Он о чем-то совещается с медсестрой, на пороге поворачивается и прощально машет рукой. — Лучший пациент за ночь, — признается он и кивает маме. — Вы тоже держались молодцом.

Ну и ночка! — вздыхает мама, когда мы наконец садимся в такси, чтобы ехать домой. — Я рада, что ты была со мной.

Мама смущается — она польщена. — Едва ли от меня был толк.

Дорогу заливают первые лучи солнца. В такси холодно, воздух разрежен, как в церкви. — Держи, — произносит мама и укутывает мне плечи своим пальто. — Жмите на газ, — говорит она водителю, и мы обе хихикаем.

Мы возвращаемся той же дорогой. Мама болтает, не умолкая, рассказывает, что собирается делать весной и на Пасху. Ей хочется больше времени проводить у нас. Пригласить на ужин старых друзей. Может, даже устроить в мае вечеринку на мой день рождения.

Похоже, она не лукавит. — Представляешь, — тараторит мама, — каждый вечер, когда с рынка уносят прилавки, я прихожу и подбираю овощи и фрукты. Иногда выбрасывают целые ящики манго. А на той неделе я нашла целых пять морских окуней. Они просто лежали на полу в пакете. Если складывать все в папин холодильник, наберется уйма еды для вечеринок и званых ужинов, причем твоему отцу это не будет стоить ни пенса.

Она увлеченно рассуждает об играх и коктейлях, о музыкальных группах и конферансье, о том, что хорошо бы снять зал в местном культурном центре и украсить его серпантином и воздушными шарами. Я пододвигаюсь ближе и кладу голову маме на плечо. Все-таки я ее дочь. Я сижу тихо, как мышка: мне хочется, чтобы эти минуты длились вечно. Мамин рассказ и теплое пальто убаюкивают меня. — Смотри-ка, произносит она. — Надо же.

Я с трудом открываю глаза: — Что? — Вон, на мосту. Этого раньше не было.

Мы стоим на светофоре у вокзала. Даже в этот ранний час здесь кипит жизнь; такси высаживают пассажиров, намеревающихся опередить час пик. А высоко над шоссе, на мосту, за ночь расцвели буквы. Прохожие поглядывают на них. Шаткая Т, зубчатая Е и четыре переплетенных изгиба в двойной S. Замыкает слово гигантская А. -Какое совпадение, — замечает мама.

Но я знаю, что это не так.

Телефон у меня в кармане. Пальцы сжимаются и разжимаются.

Наверняка он сделал это прошлой ночью. Вероятно, было темно. Он забрался на стену, уселся верхом, а потом наклонился.

У меня сжимается сердце. Я достаю телефон и пишу: ТЫ ЖИВ?

Свет меняется с желтого на зеленый. Такси катит по мосту, выезжает на главную улицу.

Половина седьмого. Проснулся ли он? А вдруг он потерял равновесие и свалился на шоссе? — О боже! — восклицает мама. — Ты везде!

Железные решетки магазинов на главной улице еще опущены, на окнах не поднимали веки-жалюзи; все спят. Везде написано мое имя. Я на газетном киоске Эйджея. Но дорогих ставнях магазина диетических продуктов. Крупными буквами начертана на магазине мебели «У Хэнди», «Королевском жареном цыпленке» и кафе «Барбекю»; вытянулась во весь тротуар от банка до магазина для мам и малышей. Мне принадлежит дорога и светящийся круг на кольцевой развязке. — Чудеса! — шепчет мама. — Это Адам. — Наш сосед? — изумленно переспрашивает она, как будто услышала что-то сверхъестественное.

Пищит мобильный: ЖИВ. А ТЫ?

Я смеюсь во все горло. Когда вернусь, постучусь к нему и попрошу прощения. Он улыбнется мне, как вчера, когда нес по дорожке садовый мусор, увидел, что я на него смотрю и бросил: «Что, не можешь без меня?». Я рассмеялась, потому что так оно и было, но от того, что Адам произнес это вслух, стало легче. — Это сделал Адам? — мама дрожит от восторга. Она всегда была очень романтичной.

Я пишу в ответ: И Я ЖИВА. ЕДУ ДОМОЙ.

Как-то раз Зои спросила меня о самом счастливом дне в моей жизни, и я рассказала, как мы с подругой Лоррейн учились стоять на руках. Мне было восемь лет, на следующий день должна была состояться школьная ярмарка, и мама пообещала купить мне шкатулку. Я валялась на траву, держала Лоррейн за руку, и у меня от счастья кружилась голова. Мне казалось, что мир прекрасен.

Зои сказала, что я чокнутая. Но именно тогда я впервые по-настоящему осознала, как счастлива.

Поцелуи и секс с Адамом затмили это воспоминание. А еще он сделал мне сюрприз. Он прославил меня. Написал мое имя повсюду. Я целую ночь провела в больнице, где мне в нос засовывали вату. В руках у меня бумажный пакетик с антибиотиками и болеутоляющими, рука ноет от переливания двух единиц тромбоцитов через катетер. Но, как ни странно, я на седьмом небе от счастья.

— Я хочу, чтобы Адам переехал жить к нам.

Папа, моющий посуду в раковине, поворачивается ко мне; с его рук на пол капает мыльная пена. Он ошеломленно смотрит на меня: — Ты шутишь! — Я серьезно. — И где же он будет спать? — В моей комнате. — Тесс, я никогда на это не соглашусь! — Он поворачивается обратно к раковине, гремит мисками и тарелками. — Это очередной пункт из твоего списка? Чтобы твой парень переехал к нам жить? — Его зовут Адам.

Папа качает головой: — Даже не думай. — Тогда я перееду к нему. — Думаешь, его мама на это согласится? — Тогда мы сбежим в Шотландию и поселимся на какой-нибудь ферме. Это тебе больше понравится?

Папа поворачивается ко мне с перекошенным от гнева ртом: — Тесс, я сказал «нет».

Ненавижу, когда он демонстрирует, кто здесь хозяин, как будто тут нечего обсуждать, потому что он так сказал. Я с топотом поднимаюсь по лестнице к себе в комнату и хлопаю дверью. Папа думает, что все дело в сексе. Неужели он не видит, что все намного сложнее? Что мне безумно трудно его просить?

Три недели назад, в конце января, Адам снова катал меня на мотоцикле- быстрее и дальше, чем раньше. Мы отправились на границу с Кентом, где болотистая равнина переходит в побережье. Четыре ветряные турбины в море вращали призрачными лопастями.

Адам запускал по воде плоские камешки, а я, сидя на гальке, рассказывала, что список разрастается, ускользает от меня. — Я так многого хочу. Десяти пунктов уже недостаточно. — Расскажи, — попросил Адам.

Сначала было легко. Я говорила не умолкая. Весна. Тюльпаны и нарциссы. Поплавать под синим и спокойным вечерним небом. Долгая поездка на поезде, павлин, воздушный змей. Еще одно лето. Но я так и не отважилась признаться в том, чего мне хотелось сильнее всего.

В тот вечер он пошел домой. Каждый вечер он уходит домой, чтобы ухаживать за мамой. Он спит в каком-нибудь метре от меня, за стеной, по ту сторону шкафа.

На следующий день Адам принес билеты в зоопарк. Мы поехали на поезде. Смотрели на волков и антилоп. Павлин развернул для меня изумрудно-аквамариновый хвост. Мы пообедали в кафе; Адам взял мне фрукты- черный виноград, сочные ломтики манго.

Спустя несколько дней он отвел меня в открытый бассейн с подогревом. Поплавав, мы уселись на бортик, завернувшись в полотенце, и болтали в воде ногами. Мы попивали горячий шоколад и смеялись над вскрикивающими от холода детишками.

Однажды утром Адам принес мне вазу с крокусами. — Весна, — объявил он.

Он отвез меня на мотоцикле на наш холм. Купил в газетном киоске карманного змея, и мы вместе его запускали.

День за днем мне казалось, будто кто-то разобрал мою жизнь на части, тщательно отполировал каждый кусочек, а потом аккуратно собрал в одно целое.

Но мы ни разу не были вместе ночью.

А потом, в День святого Валентина, у меня началась анемия, хотя с последнего переливания крови прошло всего двенадцать дней. — Отчего это? — спросила я врача. — Вы приближаетесь к черте, — пояснил он.

Мне стало труднее дышать. Углубились тени под глазами. Губы стали похожи на пластиковый козырек под калиткой.

Вчера я проснулась в два часа ночи. У меня ломило ноги; кровь стучала в них, как при зубной боли. Перед сном я выпила парацетамол, и нужно было принять кодеин. По пути в туалет я проходила мимо папиной спальни; дверь была открыта и я увидела маму. Ее волосы рассыпались по подушке, а папа заботливо ее обнял. За последние две недели мама третий раз оставалась ночевать.