Из груди у Леры вырвался крик отчаяния и ужаса, а в голове у замершего на месте Свиридова мелькнули слова профессора Монахова: «У него… может не выдержать сердце…»

Лера с неженской силой подхватила выгнувшееся в агонии тело Кропотина. Глаза у Димы закатились, холодный липкий пот выступил на лбу, на щеках и на переносице, и он уже ничего не видел вокруг.

— Да что же ты делаешь? — простонал Влад, видя, как она вцепилась в Кропотина — а быть может, уже и в труп Кропотина!

Она, казалось, не слышала его. Влад вскинул глаза и увидел, что люди Перевийченко приблизились уже на убойное расстояние. В воздухе засвистели пули. Свиридов вскинул пистолет и несколько раз выстрелил. Один упал с разнесенной головой, второй со стоном схватился за бок и ничком свалился к подножию огромного вяза, остальные залегли, поняв, что наткнулись на стрелка, бьющего без промаха.

— Неси его к машине! — рявкнул он на Леру, удалившуюся уже на полсотни метров. — Я постараюсь их задержать.., пока не кончатся патроны.

А они кончились очень быстро. Свиридов головокружительно выругался и бросил ставший бесполезным пистолет, а потом, петляя, как заяц, бросился бежать.

Он увидел Леру сидящей над телом Кропотин на берегу маленького пруда в зарослях ивняка. С первого взгляда понял, что Кропотин еще жив — и это несмотря на то, что Влад не без оснований опасался худшего. Он слабо шевелил кистью правой руки и безуспешно пытался выбраться из-под навалившейся на него Леры. Зато Лера…

— Лера! — чувствуя, как помимо воли стынет"? спине, позвал Влад, подбегая к Кропотину и его спутнице.

Девушка не шелохнулась. Она сидела на коленях, уткнувшись лицом в ладони сложенных на груди Кропотина рук.

Свиридов опустил глаза и увидел, что от самых его ног до неподвижно скорчившейся возле Димы девушки ведет почти непрерывный кровавый след.

Вероятно, она тащила Кропотина до этого места, уже получив рану, а потом обессилела и тихо угасла от потери крови.

Одна из пуль, выпущенных людьми Церетели, нашла свою жертву.

Влад сдавленно простонал и, подхватив что-то бормочущего Кропотина, услышал за спиной приближающиеся шаги множества людей; ломая ивняк, он помчался напролом к ожидающей его у ограды клинического городка машине с верным Афанасием Фокиным. Долго бежать не пришлось. Из-за ближайшего дерева на него шагнула огромная фигура и выхватила у него полумертвого Кропотина.

Это был Фокин, который, услышав стрельбу, бросился на выручку.

— Что с Лерой? — быстро спросил он.

— Кончено, — задыхаясь, ответил Свиридов. — Тащи его к машине.., я постараюсь еще чуть-чуть… задержать их.

Фокин протянул ему пистолет и, легко подхватив Кропотина на плечо, понесся к ограде.

Свиридов развернулся на сто восемьдесят градусов — туда, откуда набегали люди Церетели, упал на одно колено и, прицелившись, нажал на курок…

— Что же дальше?

Свиридов повернул голову направо, посмотрел на неподвижно сидящего в кресле Кропотина и дальше, через его голову, — туда, где в иллюминаторе самолета проплывали бледно-серые облака. Кропотин был все еще очень бледен после того, что произошло с ним в клиническом городке, но держался довольно уверенно и невозмутимо.

— Будет видно в Москве, — ответил Влад. — И вообще, Кропотин.., в твоей ситуации о слове «дальше» следует временно забыть. Одно то, что ты остался жив после такого…

— А ты? — усмехнулся Дмитрий.

— Одно то, что мы ушли от этих уродов и сумели сесть на самолет… Впрочем, еще не исключено, что нас поджидает сюрприз в столице.

И Свиридов, откинувшись на спинку кресла и, неимоверно фальшивя, замурлыкал какую-то песенку из репертуара Афанасия Фокина…

Весна всегда настает, когда ее меньше всего ожидаешь. Кажется, вот-вот сорвутся с подоконников посерьезневшие за зиму воробьи и весело запрыгают на расползшейся заплатами грязного наста земле, и в неожиданно синем небе встанет уже не по-февральски щедрое солнце; кажется, вот-вот заблестят и сбивчиво заговорят ручьи; так нет же, эта самая зима плевать хотела на конституционные права гражданина Апреля. И продолжает крутить за метелью метель, за морозом мороз, за снегопадом снегопад.

И ущемленный в своих правах гражданин Апрель, и все люди вместе с ним только крякают да вжимают головы в поднятые воротники.

А когда на дворе только ранний март и, казалось, неоткуда ждать весеннего тепла, потому как не пришло еще для него время — на тебе! Выкатывается солнце и начинает жарить так, что асфальтовые улицы не успевают и заметить, как остаются мокрыми и голыми, как женщины в бане, в которую ввалился веселый пьяный мужик.

Сейчас стояла именно такая погода Не верилось, что еще только начало марта, что еще не праздновали женский день, потому что на улице было чуть ли не плюс десять или пятнадцать, а солнце было даже не апрельским, а майским.

Темно-синий джип «Шевроле-Блейзер» подкатил к высокому желтому зданию, обсаженному черными мартовскими липами и корявым разлапистым кустарником. Ворота контрольно-пропускного пункта остались в пятидесяти метрах позади, и теперь иномарка по-хозяйски подрулила к массивным дверям, выкрашенным в коричневый цвет.

Сидящий на лавочке возле этих дверей и щурящийся на ласковое весеннее солнце человек с признаками явной олигофрении на безмятежном мутном лице — причем не в самой легкой стадии — нелепо подпрыгнул на месте, и из разомкнувшихся , серо-желтых губ вырвалось нечто вроде:

— Кыррр.., булак!

Находящийся рядом с ним средних лет седой бородач в белом халате придержал его за плечо.

Дверь машины медленно, словно бы нехотя, распахнулась, и оттуда выглянул молодой импозантный мужчина в модной легкой куртке и узких джинсах.

Он выпрыгнул наружу и, обойдя машину спереди, галантно подал руку эффектной брюнетке с бледным надменным лицом и яркими карими глазами, полуприкрытыми веками. Это только усиливало впечатление надменности, которую просто-таки источало это красивое лицо.

— В самом деле — желтый дом, — весело сказал мужчина. — И двери поносного цвета.

Они вошли в здание и направились прямо к регистратуре.

— Главврач у себя? — коротко спросил мужчина.

Пожилая женщина в окошечке, склонившаяся над какими-то бумагами, подняла голову.

— Эдуард Аркадьевич?

— Честно говоря, не помню его имя-отчество.

Но если вы утверждаете, что главврача зовут Эдуард Аркадьевич, то я не могу не присоединиться к вашему мнению.

И его лицо осветила такая ослепительная улыбка, что регистраторша невольно улыбнулась сама.

— Да, он у себя. Но к нему нельзя.

— Вы же понимаете, что я спросил у вас об Эдуарде Аркадьевиче не для того, чтобы услышать отказ.

Я договорился с ним о встрече.

— В самом деле?

Мужчина вынул из куртки сотовый телефон и, набрав номер, протянул регистраторше:

— Удостоверьтесь сами, дорогая Зинаида Сергеевна.

— Откуда вы знаете мое имя? — недоверчиво спросила та и осторожно, почти брезгливо, как берут в руки ящерицу или, скажем, лягушку, приняла сотовик:

— Эдуард Аркадьевич? К вам тут мужчина.., он… да, все поняла. — Она отдала парню телефон и коротко произнесла:

— Эдуард Аркадьевич ждет вас. А все-таки.., откуда вы знаете мое имя?

Тот еще раз улыбнулся и, уже поворачиваясь, через плечо бросил:

— А мы с вами знакомы. Очень хорошо знакомы.

— Нет, я решительно не понимаю. — Главврач недоуменно посмотрел на посетителей поверх очков, а потом и вовсе снял их и начал протирать стекла тряпочкой, что у него, уравновешенного и спокойного человека (особенно по меркам психиатрической клиники), означало высшую степень раздражения. — Я решительно не понимаю, на каком основании я должен отдать вам состоящую на лечении Елизавету Блажнову. Прошу вас, поясните.