хорошо. Ты можешь передать письмо? — терпеливо спросила Настя, кипя от гнева. С брезгливым любопытством она наблюдала, как в душе Хотти закипела борьба между жадностью и страхом.

— Не стоит на него давить, лин Лакриста, — в комнату бесшумно вошел Бернар Луази. — Прошу прощения, что вмешиваюсь не в свое дело, но, услышав разговор, я не мог остаться в стороне. Вы меня извините?

Настя неопределенно махнула рукой и отпустила слугу. Прикусив верхнюю губу, она тяжело упала в кресло.

— Так уж сложилось, но, вне зависимости от сословий, все люди либо имеют внутреннее достоинство, либо нет. Один считает возможным не возвращать долги, а другой его поддержит в том морально. Кто-то в глаза поет тебе хвалу, а через минуту за спиной обливает грязью… Люди слишком разные!

— К чему эти слова, Бернар? — устало спросила Лакриста, закрыв лицо руками. — Подумать только, меня заперли в собственном доме!

— Не стоит так расстраиваться. Это вредно для вашего здоровья. Если это вас утешит, то меня с женами тоже не выпускают из дома, — осторожно коснувшись руки женщины, мягко сказал маг. — Что касается этого Хотти… То он вас попросту продаст! Возьмет и продаст этим самым гвардейцам. За деньги или дешевую услугу — неважно, но продаст обязательно!