Первые признаки заболевания озера появились лет тридцать назад. «Буйно в рост пошли камыши… Потом камыш вдруг стал гибнуть — это была новая стадия неприятностей». Потом стала цвести вода. Гром грянул в 1965 году — погибла, задохлась рыба. И взрывоподобно тронулись в рост сине-зеленые водоросли. Что там пить, в воде неприятно стало купаться. У этой точки оглядеться бы и что-нибудь предпринять. Но в пользовании природой русское слово «авось» имеет эквиваленты у всех народов. В 1972 году принимается решение о дальнейшем и быстром развитии на Балатоне туризма. В дело вложили деньги. Они немедля сторицей в золотом варианте стали в казну возвращаться. Но и тогда на лекарства для Балатона не потратили даже маленькой доли. Между тем болезнь обострялась и в 1984 году достигла кризиса — летом вода зацвела. Сук, на котором сидела громадная индустрия отдыха и туризма, затрещал… Я говорил обо всем этом в венгерском Комитете по охране природы, в лимнологическом институте, со стариками Петё в Тихани. «Даже на вид вода изменилась: из сине-зеленой в жаркое время делалась желтой».

Причину болезни установили скоро и без труда. Вода Балатона обильно удобрялась со всех сторон. Отходы жизнедеятельности людей (шесть миллионов каждое лето!) прямиком без очистки текли в Балатон. И второе, ручьи и реки несли с полей удобрения — азотные и фосфорные.

Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды - _78.jpg

Косари.

Проблема Балатона сделалась в Венгрии жгучей общественной и хозяйственной проблемой. Меры приняты были решительные. Для бытовых стоков прорыли канал к Дунаю. (Решение не самое лучшее. Дунаю-то тоже нечистоты не в радость. Но все же там текущие, не стоячие воды.) Одновременно с этим к югу от Балатона закрыли двадцать два крупных свиноводческих хозяйства и подступились к реке Зала, несшей в Балатон удобрения, собранные водою с громадной сельскохозяйственной площади. Тут столкнулись с дилеммой: как очищать воду? — растворенные удобрения плохо улавливались. Вспомнили: река Зала прежде, у впадения в Балатон, разливалась громадным болотом с названием Кишбалатон. В 1930 году болота эти были осушены, река спрямлена. Цель осушения — добыть дополнительные земли — ровным счетом ничего не дала. «Земля оказалась непригодной для пашни, и пастбища были тоже крайне низкого качества». А что если землю опять заболотить? — создать для Залы, стекающей в Балатон, зеленый, поглощающий удобрения фильтр. Идею тщательно обсудили, просчитали на электронных машинах. И приняли мудрое, мужественное решение: заболотить! Выяснилось: заболачивание, создание буферного Кишбалатона стоит столько же, сколько стоило осушение. Но делать было нечего. Заболачивание идет. Построили для этого плотины, спрямленному руслу Залы вновь дали возможность прихотливо и длинно течь по низине. Очень поучительный случай. И пока, наверное, единственный в мировой практике, когда признана откровенно ранее допущенная ошибка. Природе возвращается ее веками проверенный механизм.

Вся программа оздоровления Балатона стоит пять миллиардов форинтов — в рамках бюджета сумма громадная. И эти затраты были главными в шестой пятилетке республики. Никто не решился их поджимать, сокращать.

Наряду с работами генеральными были во имя здоровья озера приняты меры, и не требовавшие больших затрат. Пущены в озеро были растительноядные рыбы, запрещено пользованье моторными лодками и катерами — только весла и парус! Стали разумнее обходиться и с комарами. Тотальная их потрава лишала озеро рыбьего корма, знаменитого мотыля — комариных личинок. Но, конечно, и с комарами какой же отдых! Закупили в Швейцарии химикат, выборочно убивающий лишь тех из пятидесяти разновидностей комаров, которые докучают укусами.

Превентивные меры оздоровления Балатона обошлись бы, конечно, дешевле «тушенья пожара» в обстановке всеобщей тревоги и беспокойства. Но так уж устроены люди — крестимся, когда грянет…

— Процесс ухудшения вод Балатона остановлен и пошел уже вспять. Лет через семь-восемь ждем возвращения к приемлемым нормам, — говорит лимнолог Ене Поньи. Он посоветовал посмотреть, как живет и работает, на картах пока не означенный, буферный маленький Балатон.

О Кишбалатоне песни пока что сложили только птицы. Этим пернатым жильцам Европы места под солнцем почти не осталось — все осушено, перепахано. С поразительной быстротой птицы обнаружили райское для них место. За три года сделано лишь треть всех работ по заболачиванию. Но птицы — какой телеграф их об этом оповещает?! — уже, как прежде, считают озеро своей станцией на пролетах. И многие тут поселились.

С Элемером Футо мы проехали по дамбам болотного царства. В сотне метров от нашей машины стая черных, как монахи, бакланов загоном ловила рыбу. Тут же плавало множество уток, ходили по мелкой воде кулики-шилоклювки, летали луни, сверкнув смородинкой красного глаза, проплыла чомга, потом протоку вброд перешли голенастые колпицы.

— Ну как? — пощипал свою бороду влюбленный в птиц Элемер.

К деревянной вышке, похожей на сторожевую башню, можно будет, не беспокоя птиц, подвозить вагончик с туристами.

— Уже сейчас многие сюда рвутся. Но мы даем пока птицам обжиться, не беспокоим.

На Кишбалатоне уже поселились выдры, еноты, загнездились 120 гусей, замечен филин. И совсем уже европейская редкость — загнездился орлан-белохвост.

Все это будет тут охраняться. Идет, однако, дискуссия, чему тут быть — большому заповеднику или рыбхозу? Хозяйственники, известное дело, всюду видят в первую очередь источники для доходов. Но ученые резонно им возражают: рыбу в Венгрии разводят повсюду, даже в теплой воде электростанций. А это место уникальным будет не только для Венгрии, для всей Европы! Кишбалатон станет птичьей столицей всего континента.

— Да и доходы… — теребит бороду Элемер. — Система ценностей в мире меняется. Приезжающие туристы охотно заплатят, чтобы полюбоваться вот с этих вышек на белых цапель, на плывущую выдру…

Верное размышление. На Балатон будут ехать не только купаться, удить рыбу и загорать, но также испытать радость свидания с дикой природой. Кто и где еще может увидеть сейчас на воде орлана-белохвоста!

До свидания, Балатон! Теперь, глядя на карту, буду знать, что значат твои очертания. К синей полоске на карте скоро прибавят кружки громадных болот — спасителей главного Балатона.

Воображению нетрудно будет представить пролетающих белых цапель, гусей, орланов…

Уже по дороге на Будапешт видим у Балатона недавно поставленный монумент с полевыми цветами на плитах. Оказалось, памятник Кириллу и Мефодию — создателям славянской азбуки. Тут на болотах был монастырь. Отцы письменности провели в нем в трудах несколько месяцев. На бронзе литая славянская вязь их мыслей: «Человек умом отсекает от истины зло».

Какая-то птичка, залетевшая с Кишбалатона, села на памятник и у нас на глазах небоязливо стала перебирать, чистить перья.

Человеку 77…

Моросил теплый, мелкий, похожий на туман дождик. Предгорная местность с лесками в долинах, с островами деревьев на взгорках, с домами на самых верхушках холмов была совсем не похожа на равнинную Венгрию.

Река Зала на карте в этом месте касается хвостиком югославской границы. Натуральная Зала, еще почти ручеек, с большого холма у церкви казалась змейкой в обрамлении ивняков и ольшаников. Кисея дождика удаляла ее, делала таинственно-привлекательной.

Одинокие дома-хутора на холмах казались крепостями, сообщавшимися друг с другом желтыми глинистыми дорогами и тропинками.

Казалось, нет на земле места покойнее этого. Однако церковь, сложенная тут в 1230 году, наподобие псковских церквей, имеет окна-бойницы. Сюда докатился татаро-монгольский пожар, сильно ослабленный, правда, Русью и соседями венгров в Восточной Европе.

Однако татарские конники стояли на этих холмах, поили в Зале своих коней. Сто лет примерно хозяйничали тут позже турки. Граница Австрии от холма, на котором стоим, — в десяти километрах, югославская — в четырех. Сейчас границы спокойны, но сотни лет эти вот однодворные хутора на холмах бедствовали от лесных бандитов и закордонных набегов. Чуть что — звучал колокол, и люди сбегались за стены крепости-церкви.