Взгляд небольших черных глаз тети Каролины задержался на лице молодого человека, и он подивился спокойствию, с которым она воспринимала эту невероятную повесть.

— Джордж упомянул второго свидетеля, — неторопливо продолжил Кемпион, — и на этом и была основана моя надежда. Еще в тот день, когда на окне в библиотеке появился рисунок, я подумал, что какой-то посторонний человек, возможно, бродяга, пытался связаться с кем-то, кто, по его мнению, находился в этом доме. Вильям рассказал, что видел Джорджа в компании бродяги в день смерти Эндрю. Но в тот момент я не придал этому большого значения, потому что…

Старая дама печально улыбнулась.

— Потому что бедный Вильям готов назвать бродягой любого дурно одетого человека, — заметила она. — Да, я понимаю. Продолжайте.

— Так вот, вчера вечером выяснилось, — продолжал Кемпион, — что этот таинственный незнакомец не мог связаться с Джорджем, потому что он несколько дней просидел в заключении. Было ясно, что бродяга околачивается где-то поблизости, поэтому я предположил, что он мог, наблюдая за домом, узнать, что в нем появился Джордж и попытаться связаться с ним сегодня ночью. Конечно, шанс был очень мал, но я ждал этого человека, и он пришел. А потом я с ним побеседовал.

— Вижу, — ответила старая дама, бросив взгляд на подбитый глаз Кемпиона. — Я вам чрезвычайно благодарна.

— Всегда рад служить вам, — галантно ответил Кемпион.

В черных глазах блеснул огонек, и маленькое личико цвета слоновой кости озарила слабая улыбка.

— У вас больше мозгов, чем у других представителей вашей семьи, — заметила миссис Фарадей. — И при этом вы обладаете их шармом. Вряд ли это справедливо. Вам пришлось нелегко с этим человеком?

— Ему тоже со мною было нелегко, — скромно ответил Кемпион. — Пользуясь примитивными методами, о которых я не буду говорить, я заставил его рассказать о том, чему он был свидетелем — и это был удивительный рассказ. Оказалось, что этот человек — его фамилия Беверидж, что напоминает название спиртного напитка и, по его словам, служит поводом для шуток в работном доме — появился в Кембридже вместе с Джорджем в субботу, за день до смерти Эндрю. Беверидж некоторое время был знаком с Джорджем и, похоже, восхищался им.

— Джордж иногда мог быть эффектным, — неожиданно заметила миссис Фарадей. — Понятно, что среди бродяг он был заметен, как тритон среди мелкой рыбешки. Продолжайте.

— В воскресенье утром, — продолжил Кемпион, — эти двое людей попались по дороге вашим домочадцам, ехавшим по Трампингтон-роуд в церковь на автомобиле. Это, по словам Бевериджа, было подстроено Джорджем специально, чтобы подразнить Вильяма и Эндрю — в особенности, Вильяма, которого Джордж терпеть не мог. Когда в одиннадцать часов открылись питейные заведения, Джордж и Беверидж слегка взбодрились, однако не напились до бесчувствия. Потом, по словам Бевериджа, они заметили Вильяма и Эндрю, шагавших по Трампингтон-роуд, и уже собирались к ним пристать, как вдруг увидели, что кузены свернули с дороги. Беверидж и Джордж последовали за ними на приличном расстоянии, а потом, когда кузены поссорились и Вильям направился в обратную сторону, они попытались с ним заговорить. Однако Вильям под воздействием своей болезни посмотрел на них отсутствующим взглядом, не узнал их и пошел дальше. По рассказу Бевериджа, это испугало Джорджа, и тогда они пошли за Эндрю, вероятно для того, чтобы вытрясти из него деньги. Когда они пришли на луг, двигаясь за ним в тумане примерно на расстоянии пятидесяти ярдов, Эндрю повел себя очень странно, и Джордж, поняв что он что-то затевает, передумал его догонять. Вместо этого он стал незаметно красться по пятам за Эндрю. Объяснения Бевериджа довольно сбивчивы, но можно догадаться, что потом Эндрю перешел через пешеходный мостик и вдруг пропал из виду. Видимость была плохой, и они заторопились, чтобы нагнать его, но тут он появился снова, и в одной руке у него была веревка, а в другой что-то еще, чего они не могли разглядеть. У них хватило времени только на то, чтобы укрыться в густых ивовых зарослях, которые растут почти на самом берегу реки. Беверидж клянется, что ни он, ни Джордж не имели понятия о том, что происходит, пока им прямо под ноги не упал вылетевший из тумана котелок Эндрю. Потом они разглядели сквозь туман фигуру Эндрю, который стоял на парапете моста, наклонившись к воде. Беверидж подумал, что он завязывал шнурки ботинок, хотя теперь известно, что Эндрю связывал себе ноги. Потом он вытащил из бокового кармана револьвер, и по словам Бевериджа, прежде, чем они сообразили, что являются свидетелями самоубийства, раздался выстрел, и Эндрю свалился в реку. Брызги воды при этом разлетелись во все стороны, и долетели даже до них.

Миссис Фарадей, которая слушала Кемпиона, потупив глаза, взглянула на него.

— Но, насколько я поняла, у Эндрю были связаны также и руки, — сказала она.

Кемпион кивнул.

— Вот в этом и проявился его ум. Они были как бы связаны. Вернее сказать, вокруг каждой кисти был обмотан кусок веревки. Если бы тело обнаружили раньше, нас могло бы удивить, что его руки на самом деле не были связаны, но, поскольку тело долго находилось в воде, вполне естественно было предположить, что веревка порвалась уже после его смерти, а это и нужно было Эндрю.

— Очень остроумно, — сказала старая дама. — Подобная изобретательность характерна для некоторых видов психических расстройств. Я думаю, что Эндрю был изобретательным человеком, не будучи по-настоящему умным. Всю жизнь он сам подрывал свои шансы на успех из-за того, что принимал свою изобретательность за ум. Он потерял все свои деньги, вложив их в инвестиционную схему, показавшуюся ему остроумной, но эта схема, однако, не ввела бы в заблуждение ни одного по-настоящему умного инвестора. Она покачала головой и сказала: — Он всегда был неприкаянным, ожесточенным человеком, и чем старше он становился, тем сильнее ненавидел женщин. И кроме того, он стал интересоваться трудами некоторых современных психологов, идеи которых пришли ему по вкусу. Примерно год тому назад я лишила его наследства за нанесенное мне совершенно непростительное оскорбление. Боюсь, что именно это могло толкнуть его на самоубийство, потому что только теперь я поняла, что ему практически не на что было жить. Его ярко выраженная антисоциальная направленность в сочетании с поистине дьявольской изобретательностью, возможно, побудили его совершить преступления, на которые он не осмелился бы при жизни.

— Но, — сказал Кемпион, не в силах удержаться от вопроса, которым он задавался с самого начала, — каково же было удовлетворение от такого преступления? Он расставил все эти ловушки, как мы знаем, но поскольку он умер, какая же ему была радость от успешного осуществления его замысла?

Миссис Фарадэй поджала губы.

— Это характерно для определенного склада ума, который вы, будучи психически здоровым человеком, вряд ли можете понять. Однако, поверьте мне на слово. У Эндрю был один ярко выраженный недостаток. Он был так близорук в умственном отношении, что не мог предвидеть сколько-нибудь отдаленных последствий своих поступков. Он видел только ближайшую поставленную перед собой цель. Я думаю, его безумие в основном и заключалось в этой специфической слепоте.

— Но ведь он так умно спланировал эти убийства? — возразил Кемпион.

— Да, — ответила миссис Фарадей. — Но если вы рассмотрите его план в целом, вы увидите, что он очень несовершенен. Эндрю разработал обширную схему действий, которая могла принести смерть и несчастье всем жителям дома, и в значительной степени его план удался. Но проанализируйте этот план бесстрастно, как это делаю я. Смерть Эндрю должна была бросить подозрение на Вильяма, а смерть Джулии — на Китти. Как это смешно! Могли ли Вильям и Китти почти одновременно, с разницей в несколько дней, решиться на подобные преступления? Каждая из дьявольских выдумок Эндрю по отдельности могла быть успешной, но взятые вместе, они ослабляли друг друга. Теперь взгляните на простую ловушку для Вильяма, устроенную в книжном шкафу. Эндрю, похоже, так и не решил для себя, что лучше — чтобы Вильям был повешен или чтобы он был отравлен. Его ум был полностью поглощен приготовлениями к преступлению; вот почему он добился успеха только на первых шагах, которые, к сожалению, невозможно было предотвратить. Более того, — медленно продолжила она мягким тоном, будто обращаясь к ребенку, — и это кажется мне очень важным обстоятельством — пока Эндрю готовил все эти преступления, у него было такое чувство, что весь дом и все его обитатели находятся в его власти. А если бы преступления были совершены при его жизни, он мог бы подорваться на своей собственной мине.