— Садись, — говорю я.

Она берет со стола грибы, открывает пакетик и нюхает их: — Фу! Ты уверен, что это не поганки?

Адам забирает у нее грибы и несет к чайнику. Высыпает в него весь пакетик и заливает кипятком. Зои подходит к Адаму и наблюдает через его плечо за тем, что он делает.

— Похоже, этого маловато. Ты точно знаешь, что нужно делать?

— Я пить не стану, — отвечает он. — Когда они подействуют, мы куда-нибудь поедем. Я за вами присмотрю.

Зои закатывает глаза, как будто в жизни не слышала ничего глупее. — Я уже пробовала наркотики, — заявляет она. — И нянька нам точно не нужна.

Адам помешивает в чайнике ложкой; я смотрю ему в спину. Звяканье ложки напоминает мне, как папа вечером делает нам с Кэлом какао; Адам так же тщательно перемешивает грибы. — Если мы будем дурить, ты над нами не смейся, — предупреждаю я.

Она улыбается мне через плечо: — Ничего страшного. — Нет уж, — настаивает Зои. — Ты нас не знаешь. Мы же чокнутые, мы такое можем отколоть! Тесса с этим своим списком способна выкинуть все, что угодно. — Правда? — Зои, заткнись! — рявкаю я.

Она садится за стол.

— Извини, — произносит Зои, но, похоже, ей ничуть не стыдно.

Адам ставит перед нами чашки. Над ними клубится пар, пахнут они омерзительно- картоном и сырой крапивой.

Зои наклоняется и нюхает чашку: — Выглядит, как мясная подливка!

Адам садится рядом с ней: — То, что надо. Поверь мне. Я добавил парочку корицы для сладости.

Тут Зои снова демонстративно закатывает глаза.

Она нерешительно отпивает из чашки и, скорчив гримасу, глотает настой.

— Пей до дна, — замечает Адам. — Чем быстрее выпьете, тем быстрее поймаете кайф.

Я не знаю, что будет дальше, но Адам совершенно спокоен, и его уверенность передается мне. Его голос так ясен и чист. Он велит выпить. Мы сидим на кухне, прихлебываем бурое пойло, а Адам за нами наблюдает. Зои зажимает нос и, давясь от омерзения, делает большие глотки. Я пью не спеша. На самом деле мне все равно, что есть и пить, — мне теперь все невкусно.

Какое-то время мы сидим, болтая о разной чепухе. Я никак не могу сосредоточиться. Я все жду, когда что-то случится, что-то изменится. Адам объясняет, как отличить галлюциногенные гриба: у них острые шляпки и тонкие ножки. Он говорит, что они растут группками, но только в конце лета и осенью. Сообщает, что закон не запрещает их употреблять: их можно купить в специальных магазинах. Потом, поскольку ничего не происходит, Адам заваривает обычный чай. Мне не хочется чая; я просто обхватываю чашку и грею ладони. На кухне очень зябко-холоднее, чем на улице. Я подумываю, не попросить ли Зои сходить за моим пальто, но, когда пытаюсь заговорить, перехватывает горло, как будто изнутри меня душит кто-то маленький. — А горло должно болеть?

Адам качает головой. — У меня такое ощущение, будто оно сжимается. — Это пройдет.

Но по его лицу пробегает тень испуга.

Зои сверлит его взглядом: — А ты не переборщил с дозой? — Нет! Все будет хорошо, просто ей нужно подышать.

Но в его голосе слышится сомнение. Наверняка он думает о том же, о чем и я, — что я не такая, как все, мой организм реагирует по-другому и, может, зря я попробовала грибы. — Пойдем на воздух.

Я поднимаюсь, и Адам ведет меня по коридору к двери. — Подожди на крыльце, я принесу тебе куртку.

Фасад дома в тени. Я стою на крыльце, стараясь дышать глубже и не впадать в панику. От крыльца идет тропинка к подъездной дорожке, на которой стоит машина мамы Адама. По бокам тропинки растет трава. Почему-то сегодня она выглядит не так, как всегда. Дело не только в цвете: она короче, чем обычно, и торчит, как щетина на бритой голове. Чем дольше я смотрю на дорожку, тем больше убеждаюсь, что на крыльце и на дорожке безопасно, но трава таит угрозу.

Я вцепляюсь в дверной молоток, чтобы уж наверняка не соскользнуть в траву, и в это мгновение замечаю, что в двери дырка, похожая на глаз. Все круги и завитушки в деревянной двери сходятся к этой дыре, и кажется, будто дверь соскальзывает внутрь самой себя, закручиваясь и снова раскручиваясь. Круги движутся медленно и плавно. Я долго не могу оторвать от них глаз. Потом упираюсь взглядом в дыру, но там ничего не видно; я захожу в дом, закрываю дверь и смотрю в дыру с другой стороны. Мир отсюда кажется другим; подъездная дорожка вытягивается в ниточку. — Как твое горло? — спрашивает появившийся в коридоре Адам и протягивает мне куртку. — Ты когда-нибудь смотрел сквозь эту дыру? — У тебя огромные зрачки! — замечает он. — Лучше пойдем-ка на улицу. Надевай куртку.

Это парка с капюшоном, отороченным мехом. Адам застегивает молнию. Я чувствую себя маленьким эскимосом. — А где твоя подружка?

Я недоумеваю, о ком он спрашивает, потом вспоминаю о Зои, и меня переполняет нежность. — Зои! Зои! — зову я. — Иди посмотри!

Улыбаясь, Зои приближается ко мне по коридору; взгляд ее глубок и темен, как зима. — Какие у тебя глаза! — ахаю я.

Зои изумленно вглядывается в меня: — И у тебя!

Мы таращимся друг на друга, пока не соприкасаемся носами. — Там на кухне коврик, — шепчет она. — В нем целая вселенная. — И в двери. Если смотреть сквозь нее, вещи меняют форму. — Покажи. — Извините, — перебивает Адам. — Не хочу портить вам удовольствие, но, может, вы хотите прокатиться?

Адам достает из кармана ключи от машины и показывает нам. Чудо, а не ключи!

Он оттирает Зои от двери, и мы выходим из дома. Адам наводит ключ на машину, и та приветственно пищит. Я спускаюсь с крыльца, осторожно ступаю на тропинку, предупредив Зои, чтобы она делала так же, но она меня не слышит. Она танцует на лужайке: похоже, ей хорошо. Наверно, ей все видится иначе.

Я сажусь на переднее сиденье рядом с Адамом, Зои забирается назад.

Минуту мы сидим молча, потом Адам любопытствует: — Ну, что скажете?

Но я ничего ему не рассказываю.

Я замечаю, как заботливо он касается руля, словно кормит с рук какое-то диковинное животное. — Люблю эту машину, — признается он.

Я понимаю, что он имеет ввиду. Мы сидим в салоне, словно внутри дорогих часов. — Раньше она принадлежала моему папе. Мама не любит, когда я на ней езжу. — Тогда, может, останемся здесь? — выкрикивает с заднего сиденья Зои. — Будет классно!

Адам поворачивается к ней и медленно произносит: — Я вас куда-нибудь свожу. — Он поясняет:- Я просто хотел сказать, что мама этому не обрадуется.

Зои кладет ноги на сиденье и недоверчиво качает головой. — Эй, поаккуратней ботинками! — орет Адам.

Зои тут же садится и тычет в него пальцем. — Посмотри на себя! — говорит она. — Ты похож на собаку, которая собралась нагадить там, где нельзя! — Заткнись, обрывает ее Адам, и я изумляюсь, потому что не подозревала, что он способен прикрикнуть.

Зои откидывается на спинку сиденья. — Поехали уже, чувак, — бормочет она.

Я даже не заметила, когда он успел завести машину. Двигатель дорогого автомобиля работает неслышно. Но вот мы выезжаем по дорожке из ворот, скользим мимо домов с палисадниками, и меня охватывает восторг. Эта поездка откроет передо мной новые возможности. Папа говорит, что все свои лучшие песни музыканты пишут под кайфом. Значит, со мной приключится что-то удивительное. Я верю. И возьму это с собой в повседневную жизнь. Как священный Грааль.

Я опускаю стекло и высовываюсь по пояс в окно. Зои тоже. Ветер бьет мне в лицо. Я чувствую прилив сил. Я вижу то, чего раньше не замечала, вычерчиваю контуры чужих жизней. Симпатичная девушка во все глаза смотрит на своего парня и так многого от него хочет. Мужчина на автобусной остановке причесывается; чешуйки перхоти, мерцая, облетают, словно незнакомец оставляет на земле частичку себя. Рядом с ним, осознавая тщету и краткость всего сущего, заходится в крике ребенок.

— Смотри, Зои, — говорю я.

Я указываю на дом с открытой дверью. Мелькает прихожая; мама целует дочку. Девочка медлит на крыльце. Да я же тебя знаю, думаю я. Не бойся.

Зои почти вылезла на крышу машины: забралась ногами на сиденье и снаружи заглянула ко мне в окно. Она похожа на русалку на носу корабля.