– Нет, если учесть, что большинство моих свиданий проходят не с воровками. – Холодный ответ сопровождал мимолетный взгляд в сторону собеседницы.

Слово «воровка» пронзило острым жалом. Молли сменила браваду на откровенную враждебность.

– Что вам от меня нужно?

– Поговорим об этом за ужином.

– Я уже поела.

– А я нет.

Его реплика как будто лишала Молли права на дальнейшие разглагольствования. В словах агента был очевидный намек на то, что она должна будет подчиниться его воле. Что ж, в сложившейся ситуации он был прав. Молли, сидевшая нарочито прямо, слегка откинулась на спинку сиденья, сломленная собственным открытием.

– Если вы имеете в виду те двадцать долларов…

– Двадцать долларов? – Он бросил на нее прищуренный взгляд.

– Я их потратила на булочки и молоко для детей, понятно? Я верну.

Последовала пауза. Он вновь посмотрел на нее.

– Вы взяли двадцать долларов из тех пяти тысяч, что были в мешке, и купили на них булочки и молоко для братьев и сестер?

– Выходит, вы даже не заметили недостачи, – печально произнесла она. Его тон подсказал ей эту мысль.

– Нет.

– Тогда что же вам от меня нужно?

– Все в свое время.

Машина остановилась у стоп-сигнала, потом свернула на старое шоссе Франкфорт-пайк. Молли догадалась, что они направляются в сторону Лексингтона. Сельский Вудфорд, в котором находилась Уайландская ферма, не изобиловал ресторанами. Сердцем «Пырейного штата» по праву считался Лексингтон – маленький, но деловой городок, расположенный в нескольких минутах езды от Вудфорда.

– Как вы намерены зарабатывать на жизнь теперь, когда потеряли работу? – спросил он, нарушая затянувшееся молчание.

– Вам это так важно знать?

– Да, – сказал он. – Думаю, да.

Подтекст его ответа был недвусмысленным: он имел право спрашивать о чем угодно, а она, если хотела избежать неприятностей, должна была отвечать на любой заданный вопрос.

– Я должна получить двухнедельное жалованье от Дона Симпсона. Потом, наверное, буду искать работу.

Она не собиралась признаваться, в каком отчаянии пребывает на самом деле. Оставив работу в одной из конюшен, Молли понимала, что в другую ее уже вряд ли возьмут. Местные коннозаводчики держались сплоченно.

– Вам отключили телефон, – сказал он. Молли оцепенела от ужаса. Это произошло лишь сегодня утром, после недельной давности уведомления о предстоящем отключении за неуплату. Итак, телефонная компания «Белл» всерьез рассердилась на нерадивых Баллардов.

– Откуда вы знаете?

– Я пытался дозвониться, перед тем как прийти. Я подумал, будет лучше, если я предупрежу вас о своем визите.

– Вы правы, так было бы лучше. – Внезапный приступ антипатии к нему придал резкости ее голосу.

Молли даже обрадовалась собственной агрессивности. Она помогала ей снять болезненное смущение, которое завладело ею настолько, что она не знала, куда деться. Новостью об отключении будь то телефона, газа или электричества ее было не удивить, но невыносима была сама мысль о том, что кто-то об этом узнает. Особенно он.

– Забыли оплатить счет?

– У меня не было денег, вас это устраивает? – Жгучая гордость уберегла Молли от лжи. Да и что еще она могла сказать в свое оправдание, чтобы он поверил? Что они с детьми уезжали на каникулы и забыли отправить чек до отъезда? Однажды, еще в шестом классе, она смолола такую чушь и была жестоко осмеяна одноклассниками.

– Я так полагаю, часть из этих пяти тысяч предназначалась для оплаты счетов за телефон?

– Да, вы угадали.

Он помолчал какое-то мгновение. Потом продолжил:

– Сколько вы зарабатывали на Уайландской ферме? «Не ваше дело», – такой ответ готов был сорваться с ее губ, но она не осмелилась произнести это. В любом случае он бы выудил из нее признание. Скрепя сердце она назвала цифру, от которой у него полезли вверх брови.

– Негусто, – прокомментировал он.

– Жить можно.

– Это ваш единственный доход? Или есть еще какой-нибудь источник?

– Вы имеете в виду что-нибудь вроде трастового фонда в миллион долларов? Нет, мои предки не удосужились учредить нечто подобное.

– Может, вы получаете какие-то государственные субсидии на братьев и сестер, – продолжил он, игнорируя ее сарказм.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что нет, довольны?

– Мне кажется, вы имеете право…

– Нет, не имеем, – обрезала она.

– В вашей семье больше никто не работает?

– Сэму и Сьюзан по одиннадцать лет. Нет, они не работают. Майку четырнадцать; иногда он помогает кому-то из соседей работать в поле, но для мальчишки его возраста не так уж много подходящей работы. А Эшли вся в учебе.

– А после школьных занятий она не могла бы подрабатывать? Выглядит она довольно взрослой.

– Ей семнадцать. В этом году она заканчивает школу. Ей светит диплом с отличием, а потом и стипендия колледжа. Это для нее – единственный шанс вырваться отсюда, избежать унылой перспективы стать разносчицей гамбургеров и прочей снеди. Так что нет, Эшли не работает. Она знает, что я шкуру с нее спущу, если она забросит учебу.

Он не стал продолжать обсуждение этой темы, и Молли испытала облегчение. По мере того как молчание затягивалось, она все больше расслаблялась. Ветер проносился за окном убаюкивающим шепотом. Темные верхушки деревьев плавно раскачивались в ночном небе. На горизонте сверкнула одинокая звезда, тут же показалась другая, потом еще одна вынырнула из-под завесы облака, которое поплыло на запад, обронив на землю каплю дождя. Машина неожиданно подпрыгнула – ее правое колесо угодило в рытвину, оставленную прошлогодней суровой зимой. Зажженные фары встречного автомобиля на мгновение осветили салон «тауруса». Взглянув на своего спутника, Молли обнаружила, что он пребывает в глубокой задумчивости.

Машина преодолела пригорок, и впереди засверкал огнями маленький и нарядный, словно сошедший с рождественской открытки Лексингтон. Университетский центр Кентукки, Лексингтон, просыпался для ночной жизни в семь тридцать вечера. И все-таки поток транспорта, движущийся в деловую часть города, был еще напряженным. «Таурус» замедлил ход, оказавшись в водовороте машин.