Лучники выстроились на расстоянии десятка шагов за спинами второго ряда копейщиков. Этим плотный строй не нужен. Стоя плечом к плечу, быстро не постреляешь. Каждый воткнул перед собой в упругий дерн по десятку стрел. Замерли, наложив стрелы на тетиву, но не натягивая оружие прежде времени. Самый опытный из десятников, Ногар, скоблил ноготь большого пыльца лезвием кинжала. Белесую стружку, легкую, почти невесомую, подхватывал ветер, унося вправо-назад.

– Поправка – лево два пальца! – выкрикнул Ногар.

Остальные десятники подхватили его слова и понесли вдоль строя.

Хродгар наблюдал, как неторопливо рысящие всадники придержали коней, перевели на шаг за полет стрелы до ощетинившегося строя. Некоторые перебросили из-за спин легкие арбалеты.

Вперед вырвался немолодой петельщик на караковом – красивом на загляденье – жеребце. Две нашивки на рукаве пониже веревочного аксельбанта – полусотенник. Если бы Хродгар имел дело с полусотенником лучников или копейщиков, он бы без сомнения дождался приближающегося воина на месте. Гвардейцы – другое дело. Их полусотенник равен армейскому сотнику. А особая грация посадки и шрам на щеке, ставший заметным с двух десятков шагов, не дали возможности ошибиться – к трегетренцам ехал Лабон. Правая рука Валлана. Человек весьма опасный и влиятельный, несмотря на невысокий чин. Да чины Лабон попросту презирал. Служил не за страх, а за совесть.

Сотник вышел из строя вперед, раздвинув широкими плечами изготовившихся к отражению атаки бойцов.

– Никак Хродгар? – вопрос, больше похожий на утверждение.

Им приходилось сталкиваться. И во время войны, и в мирное время. Дружбы меж собой сын выбившегося в рыцари оруженосца и сын углежога с южных склонов Железных гор не заводили, но и неприязни друг к другу не испытывали.

– Я, Лабон, я.

– Так что ж вы нас, ровно остроухих, сталью встречаете. Али не признал?

Хродгар ухмыльнулся:

– Признал. А и моим олухам поупражняться не помешает. Кто угодно мог быть.

Лабон потер костяшками пальцев шрам.

– Ну, все? Поупражнялись?

– Поупражнялись.

Полусотенник обернулся к своим и пронзительно свистнул. Аж конь присел. Хотя уж Лабонов конь к таким звукам должен привыкнуть давно.

– Отбой! – крикнул и Хродгар. – По делам.

Достаточно слаженно для молодых бойцов строй распался на десятки, и воины вернулись к прерванной работе по обустройству лагеря.

Петельщики приблизились, спешились и ловко, как могут только опытные путешественники, взялись за свой бивак.

Хродгар, сопровождаемый Лабоном, подошел к соскочившему с коня Валлану. Отсалютовал. Доложил:

– Господин капитан, сотник Хродгар. Имею в отряде полста копейщиков, полста лучников, пять подвод провианта. Следую в форт Турий Рог на усиление гарнизона.

Командир петельщиков по давней привычке играл пальцами на рукояти секиры, но слова сотника воспринял благожелательно и даже похвалил за слаженность действий и ровный строй. Потом спросил:

– Что в Трегетройме слышно, сотник?

Хродгар пожал плечами:

– Я человек маленький. Что мог слышать? Дозволь к моему костру пригласить, господин барон. Когда твои еще сготовят чего? А у меня каша с салом.

– С салом, говоришь? Ну, пошли.

Они пошли через лагерь к костру, где ординарец Хродгара уже разложил небольшой походный столик. Ветераны, узнавшие Валлана, кивали одобрительно. Молодняк глядел раскрыв рты, словно на пришельца из дедовских преданий. Еще бы! За самой Мак Кехтой гонялся. И, коли возвращается, догнал, стало быть. У сотника и у самого язык чесался спросить, что да как. Но негоже седому ветерану, прошедшему не одно сражение, вести себя как мальчишка. Да и не ровня он Валлану, барону Берсану, чтоб с расспросами лезть.

Проходя мимо привязанного к колышкам пленника, Валлан обронил невзначай:

– Кто таков?

– Ардан, – пожал плечами Хродгар. – Из лесных молодцев. Вчерась словили.

– Что ардан, и так видать. Да и рожа разбойничья. Чего до сих пор на сук не вздернули?

– А говорливый потому как. Он мне много чего порассказал. – Сотник словно бы оправдывался за излишнюю мягкость. – Да и это... Он вроде как сам к нам пришел.

– Да ну? – удивился Лабон, а Валлан даже оглянулся на огненно рыжего невысокого ардана, чьи запястья и щиколотки охватывали ременные петли, привязанные к забитым в землю кольям. – Чего ж растянул, коли он сам припожаловал?

– А стрыгай его ведает, брешет или правду говорит? Может, заманить нас хочет?

– Куда заманить-то?

– А он треплет языком, будто большая шайка по соседству обретается. Будто деревню неподалеку ограбить удумали.

– А что ж барон местный? – буркнул капитан петельщиков. – Жиром зарос? Или с какого конца за меч браться забыл?

– А вроде как нет тута барона. Вроде как погиб в последнюю войну. И наследников не нашлось. А по указу его величества, короля Витгольда, такие деревни в государственную казну отходят. Сюда вроде как и управляющего уже прислали – подать собирать, за порядком следить. С ним человек пять-шесть стражников, да только они не сила, чтоб лесных молодцев отпугнуть.

Они пришли.

Сотник усадил Валлана на свой стул, а сам, как и Лабон, умостился на чурбаке. Ординарец заметушился, наполняя деревянные миски густой, горячей, пахнущей дымком, шкварками и жареным луком кашей.

– Так что в столице-то делается? – повторил вопрос петельщик.

– Да стоит поманеньку. – Хродгар знаком приказал притащить заветный бочонок с пивом. – Что ей сделается?

– Как здоровье короля?

– Да все мучается. Малость полегчало, а потом опять скрутило, чуть на костер не отправился.

– Слышал, послы из Ард’э’Клуэна были.

– Про то не ведаю. А от Властомира посольство и ныне торчит. Сам Зимогляд, дядька королевский.

– Это правильно, – кивнул Валлан, зачерпывая полную ложку. – Нам посол солидный нужен. А о чем договаривается?

Хродгар замялся.

– Что молчишь? Неужели слухов никаких?

– Да есть слухи, господин барон. Только...

– Что «только»?

– Говорят, Зимогляд принцессу Селину, ее высочество, за Властомира сватает.

Валлан дернул щекой и отложил ложку. Словно обжегся кашей.

Лабон глянул на небо и ляпнул:

– Денек-то сегодня погожий какой...

И тут только Хродгар понял, какую сморозил глупость. Об отношениях наследницы трегетренского престола и капитана гвардии не ведал только слепой или глухой. Или, лучше сказать, слепой и глухой. Правда, трепанувшийся о них вслух рисковал остаться немым до конца дней. Это в лучшем случае.

«Эх, коготь кикиморы в глаз всем этим веселинам! – подумал сотник. – Всю жизнь от них спасу нет. Так хорошо начиналось...»

А в голос сказал:

– Так его величество еще не сказали последнего слова...

– Ага, ага, – покивал Лабон.

Валлан молчал.

Ароматная, тающая во рту каша сразу показалась Хродгару преснее ржаной мякины – только козам впрок, да и то с голодухи весенней. Он еще раз попытался загладить оплошность:

– Так мы уже того... Дней восемь как из столицы ушли. Может, и прогнал его величество бородача...

– А что ты юлишь тут? – Тяжелый взгляд Валлана вперился Хродгару в переносье. – Ровно остроухий на горячей решетке. Мне какое дело до Зимогляда?

– Да я что, я ничего... Так, к слову пришлось.

– Вот и не лезь не в свое дело. За своей сотней следи лучше.

– Понял, господин барон. – Хродгар проглотил обиду. – Виноват. Покорнейше прошу простить.

Он замер, опустив глаза, с ложкой в правой руке и краюхой хлеба в другой. Ординарец стоял неподалеку – ни жив ни мертв. Думал, должно быть: «Попал сотник под раздачу, глядишь и мне ни за что достанется».

Перестал жевать Валлан. Один только Лабон как ни чем не бывало уписывал за обе щеки, загребая уже по дну миски.

– Ух, хороша каша! – подмигнул он Хродгару.

– Так, довольно! – Капитан петельщиков поставил свою миску на землю, у сапога. – Тащи, сотник, своего пленника. Сейчас разберемся, врет или правду говорит. А ты, Лабон, мигом дуй за чародеем. Одна нога здесь, а другая там. Живо!