Наконец, «обстрел» прекратился. Мои коллеги вышли из убежища и, убедившись, что бегемот не проявляет никакого беспокойства по поводу оказавшегося у него на спине пассажира и что мне особо ничего не угрожает, начали подтрунивать:

– Сергей Юрьевич, что вы там у него на спине делаете? – серьезно спросил Василич.

Георгич, еле сдерживая смех, тут же добавил:

– Юрич! Вообще-то ты весь в говне!

– А вы друг на друга посмотрите! – посоветовал я коллегам, которым, к моему удовлетворению, тоже перепало.

Саймир тем временем заинтересовался, кто там у него по спине ползает. Надо же выяснить – баклан это или египетская цапля. А так как его голова разворачивается вместе с туловищем, ему пришлось развернуть все три тонны. Вот тут-то мне открылся путь к достойному отступлению, и я целый и невредимый вылетел из загона!

Колоть себя в этот день Саймир больше не позволил, но зато вспомнил, что очень любит Верину кашу и березовые веники.

Когда на следующий день я все же решился к нему наведаться со шприцом, он, поджав хвостик, как маленький поросенок, затрусил в бассейн.

А на третий день, войдя в главные ворота, я гаркнул на весь зоопарк:

– А-А-А-У-У-ФФФ?!

– А-А-А-У-У-Ф УФ-УФ-УФ-УФ! – раздался трубный глас со стороны бегемотника.

Еще неделю Саймир получал усиленный витаминами рацион и травяной чай с медом по моей прописи. Но с того времени, когда я по утрам проходил мимо бегемотника, он уже меня узнавал по шагам:

– А-А-А-У-У-У-ФФФ!

– Слышу-слышу! Доброе утро, Саймирушка, – кричал я ему и частенько мимоходом забегал погладить его шершавый нос, напоминавший на ощупь старую мягкую швабру со стершейся щетиной.

Из зоопарка я уходил дважды. В первый раз после визита Большого Муалима (повторюсь: муалим в переводе с таджикского – учитель, и если вы живете в Азии, то любого начальника можно смело называть – муалим, им это очень нравится). А если точнее – это был заведующий отделом культуры при министерстве. Личность весьма колоритная: тучный, довольно высокий, представительный мужчина в расцвете сил. Его голову украшала блестящая лысина, щедро окаймленная по бокам седоватыми, коротко подстриженными волосами.

Когда Большой Муалим появлялся, прежде всего на себя обращал внимание его живот. У некоторых пузачей он присутствует как независимое приложение ко всему остальному телу, но в этом, похоже, содержалась вся сила его хозяина. Как у бегуна – крепкие ноги, а у боксера – руки, так у любого азиатского начальника непременно должен быть живот. Без него – какой ты авторитет?

Передвигался Муалим мелкими, неторопливыми шажками, гордо двигая вперед свой «авторитет». Вот почувствуйте разницу: можно просто идти, а можно при этом нести, скажем – свою прическу, красивую одежду или даже букет цветов. Муалим с весьма гордым видом носил живот. Другой, может, и стеснялся бы. Но Муалим очень его любил. Живот, похоже, тоже очень любил своего хозяина, и казалось, что ему нравилось, что им гордятся. Без четкой границы живот превращался в грудь и потом в шею, которая так же незаметно становилась головой. Голова тоже «имела вес», но перед животом просто отдыхала.

Маленькие ручки Муалима, при таком-то животе, который они даже не могли полноценно обхватить, имели второстепенную ценность и безвольно свисали по бокам двумя докторскими колбасками – как приложение, но до поры до времени. А их звездное время наступало, когда надо было с кем-то здороваться.

И вот, как только появлялся кто-либо, готовый припасть к руке Муалима в рукопожатии, одна из рук сразу оживала и забиралась на живот с таким расчетом, чтоб ей там было повыше, то есть, иными словами, чтоб ее было не так просто достать. И без того прямая спина Муалима при этом еще больше выгибалась. Это был знак: пора! – можно жать. По углу поклона было легко вычислить иерархический статус припадавшего к руке.

Иногда Муалим вызывал к себе на ковер всех служащих из вверенных ему учреждений, в список которых, кроме домов культуры, библиотек и клубов, входил и наш зоопарк. Ковер – тоже своего рода кунсткамера, и диалоги с Муалимом выглядели примерно так:

– Вы что же это, Татьяна Викторовна, тигров своих совсем с голоду заморить хочете? – обращался Муалим к заведующей секцией хищных.

– Это почему вы так решили? – возмущенно спрашивала та.

Муалим, напустив на себя особую значимость, продолжал:

– А я вот толко сегодня бил у вас в зоопарке, и уже не первий раз вижу, как бедний тигра не может загрызть тот бараний нога (с ударением на «о»), который вы ему давали. Он его лижет, а откусит не может! Там на нога бил много очень крепкий жила. Вам надо било мясо с костей срезат, жила убират, коста – бросат, а мясо дават тигре. Вы, может, дома мясо тоже с костями кушаете?

– Хоп майляш, Муалим, будем обрезат, – вздыхала Татьяна Викторовна.

– А ещо я сам видел, что ваши хичники и зимея весь день спают. Посетителя недоволный. Зачем дном спают? Пусть спают ночю.

– Хоп майляш, Муалим, днем будем будить! – отдувался заведующий террариумом.

– Ешо на слоновнику я видел балшай куча навоз.

– Но, Муалим! Слону по-маленькому куча не сходить, он сам болшой, – пытался отстоять права слона заведующий копытными.

– Я сам хорошо знаю, по какой ему куча ходит! Как ходил – сраза убрать навоз!

– А и зделим, Муалим! – соглашался заведующий.

Возражать что-либо на его замечания было бесполезно, поэтому мы, как правило, соглашались почти со всеми рекомендациями. К счастью, про большинство из них он сам очень скоро забывал.

Но однажды меня Муалим допек в самом зоопарке. Ему вдруг не понравился тот факт, что он ни разу не видел меня со шприцом.

– Какой ты врач, – говорил он, – я на тебе ешо ни раза шприца не видел!

Так он мне говорил не один раз.

Однажды мне надоело соглашаться с ним.

После этого директор зоопарка попросил меня уволиться, потому как иначе Муалим меня просто упечет в тюрьму. На самом деле пугать всех тюрьмой в советские времена было как-то очень модно, но надо заметить, что посадить ветеринара в тюрьму не составляло никакой сложности, впрочем, как и любого другого человека. И угроза суда и следствия над ветеринарной секцией не раз нависала за время моего пребывания в зоопарке. И только правильно расставленные акценты, точки и запятые в отчетных документах не однажды спасали нас от судебной тяжбы.

Муалима обижать я вовсе не собирался, но, с другой стороны, уйти из зоопарка – психологически уже был давно готов. В какой-то момент я особенно остро почувствовал полную безысходность и безнравственность самой идеи зоопарка как принципа содержания животных. Мне, конечно, могут возразить: где-то там, в каком-то из зоопарков спасли какого-нибудь условного суслика от полного истребления. На что я отвечу, что не надо было этого суслика изначально истреблять и лишать естественной среды обитания. Безусловно, есть замечательные зоопарки, где животные чувствуют себя комфортно и, лишенные естественных врагов, доживают до глубокой старости. Но это все равно к природе не имеет никакого отношения – большинство из них из эволюции вычеркнуты! Мне возразят: «Они радуют посетителей!» Но я никогда не соглашусь. Животному в неволе может радоваться только наше невежество. Медведь в клетке – это муляж! Тигр в клетке – НОНСЕНС! И нет в этом никакой ни красоты, ни гармонии, ни целесообразности. Тигр – в тайге! Медведь – в лесу! В природе, на воле каждое живое существо вплетает свою золотую ниточку во вселенское эволюционное полотно.

Все чаще я ловил себя на том, что мне не хочется оставаться в зоопарке, созданном по принципу зверинца. Служить принципу, который не приемлешь, с одной стороны, а с другой – изменить не можешь. Стало как-то грустно. Так что я давно был готов уйти.

Тем более что буквально за месяц до этого случайно познакомился с одним из научных сотрудников таджикского института животноводства, который предложил перебраться к нему в отдел. Отдел занимался разработкой рекомендаций по интенсивному мясному скотоводству и им нужен был человек, который бы плотно занялся изучением поведения крупного рогатого скота на свободном выпасе. Одно слово – «свободный» – меня сразу привлекло.