Элинор Портер

Поллианна вырастает

Глава 1

ДЕЛЛА ВЫРАЖАЕТ СВОЕ МНЕНИЕ

Делла Уэтерби легко взбежала по внушительным ступеням дома на Коммонуэлс-авеню, принадлежавшего ее сестре, и энергично нажала на кнопку электрического звонка. От украшавших маленькую шляпку перьев и до носков изящных туфелек на низком каблуке вся ее фигура словно излучала здоровье, бодрость, решительность. Даже в самом ее голосе, когда она поздоровалась с открывшей дверь горничной, звучала неподдельная радость жизни.

— Доброе утро, Мэри. Сестра дома?

— Д-да, мэм, миссис Кэрью дома, — нерешительно произнесла горничная. — Но… она распорядилась никого к ней не впускать.

— Вот как? Да только я-то ведь не «никто», — улыбнулась мисс Уэтерби. — Так что меня она примет. Не бойся — всю вину возьму на себя, — добавила она в ответ на испуганный взгляд горничной. — Где она? В своей комнате?

— Да мэм, но… она сказала… Однако мисс Уэтерби уже поднималась по широкой лестнице. Горничная отвернулась и, бросив через плечо последний, полный отчаяния взгляд, ушла.

Тем временем, поднявшись на второй этаж, Делла решительным шагом подошла к полуоткрытой двери и постучала.

— Мэри, — отозвался страдальческий голос, в котором явственно слышалось: «Ах, ну что там еще?» — Разве я не… Ах, Делла! — И голос неожиданно смягчился, в нем зазвучали радость и удивление. — Дорогая, как ты здесь очутилась?

— Ну конечно, это я, — весело улыбнулась Делла, которая уже была посередине комнаты, на полпути к креслу сестры. — Я проводила воскресенье на побережье вместе с двумя другими сестрами милосердия, а теперь возвращаюсь в санаторий на работу. Так что, хоть я и здесь, это ненадолго. Я зашла, чтобы… вот, — закончила она, сердечно целуя обладательницу страдальческого голоса.

Миссис Кэрью нахмурилась и несколько холодно отстранилась. Едва заметные радость и оживление, появившиеся за минуту до этого на ее лице, исчезли, уступив место явно ставшим уже привычными угрюмости и недовольству.

— Ну разумеется! Мне следовало бы уже запомнить, — сказала она, — что ты никогда не задерживаешься… здесь.

— Здесь! — Делла с веселым смехом воздела руки, но затем неожиданно взглянула на сестру по-другому — серьезно и нежно. — Рут, дорогая, я не смогла бы — попросту не смогла бы жить в этом доме… И ты это хорошо знаешь, — добавила она мягко. Миссис Кэрью раздраженно передвинулась в своем кресле.

— Право, не понимаю почему.

Делла покачала головой.

— Прекрасно понимаешь, дорогая. Ты же знаешь, как мне не по душе все это: уныние, отрешенность, упрямое желание страдать и вечно испытывать горечь.

— Но я действительно страдаю и испытываю горечь.

— Напрасно.

— Почему? Разве есть в моей жизни хоть что-нибудь, что может заставить меня испытывать иные чувства?

Делла нетерпеливо и с досадой махнула рукой.

— Послушай, Рут, — начала она. — Тебе тридцать три года. Ты совершенно здорова — или, точнее, была бы совершенно здорова, если бы вела себя так, как должна вести, — и свободного времени у тебя полно и денег избыток. И без сомнения, всякий скажет тебе, что ты вполне можешь найти занятие получше, чем сидеть сложа руки и хандрить в этом похожем на склеп доме, никого к себе не впуская.

— Но я не хочу никого видеть.

— На твоем месте я заставила бы себя этого захотеть.

Миссис Кэрью утомленно вздохнула и отвернулась.

— Делла, неужели ты не можешь понять? Мы с тобой разные. Я не в силах… забыть.

На лице Деллы промелькнула тень страдания.

— Я полагаю, ты говоришь о Джейми. Нет, дорогая, и я не забыла. И не могла бы забыть. Но вечная печаль и тоска не помогут нам… найти его.

— Как будто я не искала его все эти долгих восемь лет — и отнюдь не с помощью печали и тоски! — негодующе воскликнула миссис Кэрью, подавляя рыдание.

— Конечно, конечно, дорогая, ты искала его, — поспешила успокоить ее сестра, — и мы будем продолжать поиски вдвоем, пока не найдем его… или до самой смерти. Но то, что ты делаешь сейчас, не приносит никому никакой пользы.

— Но ничего другого мне делать не хочется, — пробормотала Рут уныло.

На минуту в комнате воцарилось молчание. Делла озабоченно и с досадой смотрела на сестру.

— Рут, — сказала она наконец, чуть раздраженно, — прости меня за этот вопрос, но неужели же ты собираешься вести такую жизнь до конца своих дней? Да-да, я знаю, ты вдова, но замужем ты была всего лишь год, а твой муж был намного старше тебя. Ты была тогда совсем юной, и тот один короткий год должен бы казаться тебе теперь не более чем сном. И, разумеется, один-единственный год не должен испортить тебе всю оставшуюся жизнь!

— Ах нет, дело не в том, — пробормотала миссис Кэрью все так же уныло.

— Тогда неужели ты собираешься всегда оставаться такой ?

— Вот если бы я могла найти Джейми…

— Да-да, я знаю, но… Рут, дорогая, разве никто и ничто на свете, кроме Джейми, не может сделать тебя хоть сколько-нибудь счастливой?

— Похоже, что нет, — вздохнула миссис Кэрью с равнодушным видом.

— Рут! — почти с гневом вскричала сестра, но тут же рассмеялась. — Ох, Рут, Рут, как я хотела бы дать тебе хорошую дозу Поллианны! Пожалуй, никто другой не нуждается в ней больше, чем ты!

Миссис Кэрью бросила на сестру несколько высокомерный взгляд.

— Не имею ни малейшего понятия о том, что это за «поллианна», но в любом случае — знай, что я в ней совершенно не нуждаюсь, — заявила она, в свою очередь рассердившись. — И не забывай, пожалуйста, что здесь не твой любимый санаторий, а я не пациентка, чтобы ты могла мною командовать и пичкать меня всякими лекарствами! — В глазах Деллы зажглись веселые огоньки, но на губах не появилось и тени улыбки.

— Нет, дорогая, Поллианна не лекарство, — сказала она серьезно, — хотя некоторые и утверждают, что она действует как укрепляющее средство. Поллианна — это девочка.

— Ребенок? Ну откуда же мне было знать? — возразила сестра, все еще обиженно. — Ведь есть у вас «белладонна», так почему же не может быть еще и «поллианны»? К тому же ты часто советуешь мне принять то или иное лекарство, и в этот раз я ясно слышала, что ты произнесла слово «доза», а так всегда говорят о лекарствах.

— Что же, Поллианна и в самом деле своего рода лекарство, — улыбнулась Делла. — Во всяком случае, все врачи в нашем санатории в один голос уверяют, что она помогает пациентам лучше любого укрепляющего средства, какое только можно прописать. Это девочка, лет двенадцати-тринадцати. Она провела в нашем санатории все прошлое лето и большую часть зимы. Мое знакомство с ней длилось не более одного-двух месяцев, так как я поступила на работу в санаторий незадолго до того, как ее выписали и она вернулась домой. Но и за этот короткий срок она успела меня совершенно очаровать. Да и весь наш санаторий до сих пор не устает говорить о Поллианне и играть в ее игру.

— В ее игру?

— Да, — кивнула Делла с загадочной улыбкой. — Она называется «игрой в радость». Мне не забыть того дня, когда я впервые узнала об этой игре. Одна из назначенных Поллианне процедур, проводившихся по вторникам, была очень неприятной и даже болезненной. И обязанность проводить эту процедуру была возложена на меня. Предчувствия у меня были самые тяжелые, так как по опыту работы с другими детьми я знала, чего можно ожидать: капризов и слез, если не худшего. Но, к моему безграничному удивлению, Поллианна встретила меня улыбкой, сказала, что очень рада мне, и — поверишь ли? — даже ни разу не вскрикнула во время всей процедуры, хотя я знала, что причиняю ей жестокую боль. Вероятно, я невольно выдала свое удивление какой-то фразой, так как она очень серьезно принялась объяснять мне, в чем причина ее поведения: «О да, мне было очень, очень больно… Знаете, раньше я так боялась вторников из-за этой процедуры! А потом мне пришло в голову, что это то же самое, что и дни стирки у Ненси, — и значит, больше всего я должна радоваться именно во вторник, потому что до следующего вторника еще целая неделя!»