Это звучит так, словно я одна из тех жалких малолеток, которые дают объявления в местную газету, мечтая оказаться подружкой невесты на чьей-нибудь свадьбе, но не имея знакомых, желающих выйти замуж. Он выставил меня полной идиоткой.

Я набираю в грудь воздух: — Я составила список вещей, которые хочу сделать, пока я жива. И слава-одна из них.

У Ричарда загораются глаза. Он журналист и чует, когда пахнет жареным. — Ваш папа не упомянул о списке. — Потому что большинство моих желаний противозаконны.

Разговаривая с папой, Ричард еле сдерживал зевоту, а сейчас чуть не подпрыгивает на стуле. — Правда? Например, какие? — Например, я взяла папину машину и уехала на целый день. Прав у меня нет, и экзамен по вождению я не сдавала. — Ого! — кудахчет Ричард. — Вот зачем вы платите страховку, мистер Скотт! — Он толкает папу локтем, давая понять, что не имел в виду ничего плохого, но папа смущается. Меня охватывает чувство вины, и я отвожу глаза. — А в другой раз я соглашалась на все, о чем меня просили. — И что было? — В конце концов я прыгнула в реку. — По телевизору крутят такую рекламу, — замечает Ричард. — Это она навела вас на мысль? — Нет. — Она каталась на мотоцикле и едва не сломала себе шею, — перебивает папа, стараясь перевести разговор в безопасное русло. Но это была его идея, и так просто ему не отделаться. — Меня едва не арестовали за кражу в магазине. Мне хотелось нарушить за день как можно больше законов.

Ричард тревожится. — Еще секс. — А-а-а… — И наркотики… — И рок-н-ролл! — бойко произносит Ричард в микрофон. — Говорят, когда человеку сообщают, что он смертельно болен, он старается навести порядок в доме, завершить все дела. Думаю, вы согласитесь, дамы и господа, что эта барышня решила взять быка за рога.

Нас поспешно выпроваживают. Я думала, что папа задаст мне взбучку, но он молчит. Мы медленно поднимаемся по ступенькам. У меня совершенно нет сил. — Может, кто-то пожертвует денег, — предполагает папа. — Такое уже бывало. Люди захотят тебе помочь.

Моя любимая пьеса Шекспира- «Макбет». Когда он убивает короля, во всем царстве приключаются странные события. Кричат совы. Трещат сверчки. В океанах не хватает воды, чтобы смыть кровь. — Если мы соберем достаточно денег, то сможем отправить тебя в исследовательский институт в Штатах. — Пап, деньги тут не помогут. — Помогут! Без чужой помощи нам не справиться, а там успешно проводят курс укрепления иммунитета.

Я вцепляюсь в пластиковые перила. Они гладкие и сияют. — Папа, прекрати. — Что прекратить? — Прекрати делать вид, будто я выздоровею.

Папа обмахивает журнальный столик, каминную полку и все четыре подоконника метелкой из перьев. Он раздергивает шторы и зажигает обе лампы. Как будто пытается прогнать темноту.

Рядом со мной на диване сидит мама. По ее лицу видно, что все эти давно знакомые папины привычки ее ужасают. — А я и забыла, — признается мама. — Что? — Как ты впадаешь в панику.

Он бросает на нее подозрительный взгляд: — Это оскорбление?

Она забирает у него метелку и протягивает бокал, из которого с самого завтрака потягивала херес, периодически доливая себе из бутылки. — Нет, — говорит мама. — Тебе придется наверстать.

Похоже, она проснулась уже навеселе. И разумеется, вдвоем с папой в его постели. Кэл потащил меня за собой через лестничную площадку взглянуть на родителей. — Номер семь, — пояснила я ему. — Что? — В моем списке. Мне хотелось объехать весь мир, но вместо этого я решила помирить маму с папой.

Он ухмыльнулся, как будто все это моих рук дело, хотя на самом деле они сами управились. Мы открываем чулки с подарками на полу в их спальне, а они сонно глядят на нас. Мне кажется, будто я попала в какую-то временную дыру.

Папа подходит к обеденному столу, перекладывает вилки и салфетки. Он украсил стол хлопушками и снеговичками из ваты, а салфетки сложил в виде лилий-оригами. — Я попросил их прийти в час, — сообщает он.

Кэл вздыхает за рождественским номером «Бино». -Зачем ты вообще их позвал? Какие-то они странные. — Сегодня Рождество и надо веселиться! — шикает на него мама. — И ходить на голове, — бормочет Кэл, переворачиваясь на ковре и мрачно глядя на нее. — Лучше бы мы были одни.

Мама толкает его носком туфли, но Кэл не улыбается. Тогда она показывает ему метелку: — Сейчас получишь! — А ты догони!

Хохоча, Кэл вскакивает на ноги и бросается через комнату к папе. Мама гоняется за ним, но папа преграждает ей путь и делает вид, будто отгоняет ее приемами карате. — Вы что-нибудь сломаете, — говорю я им, но меня никто не слушает. Мама просовывает метелку между папиных ног и покачивает ею. Папа отбирает ее у мамы и засовывает ей под блузку, а потом гоняется за мамой вокруг стола.

Странно, до чего меня это раздражает. Я хотела, чтобы они снова сошлись, но это не совсем то, что я имела в виду. Я думала, они станут серьезнее.

Они так шумят, что мы не слышим звонок в дверь. Внезапно раздается стук в окно. — Ой, — восклицает мама, — гости пришли!

Она кокетливо направляется к двери. Папа подтягивает брюки. Улыбаясь, он идет за мамой, а за ним Кэл.

Я не двигаюсь с дивана. Скрещиваю ноги. Потом выпрямляю. Беру телепрограмму и непринужденно перелистываю страницы. — Посмотри, кто пришел, — произносит мама и вводит в гостиную Адама. На нем рубашка на пуговицах, а вместо джинсов-легкие брюки из хлопка. Он причесался. — Счастливого Рождества, — желает мне Адам. — И тебе. — Я принес тебе открытку.

Мама подмигивает мне: — Ну, оставляю вас вдвоем.

Получается неловко.

Адам садится на ручку кресла напротив и наблюдает, как я раскрываю открытку. На ней нарисован олень из мультика с увитыми остролистом рогами. Внутри Адам написал: «Веселого праздника!». Никакие тебе «целую».

Я ставлю открытку на столик между нами, и мы оба смотрим на нее. Во мне что-то ноет. Глухая боль не утихает, как будто ее ничем не унять. — Насчет того вечера..-начинаю я.

Адам сползает с ручки в кресло: — А что? — Тебе не кажется, что нам нужно об этом поговорить?

Он мнется, словно не может найти ответа на каверзный вопрос. — Пожалуй. — Мне показалось, что ты испугался. — Я решаюсь поднять на него глаза. — Я права?

Но не успевает он что-то сказать, как дверь гостиной распахивается и врывается Кэл. — Ты подарил мне булавы! — объявляет он и изумленно застывает перед Адамом. — Как ту угадал, что я о них мечтаю? Они классные! Смотри, у меня почти получается.

Но булавы валятся у него из рук, разлетаясь по всей гостиной. Адам смеется, собирает их и жонглирует сам. У него получается на удивление хорошо: булава падает только на восемнадцатый раз. — А с ножами так сможешь? — любопытствует Кэл. — Я видел дядьку, который жонглировал яблоком и тремя ножами, причем он ухитрился очистить и съесть яблоко. Ты успеешь меня научить, пока мне не исполнилось двенадцать? — Я тебе помогу.

До чего непринужденно они общаются, перебрасываясь булавами. Как же им легко говорить о будущем.

В гостиную входит мама Адама и садится рядом со мной на диван. Мы пожимаем руки, и этот жест оставляет во мне странное чувство. У нее маленькие сухие ладони. Она выглядит усталой, как будто только что вернулась из долгого путешествия. — Я Салли, — представляется она. — У нас для тебя тоже подарок.

Она протягивает мне пакет. Внутри коробка шоколадных конфет. Она даже не завернута. Я вынимаю ее из пакета, открываю и ставлю к себе на колени.

Кэл протягивает маме Адама булавы. — Хотите попробовать? — предлагает он.

Поколебавшись, она все же встает. — Я покажу вам, что делать, — обещает Кэл.

На ее место садится Адам, наклоняется ко мне и произносит: — Я не испугался.

И улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Мне хочется прикоснуться к нему, но нельзя- входит папа и объявляет, что все готово. В одной руке у него бутылка хереса, в другой-разделочный нож.

Стол ломится от еды. Папа приготовил индейку, жареную картошку и пюре, пять видов овощей, гарнир и соус. Он включил свой диск Бинга Кросби, и мы едим под старомодные песни про колокольчики и снег.