— Видите ли, — продолжил он очень искренним тоном, — подспудная ненависть и зависть, подавляемые желания и импульсы не имеют никакого выхода ни у кого из живущих под этой крышей. Все бразды правления держит в руках старая леди, и она же является первой и последней судебной инстанцией. Никто из зависящих от нее людей не может уйти оттуда под страхом голода, потому что никто из них не в состоянии заработать и шести пенсов. Легко представить себе, что в этой атмосфере, хоть мне и не хотелось бы так думать, может произойти все, что угодно.

— Стало быть, вы уверены, — сказал Кемпион, — что это сделал кто-то из членов семьи?

Маркус не ответил на этот вопрос прямо. Он пригладил волосы и вздохнул.

— Это ужасно, — сказал он. — Ведь Эндрю даже не ограбили. Если бы кто-нибудь украл его кошелек, мне было бы спокойнее. Или если бы он просто свалился в реку, пытаясь сократить путь и обогнать своего кузена, это было бы понятно. Однако все эти варианты исключены. Я видел тело. Кто-то связал его и практически разнес ему голову. Полиции до сих пор не удалось найти оружие. Боюсь, что не осталось никаких сомнений в том, что это убийство. По словам шефа полиции, это совершенно очевидно.

— Почему? — спросил Кемпион.

Маркус уставился на него.

— Ну, вы же не можете не принимать во внимание улики, — сказал он.

— О, нет, я не это имею в виду. Я просто хочу спросить, кому могло понадобиться его убивать? Насколько я понимаю, он представлял собой типичного старого зануду, как любой дядюшка. У него не было денег. Одно это обстоятельство могло уже служить для него гарантией долгой жизни.

Маркус кивнул.

— В том-то и беда, — сказал он. — Конечно, пришел этот чек от букмекера, но полицейский врач утверждает, что тело пробыло в воде не меньше недели. Так что и эта версия отпадает. Кроме этого чека, у него ничего не было, одни только долги. В этом-то все и дело — ни у кого из членов этой семьи нет ни гроша, хотя старая дама, безусловно, богата. Насколько я могу судить, ни у кого нет серьезного мотива для убийства.

— Если, конечно, не учитывать, — сказал Кемпион, — того обстоятельства, что с уменьшением числа наследников доля уцелевших, если можно так выразиться, возрастает.

Маркус снова погрузился в задумчивость, глядя на огонь.

— Даже и это объяснение не годится, — сказал он. — Строго по секрету, хотя я думаю, все семейство об этом уже знает, могу сказать вам, что старая миссис Фарадей изменила свое завещание некоторое время тому назад. По новому завещанию Эндрю Сили, ее племянник по мужу, не получает ничего. Следовательно, после ее смерти он должен или голодать, или зависеть от весьма сомнительного благородства своих кузенов. И это случилось по его собственной вине. О мертвых или хорошо или ничего, но я должен сказать, что он был крайне неуживчивым человеком. Это был сварливый старикашка, к тому же хамоватый. Я сам часто едва удерживался, чтобы его не стукнуть. Но все они далеко не подарок, каждый из них. В старой леди есть хотя бы величие, ну и Кэтрин — добрая душа, хотя я терпеть не могу глупых женщин. Что меня по-настоящему пугает, так это то, что если бы я жил в этом доме, нетрудно представить, что мне тоже захотелось бы кого-нибудь убить.

— А Джулия? — спросил Кемпион, с удивлением услышавший подобные откровения от трезвомыслящего Маркуса. — Что представляет собой Джулия?

Она пока для меня темная лошадка. Джойс говорила, что она старая дева с тяжелым характером.

Маркус задумался.

— Я никогда не мог понять характера Джулии. То ли она недружелюбна и при этом себе на уме, то ли просто недружелюбна, — сказал он. — Однако связать и застрелить мужчину, а потом бросить его тело в реку, когда, как все считают, она направлялась домой из церкви — нет, дорогой мой Кемпион, не смешите меня.

— А вы считаете, что все произошло именно в это время? — выразил свое сомнение Кемпион.

Маркус пожал плечами.

— Кто знает? — ответил он. — Конечно, Вильям был последним человеком, который видел Эндрю живым. Я думаю, если бы полиция нашла оружие, Вильяма бы уже арестовали. — Внезапно он замолчал и прислушался. В коридоре за дверью послышались тяжелые шаги, и в дверь постучали. Пожилая служанка вошла в комнату, держа в руке серебряный поднос, на котором лежала визитная карточка. Ее лицо выражало явное неодобрение. Не говоря ни слова, она протянула поднос Маркусу. Молодой человек не без удивления взял карточку и взглянув на нее, протянул ее Кемпиону.

Увидев на карточке имя человека, о котором они только что говорили, в первый момент им стало даже не по себе. Кемпион перевернул карточку. На обороте неуверенным почерком было написано несколько слов:

Маркус в удивлении приподнял брови, увидев эту записку, и небрежно сунул карточку в карман.

— Просите, Гарриет, — сказал он.

— Интересно, — проговорил Кемпион, — что это будет за сцена: «Явление убийцы» или «Оскорбленная невинность встает на свою защиту»?

Однако времени для комментариев не оставалось. Маркус поднялся, чтобы приветствовать нового гостя, потому что дверь отворилась и в комнату торопливо вошел дядя Вильям.

Кемпион представлял его себе совсем другим. Мистеру Вильяму Фарадею было около пятидесяти пяти лет. Это был невысокий мужчина полной комплекции с розовым лицом, ярко-голубыми жадными глазками, желтовато-седыми волосами и усиками, подстриженными на офицерский манер, которые, увы, не производили того впечатления, на которое были рассчитаны. Он был одет в нарядный жилет того фасона, который предназначен для пожилых джентльменов. У него были пухлые руки, а его ноги, обутые в лаковые штиблеты с квадратными носами, каким-то образом подчеркивали самодовольный вид их владельца.

Он быстро прошел через комнату, обменялся рукопожатием с Маркусом и повернулся к Кемпиону, который тоже поднялся с места. Было забавно наблюдать, как приветливое выражение его голубых глаз сменилось искренним удивлением, когда он увидел молодого человека. Чтобы разглядеть Кемпиона как следует, он даже надел пенсне, висевшее на широкой черной ленте.

Маркус представил их друг другу, и пожилой человек удивился еще больше.

— Кемпион? — спросил он. — Кемпион? Не из этих ли… хм… Кемпионов?

— Из них, конечно, — дурачась, подтвердил молодой человек.

Фарадей вынужденно кашлянул.

— Как поживаете? — спросил он миролюбиво и протянул руку, после чего снова повернулся к Маркусу. — Только что приехала ваша милая Джойс, — порывисто начал он, — и я узнал от нее, что, возможно, вы будете дома сегодня вечером, поэтому я… хм… рискнул к вам зайти. Спасибо, мой мальчик, — сказал он Маркусу, усаживаясь в придвинутое им кресло, а затем громко проговорил вслед Кемпиону, который из вежливости направился к двери: — Нет, нет, не уходите, пожалуйста, сэр. Мне нечего скрывать. Я пришел поговорить с Маркусом об этом отвратительном скандальном деле.

При любых других обстоятельствах его напористый тон показался бы комичным, но бравада не могла скрыть страх, затаившийся в его голубых глазках, и общее впечатление, производимое этим напышенным и суетливым пожилым человеком, было довольно жалким.

— Плохо, Маркус, мой мальчик, — продолжал он после того, как все расселись по местам. Маркус расположился в центре на кресле с высокой спинкой, Фун улегся у его ног. — Очень плохо. Нам нужно хорошенько подумать, как выпутаться из этой истории, не став предметом сплетен для всего графства. До чего же это похоже на Эндрю, — добавил он, неожиданно повысив голос, — даже покинув этот свет, он доставляет нам всем массу хлопот. Меня сегодня продержали в полицейском участке битый час, расспрашивая об этом деле.

Он бросил вопросительный взгляд на Кемпиона, явно сомневаясь в том, что этот молодой человек может быть полезным в такой сложной и непривычной ситуации.