— Вот, взгляни, — эльф шевельнул пальцами, и поднятый мертвец послушно повернулся филейной частью, спустив штаны до ягодиц.

На пояснице у него чернел какой-то странный символ, похожий на корявого человечка. В духе детского «палка-палка-огуречик, вот и вышел человечек».

— Что это значит? — поинтересовалась я жадно, жалея, что не прихватила с собой блокнот.

— Понятия не имею, — ответил Ульв равнодушно. — Это уже твое дело. Вероятнее всего, какое-то заклятие. Или, может, тавро. Скажешь Мердоку, пусть зайдет вечером. Я подготовлю отчет.

Он терпеть не мог что-то обсуждать до составления письменного заключения, поэтому я оценила оказанную милость. Но не обрадовалась.

— Ну спасибо, — буркнула я. — А найдется, где зарисовать?

Он кивнул и раздобыл откуда-то лист бумаги и ручку.

Я давно привыкла к таким небольшим чудесам, которые Ульв творил не задумываясь, походя. А ведь сколько ни старайся, не найдешь, где хранятся все эти бесчисленные бытовые мелочи!

С рисунком я управилась за каких-то пять минут.

Так, теперь быстро занести его Мердоку и бежать на прием.

— Его можно отпускать? — равнодушно осведомился Ульв, когда я закончила. — Или он тебе нужен?

Я сомневалась, что из несчастного зомби можно вытрясти что-то еще, но на всякий случай решила:

— Лучше пусть пока поживет. Ладно, — я сложила листок, спрятала в карман и только потом спохватилась: — Да, ты же мне череп обещал! Будет?

Надеюсь, премию Мердок не зажилит.

Ульв отдал бы мне какие-нибудь ненужные останки и бесплатно, но, как говорится, дареное не дарится. А я же для бабули!

— Поищу, — пообещал он весело. — Может, как раз этого красавца и использую, если его не опознают.

— Можно сказать, трофей, — усмехнулась я, и он улыбнулся мне в ответ.

— Беги уже!

Я посмотрела на часы и правда побежала…

Мердока в кабинете не оказалось.

Пришлось впопыхах черкнуть ему несколько слов и оставить у дежурного.

И я помчалась к себе…

Моя «берлога» — кабинет в дальнем крыле местной школы, с отдельным входом и трогательной клумбой перед ним. На скамейке у двери уже ждали трое, и, судя по их настрою, задержись я еще на полчаса, драки бы не миновать.

— Опаздываете, госпожа домовой! — попеняла мне бойкая старушка в трогательном платочке.

Две гномки кивнули в знак приветствия и продолжили препираться.

Я вздохнула и вынула ключи:

— Исключительно в интересах следствия!

— Ой, да неужто того охальника нашли? — глаза бабки Марьи сразу заблестели. — Ну этого, как его… Кукольника!

— Ищем, — веско ответила я. — Кое-какие подвижки есть. Только никому, ладно?

Она закивала, а я улыбнулась про себя. Уже к концу дня половина города будет знать, что полиция буквально носом землю роет и вот-вот сцапает Кукольника. Вдруг это заставит его допустить какую-нибудь оплошность?

Может и глупо, но умных мыслей у меня не нашлось…

Впечатленная новостями бабушка Марья позабыла, зачем пришла и разом исцелилась от хромоты, сердечных болей и радикулита. Вон как резво припустила к местному стихийному рынку — настоящему кладезю слухов и сплетен! Хотя слово «клоака» подходит больше…

Я забрала почту из ящика, который буквально разбух от писем, и бегло просмотрела конверты. Так, это ожидаемо… это понятно… В самом низу стопки меня подстерегал неприятный сюрприз: рецидивист Сидоров по кличке Профессор освободился из мест лишения свободы! Причем выпустили его еще неделю назад, а мне удосужились сообщить только теперь.

Еще одна проблема.

Может показаться, что на моем участке живут сплошь противоправные элементы. На деле улочки мне достались тихие, просто общаюсь я в основном с самыми буйными жильцами: алкоголиками, хулиганами и тунеядцами. И, конечно, с бесчисленными жалобщиками. Эти вроде бы безобидны… примерно как понос.

Первыми в мой кабинет ввалились сестры Эдукан. Гномки не преминули потолкаться плечами в дверях и чуть не выломали косяк.

Угомонились они только после моего рыка:

— По очереди! — подумав, я уточнила: — Старшая — первой.

Они неприязненно переглянулись, и Бранка уступила Сигге, которая была старше на целых пять минут.

Спор их я слышала раз сто: сестры препирались, кому какая часть дома принадлежит. Одна жилая комната выходила окнами на юг, другая на север. Следовательно, в первой было уютнее зимой, а во второй летом. Так что обострения семейных отношений случались как раз в межсезонье…

Честно говоря, их мелкие склоки надоели мне настолько, что терпения хватило ненадолго. Сколько можно уговаривать и мирить?!

В общем, я послала их на три буквы… то есть в суд.

Гномки на меня обиделись. Как же, такого развлечения лишили! В суде-то цирк устраивать не позволят, и повторно туда не обратишься…

— Мы думали о тебе лучше! — заявила Сигге и промаршировала к выходу.

Ей недоставало только рогатого шлема и боевой секиры.

— От тебя мы такого не ожидали! — вторила ей Бранка.

Сестры вышли, и я выглянула в окно. Они рука об руку направилась к своему дому (как раз через дорогу), беседуя вполне мирно. Видимо, помирились на почве недовольства мной.

Дурдом!

Я вздохнула, мечтая о пяти минутах тишины.

Передохнуть мне не дали: дверь снова распахнулась, и в мой кабинет вплыла дама.

Комната, и без того небольшая, сразу стала возмутительно тесной.

Говорят, черное стройнит, однако пышным телесам посетительницы это было как мертвому припарка. Трикотаж безжалостно обтягивал все складки и изгибы фигуры, тонкие бретели платья впились в белоснежные плечи, а кокетливая шляпка леопардовой расцветки дополняла это великолепие.

— Здравствуйте, мадам Цацуева, — уныло поприветствовала я.

— И про какое здоровье вы таки говорите?! — агрессивно начала она, легким движением бедра закрывая дверь. — Я худею от такого безобразия!

По-моему, сбросить десяток-другой килограмм ей бы не повредило, но высказывать это я поостереглась.

— У вас есть новые жалобы? — поинтересовалась я сухо.

Слово «новые» было ключевым. Хобби мадам Цацуевой — кляузничество — до печенок достало всех соседей. А уж как это опротивело мне!..

— Таки да! — согласилась она едко. — А вам, милочка, за это деньги платят! Вот и работайте!

Я только вздохнула, проглотив крутящийся на языке ответ.

— В письменном виде?

— А как же! — она задрала все три подбородка. — И на копии вы мне распишитесь. А то я уйду, а вы фьють — и выкинете мое заявление!

И указала глазами на корзину, действительно переполненную бумагами.

Сдержалась я с трудом.

— Позвольте? — и требовательно протянула руку.

Мадам Цацуева вручила мне десяток листков, исписанных убористым почерком, и я чуть не застонала.

А ведь придется проверять! Еще и ответы писать. Закон об обращениях граждан, будь он неладен.

— Присаживайтесь, — предложила я, бегло просматривая бумаги.

— Я постою! — гордо отказалась она.

Подозреваю, она попросту опасалась, что стулья не выдержат такого напора красоты.

Первая жалоба ожидаемо касалась Ихтиара. Мадам Цацуева невзлюбила бедного водяного с первой встречи, и теперь не упускала случая обвинить его хоть в чем-то.

На этот раз она утверждала, что Ихтиар держит наркопритон, — дескать, сама видела ночью крайне подозрительную личность на его участке. Небось, за дозой приезжал!

— Постойте, — я помотала головой, — а как вы могли это увидеть? Ведь было темно?

— У меня бессонница! — чуть визгливо парировала она, выпятив пышную грудь. — А шо, честной гражданке уже и проснуться ночью нельзя?!

Голос у мадам Цацуевой подкачал — к таким габаритам больше подошло бы сочное контральто.

— Можно, — вздохнула я, — только не говорите, что у вас есть прибор ночного видения!

Насколько я знала, в жилах мадам Цацуевой не текло и капельки крови волшебных народов, так что ее зрение должно быть в пределах человеческой нормы.