В середине XIX века снова «воскресли» как из небытия староверские толки «морельщиков» (тех, кто морил себя голодом), «самосжигателей» (тех, кто добровольно сжигал себя и своих родных), «соединяющихся со Христом» (то есть самоубийц, совершавших этот акт самостоятельно или с помощью друзей), появилось немало скопческих толков. Иногда вся деревня выбирала своего губителя, и он завершал их земное бытие, иногда целые семьи окладывали избу соломой и добровольно сжигались. Крестьянин Владимирской губернии по имени Никита принес в жертву двоих своих детей, положил в избе и затем ее поджег, как потом он объяснял, следуя примеру Авраама. За подражание библейскому патриарху он был сослан в Сибирь, но и там не успокоился. Однажды его нашли в лесной часовне распятым на большом деревянном кресте. Никита распял себя сам, заранее просчитав, как будет умирать на кресте подобно Христу, он даже пробил себе левый бок, да только совсем ослабел от потери крови и не смог насадить правую руку на гвоздь.

В самом конце XIX века в Тирасполе объявилась раскольничья монахиня Виталия, которая проповедовала скорый конец света. Она так живо убедила местных староверов, что конец света не за горами, что они добровольно согласились дать себя замуровать в земле, что и исполнил Федор Ковалев: он заложил яму с ожидавшими конца света кирпичами. Эти добровольные смерти происходили на протяжении 1896–97 годов на разных хуторах. Замуровал в яме он и саму монахиню Виталию. Несчастный душегуб верил искренне, что таким способом дает им вечную жизнь. В конце концов он был арестован и осужден, а после семи лет заключения отправлен в монастырь…

Из хлыстовского толка в свое время вышли и скопцы. «Основателями скопческого движения, — писал А. Панченко, — были трое крестьян: нищие бродяги Андрей Иванов Блохин и Кондратий Никифоров (в следственных документах его также называют Трифоновым и Трофимовым), а также хлыстовский „учитель веры“ Михайла Никулин из Орловского уезда. О судьбе Андрея Блохина после процесса 1772 г. нам ничего не известно. Что же до его товарища Кондратия, то есть достаточные основания предполагать, что именно он стал лидером нарождавшейся секты скопцов, и что именно его мы знаем под именем скопческого „искупителя“ Кондратия Селиванова, слывшего Христом и „государем Петром Федоровичем“». «Мне было явление во сне, — рассказывал скопческий искупитель, — будто бы Господь Саваоф явился и говорит: „ты имеешь грех, и если ты его не отбросишь от себя, то не будешь в царствии небесном“. И показал мне нож большой, который лежал в сарае и был сильно раскален, и сказал: „возьми сей нож и проведи оным по телу своему, начиная от большого пальца правыя ноги до тайного уда; и ежели нож остановится на тайном уде, то отрежь его, и будешь счастлив и спасен“. Когда я проснулся, то пошел в сарай и нашел там нож, показанный мне во сне. Взяв его, пошел в ригу, которая в это время топилась с хлебом для молочения; положил нож в огонь и раскалил его так, как во сне видел; потом, взявши его, провел… по всей ляжке правыя ноги своея до самого тайного уда; и как только до него ножом довел, то в ту же минуту отрезал себе <яйца> и бросил их в огонь, которые в моих глазах и сгорели». После окончания орловского следствия Селиванов продолжил свою проповедь в Тульской и Тамбовской губерниях. Скорее всего, в это время его сподвижниками были нищий Мартын (Мартин) Родионович (известный нам только по писаниям самого Селиванова и скопческим легендам), а также крестьянин Александр Иванович Шилов, прослывший впоследствии «скопческим предтечей» и «графом Чернышевым». Однако весной 1775 г. властям стало известно об оскоплениях, производящихся под Моршанском. Арестованного в Москве Селиванова отвезли в Тулу, затем в Тамбов и, наконец, в д. Сосновку, где жило большинство тамбовских последователей скопчества. Там его били кнутом и отправили в Нерчинск. Около десяти человек (и в их числе Шилова) после соответствующих наказаний сослали в Ригу. Все эти карательные меры, однако, не остановили распространения скопчества. При этом дело не ограничилось центральными губерниями. Сектантская община появилась в Риге (здесь ею руководил Александр Шилов); скопцы обосновались и в южных пригородах Петербурга. Уже к 1790-м гг. скопчество перестало быть исключительно крестьянским религиозным движением. Оно стало активно распространяться в купеческой и мещанской среде, что в существенной степени облегчило финансовые и организационные условия деятельности сектантов. Около 1797 г. в Европейскую Россию возвратился и Селиванов. Как именно это произошло — не совсем ясно. Судя по всему, в 1797 г. с лидерами скопчества (в частности, с Шиловым и Селивановым) беседовал император Павел I. Точное содержание этой беседы нам неизвестно, однако после нее шесть скопцов, включая Шилова, были заключены в Шлиссельбургскую крепость, а Селиванова в качестве «секретного арестанта» поместили в Обуховский смирительный дом в Санкт-Петербурге. В январе 1799 г. Шилов скончался и был погребен в Шлиссельбурге. Скоро, однако, Селиванов был отпущен на свободу, и Александр Первый несколько раз выслушивал его предсказания. «В 1804 году скопец А. М. Еленский, — пишет С. Шаров, — направил в кабинет Александра I записку о том, как обустроить Россию в скопческом духе. По этому проекту Россия должна была стать огромным скопческим кораблем, оскопленный Государь должен был ею управлять подобно Иисусу Навину, слушаясь гласа небесного. „Опробовать все тайные советы“, поступающие с неба, должен был все тот же Селиванов, так как, по вере всех скопцов, „в нем присутствует полный Дух небесный с Отцом и Сыном“». Александр, конечно, советам Еленского не внял, а самого камергера отправил в монастырь. Селиванова он не стал притеснять, надеясь, что его можно контролировать и переубедить. Но поскольку Селиванов сам был наделен даром переубеждать людей, оказалось вдруг, что некоторые из матросов и гвардейцев приняли его веру и совершили над собой оскопление. Число новообращенных росло. Царь снова отправил Селиванова в заключение. На этот раз — в монастырь и до конца его земных дней.

В 1844 году по приказанию Министерства внутренних дел было напечатано «Исследование о скопческой ереси». Разделяя раскольнические ереси на четыре типа, автор относит скопцов к четвертому — губительским ересям. «Четвертый разряд составляют губительные толки, из коих немногие доныне существуют; толки, воспламенявшие народ разными обольщениями страдать за Бога, принимать добровольно венец мученичества чрез самоубийство или самоизуродование в разных видах. Таковы: Степановщина, Морельщики, Самосожигатели, Детогубцы, Сократильщики, Тюгалыцики, Спасовщина и, наконец, Скопцы… Таинственность, которою прикрывают себя последователи еретических расколов, делает почти невозможным не только разъяснение и подробное исследование их лжеучения со всеми его оттенками по различным толкам или кругам, но даже и самое приведение в известность числа сих кругов или согласий. Судя по беспрестанно вновь делаемым случайно открытиям разных новых, дотоле неизвестных сект, едва ли можно ошибиться, предположив число их достигающим до сотни. В числе таких зловредных изуверов, по всей справедливости, одно из первых мест должны занять последователи секты скопцов, которые, с противным природе наружным изуродованием своего тела, соединяют тайное учение, самое сумасбродное, какое когда-либо существовало».

В основе учения скопцов, считал автор, лежат неправильно понятые слова Христа: «Суть скопцы, иже из чрева материя родишася тако; и суть скопцы, иже скопишася от человек; и суть скопцы, иже исказиша сами себе, царствия ради небесного».

Первые скопцы в России, по этому разысканию, «были два Митрополита Киевские: Иоанн и Ефрем, оба родом из Греции, следовавшие один за другим в конце XII века. Первый из них, вывезенный из Греции Княжною Анною Всеволодовною в 1089 году, был принят киевлянами за „мертвеца“ (навье, так сказано в Летописи); стало быть, возбудил к себе отвращение и ужас, что дает повод заключать о необыкновенности скопцов до того времени в России. Впрочем, ни тогда, ни после, нет никаких признаков в истории о существовании у нас скопчества в виде секты». Иными словами, с XII века и по начало XVIII зафиксированных — документально случаев скопчества не было. Древняя церковь имела единый для всех православных закон. Но как только в самой церкви случились разногласия, тут-то и оказалось, что появилось радикальное учение «последних дней». Появились и люди, которые во славу бога стали себя увечить. «Первый слух о них в этом виде относится к началу прошлого (XVIII) века. В Ростовской епархии, в Углицком уезде, в 1715 году захвачены были какие-то еретики, коих учение походило на скопческое. Затем, в 1717 году, пойман там же отставной московский стрелец Прокопий Лупгин, со товарищами, 20 человеками обоего пола, коих он был учителем. По исследованию открылось, что в тайных сонмищах своих Лупгин называл себя Христом, а некоторых последователей своих апостолами, причащал их ломтиками хлеба, проповедовал наступление царства Антихристова и последнего времени мира; молитвы у них сопровождались пляской, на которую подымало их, как они говорили, Духом Святым, а некоторым Дух же Святой сообщал дар пророчества. К этой секте, кроме угличан, принадлежали многие и из жителей других уездов, но, как видно, их при следствии не открыли. В таком же духе было открытое в царствование Анны, в 1733 году, в Москве скопище, по доносу какого-то разбойника Караулова». Естественно, донос тут же проверили и арестовали 78 человек обоего пола, «которые, собираясь тайно, пели собственного сочинения молитвы, плясали попарно, взяв наперед благословение у председателя общества или учителя, бичевали себя, пророчествовали, хулили брак законный, запрещали последователям своим жениться, а женатым приказывали разводиться; причащались также ломтиками калача, ругаясь над истинными Св. Тайнами; крещением называли приобщение к их обществу и участие в их богомолении, утверждая, что сим именно способом и все древние угодники заслужили спасение и святость; но для сокрытия своей ереси, не запрещали исполнять наружно обряды и таинства православной церкви; всякого вновь приемлемого обязывали клятвой соблюдать учение их в тайне; после молитв и пляски, обыкновенно все собрание тут же проводило ночь, оба пола вместе, предаваясь свободно всякого рода распутству, так что многие из участниц рожали даже детей, в том числе одна из главных наставниц ереси, старица Ивановского московского Девичьего монастыря, в котором происходили и самые эти собрания». Наказание не заставило себя ждать: нарушители спокойствия были схвачены и «частию казнены смертию, частию наказаны и сосланы». Но были ли эти еретики скопцами? Вот этого как раз доказать и не могли, то есть, грубо говоря, физических признаков скопчества найдено не было, так что арестованные могли быть хлыстами или духоборами. Наказывали их за общую догматическую платформу раскольников, потому как считалось, что скопчество — это, так сказать, финальная стадия хлыстовщины или христовщины, и вообще в документах той эпохи арестованных называют… квакерами. Автор считал, что открытая доносом ересь впоследствии, «вероятно из фанатизма, присоединила к догматам своим то изуверское самоизуродование, которое составляет отличительный наружный признак собственно ереси скопцов. Старица Настасья, старец Петровского монастыря Тихон и другие начальники квакерской секты объявили при следствии сами, что дурачили легковерных, выманивая у них под разными предлогами деньги. В числе стариц, сосланных по сему делу в Тобольский (Введенский, близ Успенского Долматова) Девичий монастырь, была расстриженная старица Ивановского Московского монастыря Акулина Иванова: имя важное в истории скопческой ереси». Тут нужно оговориться, почему в следственном деле появляется «денежный вопрос»: обвинение в простом мошенничестве требовало меньшего наказания, чем ответ за ересь. Наши «квакеры» были еще не готовы принять мученический венец полностью. Собственно скопчество выросло как раз из полного принятия мученичества и телесного очищения — предтечи духовной чистоты и святости. Слова Священного писания, поясняет наш текст, «были поняты скопцами буквально и приняты как необходимое условие спасения: условие, без коего человек, обуреваемый плотскими страстями, никогда не сподобится наград, обещанных праведникам. Увлеченные своим заблуждением, они оскопление называют искуплением, утверждая, что это одно и то же; называют его так же огненным крещением, почитая исключительным путем, чтобы приобщиться к истинной Христовой церкви и наследовать вечное спасение. Причина, почему оскопление называется у них огненным крещением, заключается отчасти в ложном применении слов Предтечи Иоанна, свидетельствовавшего, что крещение совершается Духом Святым и огнем, а отчасти и в том, что, по их словам, оно прежде было производимо посредством отжигания ядер раскаленным железом. В настоящее время, у наших скопцов, операция оскопления совершается просто: посредством отсечения удесных близнят, как называют они семенные ядра, долотом, ножом или другим острым орудием, после предварительной крепкой перевязки мошонки тонкой ниткой или веревочкой. Для этого бывает у скопцов обыкновенно особый мастер, или операция возлагается на первенствующего в круге учителя. Скопцы сами рассказывают, что операция оскопления не всегда оканчивается удачно: многие жертвы обмана или изуверства умирали на месте, исходя кровью; другие подвергаются продолжительным страданиям, воспалениям, умирая нередко от последствий его. Жегало и кой-какие мази и примочки составляют обыкновенное средство для остановления кровотечения, иногда весьма значительного; перевязки жил они, кажется, никогда не делают: так, например, по делу об открытых в 1822 году в Курской губернии скопцах, найдены у них даже на ляжках глубокие раны от неосторожного обожжения раскаленным железом, коим они старались остановить кровотечение. Есть много примеров, особенно между солдатами и матросами, что люди эти из чистого изуверства оскопляли себя сами и в бесчувственном положении приносимы были в госпитали и больницы: они делали это ножом, бритвой и даже топором, и притом иногда в воде, во время купанья. Впрочем, как многие на себе испытавшие раскаявшиеся скопцы утверждают, посредством отнятия ядер не вполне достигается цель умерщвления плоти; вожделение не вовсе уничтожается, и оскопленные, особенно в молодости, не лишаются способности совокупления: только это происходит без излияния и с долговременным напряжением до крайнего всеобщего изнеможения. По Курскому делу обнаружилось положительно, что однодворец Аннилогов, скопец, состоявший уже под судом и отданный на покаяние, жил в незаконной связи с однодворческою девкою. Посему для окончательного уничтожения способности к половому совокуплению скопцы совершают над собой вторичную операцию, состоящую в отъятии самого ствола, что и называется у них полным крещениемъ, или наложением на себя царской печати. Созонович говорит, что, бывши прежде того уже скопцом, он в Соловецком монастыре произвел над собой эту вторую операцию и подвергнул ей других из своих собратий, по принятому им там на себя званию учителя и по ревности к целомудрию, к полному сохранению которого до того они не чувствовали себя способными. Обычай этот ныне распространяется у скопцов, и в новейшее время операция была иногда совершаема прямо отсечением вдруг и ядер и ствола. Утверждают, что неполные, то есть не возложившие на себя царской печати скопцы, не лишаясь чрез оскопление плотских половых вожделений, но будучи не в состоянии оплодотворять, в недрах скопищ своих предаются с полной свободой всем крайностям распутства, попирая святость родственных уз и даже самые законы природы, избирая в последнем случае для себя в друзья и сожители молодых и благообразных юношей своей секты, с которыми они имеют тогда все общее: стол, ложе, дом и имущество». Об этом положительно свидетельствует один арестант Соловецкого монастыря, некто Кудинов, знавший все тайны скопчества в подробности: «они, говорит он, плотоугодию, сладострастию и мамону служат как своему идолу, говоря, что брачные гости не постятся, когда с ними жених; прежде имели они подружек женщин, как и сам их лже-Христ, но теперь каждый скопец соединен с другим скопцом же непотребным дружеством». Верить ли показаниям Кудинова? По поводу гомосексуальных отношений — вряд ли, поскольку не для уничтожения способности к воспроизведению себе подобных проводилась операция. А вот что касается общего ведения хозяйства, то это явный показатель братства, живущего одной большой семьей. Кроме собственно скопчества мужского существовало и оскопление женщин, но эта операция имела скорее психологический, нежели физиологический аспект. «Что, в пылу фанатического изуверства, ересеучители скопческие подвергают женщин различным изуродованиям, в том нет никакого сомнения; многократное освидетельствование так называемых скопчих доказало это положительно. В 1843 году, например, открыто в С. Петербурге, по поводу розысканий о моленной Царева, несколько скопчих, изуродованных более или менее; в 1844 году, оказалось тоже в Тамбовской губернии. Обыкновенно у женщин вырезываются, выжигаются или вытравляются сосцы у грудей, отрезываются вовсе груди, уродуются различным образом детородныя части вырезыванием малых губ, клитора или даже отрезанием части больших губ. В строгом смысле, изуродованных таким образом женщин, нельзя называть скопчихами, потому что операция тут вовсе не имеет того же значения, как у мужчин; но, по намерению, с коим она произведена, и по общему духу секты, женщины эти бесспорно принадлежат к толку скопцов».