— Кто вы? — спросил он у Пауля Эро.

   — Я? Начальник Ивского эфората... Вы забыли?

   Отвечать на прямые и непрямые вопросы молодой человек не собирался. Он осторожно дотронулся до кровоточащей раны на щеке графа, а затем окровавленными пальцами взялся за янтарную слезу колокольчика.

   — Значит, зеркало, говорите? — пробормотал он и вдруг начал изменяться.

   Стал ниже ростом и немного плотнее в талии. И старше. Волосы потемнели, рубашка изменила цвет... Граф не успевал следить за тем, как один облик растворялся, заменяясь другим, стремительно и неумолимо. Секунда... пять... И Альберт Бего смотрит в глаза своему отражению.

   — Я схожу с ума... — простонал он, откидываясь назад. — Плевать... Просто вытащите нас отсюда.

   — Я постараюсь, — пообещал Эро графским голосом. — Я просто должен.

   А потом хозяин Призрачного замка остался один. Умирающий. В странном месте, которое молодой эфор называл своим карманом и убежищем.

   Возбуждение — вот что почувствовал Вельзевул Аззариэлевич Ясневский, открыв простую дверь и шагнув за порог. Возбуждение, прокатившееся волной по позвоночнику и запульсировавшее нетерпеливо и дразняще во всем теле, безжалостно расцвечивая сознание красочными картинками из вчерашних суток. Картинки все были на одну тематику, но это не мешало им пестрить разнообразием.

   Директор Ясневский медленно опустил веки, не в силах отвести взгляд от аппетитно обтянутой скромным платьем в полоску... Стоп!

   Следом за возбуждением в сознание хлынуло удивление. Удивление, хотя, по всей логике, должно было прийти возмущение и шок.

   Профессор Ангелина Фасолаки в позе довольно провокационной, повернувшись к двери той самой, обтянутой платьем в полосочку, частью тела, держала ноги находящегося без сознания мужчины. Тем временем другая девушка, в которой Вельзевул Аззариэлевич узнал свою бывшую студентку и приемную дочь собственного завхоза Сонью Род, стояла в высоком шкафу для верхней одежды и, кряхтя и матерясь, как весь фейский факультет вместе взятый, пыталась затащить внутрь то самое бессознательное тело.

   — Ой, не такой уж он и тяже-о-о-лый, как ты возмущаешься, — проворчала профессор Фасолаки. Нога в тяжелом военном ботинке выскользнула из тонких ручек и с грохотом опустилась на пол. — Чтоб ты провалился!..

   — Нет, так не пойдет, — пропыхтела шона Род и разогнулась. — Надо было его сначала...

   Наткнулась взглядом на стоявшего на пороге мужчину и испуганно выдохнула:

   — Ох...

   — Не охай, тащи давай, пока никто не пришел!

   — Э-э-э... — зажмурилась на одно коротенькое мгновение, а потом полыхнула грозным взглядом, посылая своей сообщнице молчаливый сигнал и, беспомощно приподняв брови, невинным голосом произнесла:

   — Вельзевул Аззариэлевич, честное слово, оно само получилось!!

   Ноги несчастного снова грохнулись об пол, и директор Ясневский, наконец, заглянул в порозовевшее лицо своего профессора.

   — Все совсем не так, как кажется, Вель! — выпалила Ангелина Фасолаки и еще больше покраснела.

   Сонья Род без должного сожаления и ожидаемого от молодой женщины сострадания опустила голову мужчины на пол и, перешагнув через тело, прошла к письменному столу с видом оскорбленной невинности. Остановилась, неэлегантно почесала раскрытой ладонью свой порозовевший от смущения нос и только после этого пожала плечами и заявила:

   — Клянусь, я совсем не сильно ударила... А он взял и сдулся.

   — Он сам виноват, — немедленно наябедничала Ангелина и несмело подошла к пану Ясневскому, который выглянул в коридор, проверить наличие свидетелей, а после этого запер дверь изнутри. — Сонья на самом деле предупредила господина эфора, что ему не стоит к ней прикасаться... Я вообще думала, что ее стошнит...

   — Я вообще не понимаю, как оно так получилось... — приемная дочь завхоза Школы Добра вдруг всхлипнула, и Вельзевул Аззариэлевич понял, что действовать надо немедленно.

   Он решительно подошел к «господину эфору», чтобы переместить тело на диванчик, после этого посмотрел на пристыженно молчавших женщин и велел:

   — Рассказывайте.

   — Он протокол составлял, — пояснила Сонья Род, рассматривая собственный маникюр. — А я так устала, я, между прочим, даже не завтракала сегодня. А потом драка эта... И, в общем, не надо было, конечно, но я Истрову сказала...

   — Истрову?

   — Зовут его так, — буркнула Ангелина и кровожадно глянула на тело, которое вдруг издало протяжный болезненный стон.

   — Я сказала, что хватит. Что если ему хочется поиграть, то в Речном городе всегда можно найти кого-нибудь из русалочек, что не откажутся выступить в роли коварной преступницы или кающейся шпионки. Что же касается меня, то либо он отпускает меня домой, либо я нажалуюсь Павлику, а он еще в прошлый раз грозился ему руки вырвать, так что...

   Рассмотрев маникюр, шона Род решила навести порядок на рабочем столе и взялась за канцелярские принадлежности.

   — Как бы там ни было, но Истров вспылил. И заявил, что раз я не хочу по-хорошему, — темная аура девушки нехорошо полыхнула, и Вельзевул Аззариэлевич заподозрил, что за завесой рыжих волос Сонья пытается спрятать слезы, — раз мне непонятно, что такое дисциплина, — еще одна короткая пауза, — то он просто вынужден сделать все по правилам, невзирая на мое семейное положение и статус. И понимаете, директор Ясневский, — она вдруг посмотрела на него сухими, горящими яростным огнем глазами, — он так похабненько улыбался, говоря о личном досмотре, так... Мне так мерзко стало... И уж если быть совсем откровенной, я даже не знаю, чем я его приложила. Он мне руки на плечи положил, а я подумала: «Сейчас вырвет!». Потом вспышка, бах — и Истров на полу.

   Шона Род замолчала и виновато опустила плечи под тяжелый вздох профессора Фасолаки.

   — Как вы вообще сюда попали? — проворчал директор Ясневский, думая о том, как теперь выкручиваться из этой малоприятной ситуации.

   Утром они расстались с Линой, чтобы решить какие-то свои личные дела, предварительно договорившись встретиться в «Свинье». На встречу директор опоздал, а наконец добравшись до трактира, выяснил, что тот закрыт по причине разгрома, учиненного какими-то пьяными дебоширами. Разумно предположив, что Ангелина ждет его в отеле, он решил заглянуть в эфорат. Тем более, портье еще утром говорил, что Герм Истров — между прочим, тот самый, что сейчас стонал на диване, медленно приходя в себя — прислал записку с просьбой зайти по возможности на опознание украденных вещей. Все-таки их с Ангелиной ограбили в ту волшебную ночь...

   — За дебош нас арестовали, — призналась Лина, мило улыбнувшись опешившему директору. — Подрались мы в трактире...

   — Ну-ну... — пробормотал директор Ясневский и, не произнося лишних слов, взял со стола исписанный мелким почерком опросный лист, справедливо полагая, что он гораздо больше информации почерпнет из писанины не самого приятного по эту сторону Пограничья эфора, чем из рассказа двух вполне приятных и симпатичных женщин.

   Первый же абзац поставил Вельзевула Аззариэлевича в тупик.

   — Что значит «По словам подозреваемых, один из участников драки выглядел как Вельзевул Аззариэлевич Ясневский вплоть до момента своего обращения»? — спросил директор и вопросительно приподнял левую бровь, не отрывая глаз от протокола допроса.

   Шона Род тяжело вздохнула, но директор на ее вздох не обратил никакого внимания, он увлеченно читал, мысленно решив обо всем расспросить второго участника побоища. Шонаг Гринольв совершенно точно был замечен директором в холле отеля. И выглядел он ничем не лучше знававшего лучшие дни бродяги.

   — Полагаю, Сонья, вас можно поздравить с изменением семейного положения? — прочитав очередной абзац, уточнил директор. — Евпсихий Гадович мне ничего об этом не говорил... странно...

   — Он не знает пока, — смутилась шона Род. — Внезапно все получилось как-то... Я еще не успела...