— Хозяин, как Эзгаре удалось влезть ему на лицо?

— И под куртку заполз. Все равно стоял смирно. Багг, это мягкосердечные люди. Учись.

— Слушаюсь, хозяин.

— Тебе понравилось купание?

— Не особенно.

— Говоришь, оступился?

— Мне показалось, что кто-то шепчет мое имя…

— Шерк Элалле?

— Нет.

— Харлест Эберикт? Чашка? Главный Следователь Ракет? Поборник Ормли?

— Нет.

— Может, ты все вообразил?

— Вполне возможно. К примеру, мне кажется: меня преследуют крысы.

— Может и так, Багг. Может, твое имя прошептала одна из них.

— Весьма неприятное предположение, хозяин.

— Точно. Думаешь, меня порадует, что слуга связался с крысами?

— А вы не настолько голодны? — Багг порылся под рубахой.

— У тебя там не они?

— Нет, это кошка, — ответил слуга, вытаскивая освежеванное тельце без головы и лап. — Увы, вымокшая в канале.

— Еще один дар Ракет?

— Нет, как ни странно. Дар канала.

— Гмм.

— Пахнет хорошо…

— А что за проволока из него тянется?

Лакей поднял труп повыше, перехватил скрученную проволоку пальцами, проследив ее путь в недра плоти. Потянул, хмыкнул.

— Что?

— Проволочка ведет к большому зазубренному крючку.

— О.

— На другом конце отсечена. Похоже, кто-то копался в моей ловушке. — Он оторвал кусочек мяса от кошачьей ноги, разломил пополам и положил по сторонам насекомого, именуемого Эзгарой. Оно начало есть. — Тем не менее, короткий нырок — и мы обеспечены едой на два, даже три ужина. Хозяин, последнее время удача нам улыбается.

— Да. Я уже нервничаю. Так есть новости?

— Представляете, хозяин, что Герун Эберикт должен был убивать по десять — пятнадцать человек в день, чтобы достичь годового уровня? И как он время находит на что-то еще?

— Может быть, его безумные аппетиты удовлетворяют наемники — головорезы.

— Наверное. А вот Шерк Элалле тоже пропала — Харлест и Аблала вне себя…

— Почему Харлест?

— Ему приходится показывать свои новые клыки и когти Аблале, а тот не впечатляется. Более того, он запихнул Харлеста в саркофаг и запер.

— Бедняга Харлест.

— Он быстро привык, — возразил Багг, — и теперь предвкушает драматическое воскрешение. Когда бы оно не случилось.

— Неладно дело с Шерк Элалле.

— Почему?

— Значит, она не передумала. Значит, она готовится вломиться в хранилище Палаты. Может, прямо этой ночью.

Багг оглянулся на стража. — Хозяин…

— Оп, это безрассудно. А? — Теол встал, прошелся по крыше. — Он все слышит, это верно. Друг мой, хотя бы в одном мы согласны?

Охранник блеснул на Теола глазами.

— Любой посягнувший на Хранилище вор все равно что мертвец. Верно? — Улыбнувшись, он отвернулся.

Багг снимал промокшую одежду. — Похоже, я простудился.

— Канал пользуется печальной славой…

— Нет, хозяин. Раньше. В Пятом крыле. Мне удалось надежно закрепить основания…

— Уже? Ого, это необычайно.

— А разве нет? Но теперь в тех тоннелях… холодно.

— Могу я спросить, почему?

Багг стоял голый, подняв глаза к звездам. — Лучше не надо, хозяин.

— Как насчет Четвертого крыла?

— Там сейчас моя команда и трудится. Неделя, может, и десять дней. Под ним пролегает старая дренажная канава. Мы не засыпаем ее, а помещаем в кирпичный тоннель…

— Канализацию.

— На профессиональном языке это кирпичный тоннель.

— Мы потом забьем его гравием. Не знаю, почему Грюм не сделал это сам. Но теперь нам прибыль, ему потери.

— Ты уже высох, Багг? Скажи, что высох! Глянь на стража. Он в ужасе. Язык потерял.

— Но я могу говорить. И теперь извиняюсь.

— Не думал, что на одном человеке может быть столько шрамов. Что ты делаешь на досуге? Борешься со злобными кактусами?

— Не понял. Почему бы кактусам быть злобными?

— А ты бы не злился, если бы на тебя нападали без всякой причины? Ага, надо задать этот вопрос нашему стражу!

— Только если он — или они — бывали в подобной ситуации, хозяин.

— Хороший ответ. А ты обнажился, чтобы натолкнуть нас на раздумья.

— Неужели?

— Да уж. Багг, вот моя рубашка. Возьми и будь благодарен за эту жертву в твою пользу.

— Спасибо, хозяин.

— Хорошо. Готово? Пора идти.

— Куда?

— На территорию, хорошо тебе знакомую. Я с удивлением в этом убедился. Багг, ты человек множества загадок. По случаю жрец, целитель, Ждущий, приятель демонам и еще кое-кому похуже. Я бы удивлялся, не будь я сосредоточен только на своей особе.

— Я всегда благодарен вам за самовлюбленность, хозяин.

— И правильно. Ну, полагаю, молчаливый страж нас сопроводит. Идем втроем. Направляемся в ночную тьму с важной целью. Ну, решились?

Скопище лачуг на восточном конце Летераса. Воздух был горяч, сперт и полон запахов. Какие-то твари носились по кучам мусора, стаи нервных псов слонялись по пустырям, напрашиваясь на неприятности. Они выглядели достаточно опасными — телохранитель даже вытащил меч. Вида обнаженного клинка хватило, чтобы заставить собак разбежаться.

Немногие слишком смелые или слишком отчаявшиеся обитатели недобрых улочек и аллей строили из отбросов целые баррикады. Другие скучились на проседающих крышах и во дворах кособоких хибар, забывшись тревожным сном — или только притворяясь спящими. Теол видел следящие за ними глаза, много глаз. Они все глубже погружались на городское «дно».

Теол говорил на ходу: — … притворство есть краеугольный камень летерийского социума — может быть, и всех обществ мира. Я говорю, друзья мои, о неравенстве. Из какового неравенства вытекает идея ценности, измеряемая деньгами или другим способом оценить значимость человека. Много их придумано. А проще говоря, в каждом из нас живет неистребимая вера, будто голодные и бедные каким-то образом заслужили свою участь. То есть бедняки будут всегда. Трюизм, поощряющий систему вечного сравнивания, стабилизация посредством отыскания не наших сходств, но наших сущностных различий.

Я знаю, о чем вы оба думаете, и не имею иного выбора, как бросить вам вызов. Например: вообразите, что мы шагаем по улице и разбрасываем тысячи монет. Наконец каждый обитатель становится обладателем богатства. Решение? Нет, скажете вы, ибо среди внезапно обогатившегося народа немного окажется таких, что не проявят расточительность, разврат или небрежение, вскоре снова став бедняками. К тому же, если раздавать богатства таким образом, деньги вскоре утратят всякую ценность — они окажутся бесполезными. А без этой ценности вся нежно любимая нами социальная структура рухнет.

Ах, но к чему я веду? Есть иные способы оценки своего достоинства. На что вы оба с горячностью крикнете: без ценности, связанной с трудом, пропадет всякое основание оценки! На что я просто усмехнусь и покачаю головой. Труд и его произведения стали расхожим товаром. Постой, заметите вы, ценность снова прокралась к нам! Потому что делающий кирпичи несравним с, например, пишущим портреты. Материал по существу своему связан с ценностью, он дает основание нашим попыткам провести сравнение — но ах, разве не бросил я вызов самой возможности разобраться в столь сложной структуре ценностей?

И тогда вы спросите: какова твоя точка зрения, Теол? На что я отвечу пожатием плеч. Сказал ли я, что это рассуждение было ценным способом провести время? Нет, не сказал. Нет, это ВЫ рассудили так. Вот доказательство!

— Извините, хозяин, — сказал Багг, — но доказательство чего?

— Забыл. Но мы уже пришли. Господа, воззрите на Бедность.

Они стояли посреди площади старого рынка, ныне застроенной кишащими народом трущобами. Дымились очаги. По периферии кольцом лежал мусор — преимущественно кости собак и кошек — и в нем копошились крысы. Дети бродили с унылым и отупелым видом, который свойственен недокормленным с рождения. Без всякого присмотра лежали спеленутые младенцы. Кто-то бранился, с противоположной стороны слышались звуки драки. Полукровки, нереки, фараэды, Тартеналы, даже один фент. Имелись здесь и немногочисленные летерийцы, беглецы от долгов.