Серен пожала плечами. — Старинное имя. Не слышала, чтобы его использовали, разве только в книгах по истории.

— Мы идем, аквитор?

Удинаас сидел на скамейке у входа, выбирая чешую из корзины с сушеной рыбой. Руки покраснели, отекли и потрескались от соленого клея, которым заливали рыбу. Он видел прибытие аквитора, ее уход с Майен; а теперь сюда приближалась Пернатая Ведьма. На ее лице была озабоченность. — Должник, — бросила девушка, — здесь ли Уруфь?

— Да, но тебе нужно подождать.

— Почему?

— Она беседует со знатными вдовами. Они сидят там уже давно. Не знаю, в чем дело.

— Ты думал, я тебя спрошу?

— Как твои сны, Пернатая Ведьма?

Она побледнела и огляделась, будто хотела встать в другом месте. Но начал накрапывать дождь, и сухо было лишь под крышей дома. — Ты ничего не знаешь о моих снах, Должник.

— Как я могу не знать? Ты приходишь ко мне каждую ночь, мы говорим. Спорим. Ты требуешь у меня ответов. Проклинаешь взгляд моих глаз. И всегда убегаешь.

Она не хотела встречать его взор. — Ты не можешь быть там, в моем уме. Ты для меня ничто.

— Мы просто павшие, Пернатая Ведьма. Ты, я, духи. Все мы. Мы пыль под ногами завоевателей, шагающих к славе. Иногда пыль вздымается посреди бесконечных драк и мешает дышать сражающимся, но разве это не скудная месть?

— Ты говоришь не так, как раньше, Удинаас. Я не знаю, кто говорит через тебя.

Он бросил взгляд на покрытые клеем руки. — И что мне ответить? Что я не изменился? Вряд ли. Разве это значит, что изменился не я? Я сражался с Белым Вороном, я вырвал тебя из его лап. А теперь ты клянешь меня?

— Думаешь, я решила расплатиться своей жизнью?

Он моргнул, постарался улыбнуться. Поднял голову и обнаружил, что она на него смотрит. Девушка немедленно отвернулась. — Ах, теперь я вижу. Ты находишь себя… не задолжавшей. Передо мной.

— Чушь, — зашипела она. — Меня спасла бы Уруфь. Ты ничего не сделал, разве что выставил себя дураком.

— Она пришла поздно, Пернатая Ведьма. И ты упорно называешь меня Должником, словно это прозвище решает…

— Тихо! Не хочу иметь с тобой ничего общего!

— У тебя нет выбора, хотя если станешь так кричать, наши головы украсят палисад. Чего аквитор хочет от Майен?

Она нервно дернулась, и сказала, поколебавшись: — Приветить нереков. Они умирают.

Удинаас дернул головой: — Такой дар подобает Королю.

— Ты так думаешь. А вот Майен решила выступить от его имени.

Его глаза расширились: — Точно? Она разум потеряла?

— Тихо, идиот! — Пернатая Ведьма отскочила. — Ее голова заполнена предстоящей свадьбой. Воображает себя королевой и потому стала невыносима. А теперь она благословит нереков…

— Благословит?

— Да, это ее слова. Думаю, даже аквитор поразилась.

— А это была Серен Педак?

Пернатая Ведьма кивнула. Они помолчали. — И что дает такое благословение, как думаешь?

— Наверное, ничего. Нереки — сломанный народ. Их боги умерли, духи предков рассеялись. О, один или два духа могут слететься на освященную землю…

— А эдурское благословение может это сделать? Освятить землю?

— Может быть. Не знаю. Но случится связывание Судеб, что зависит от чистоты крови Майен… от того, что ждет ее в жизни, или от того… — Ведьма сердито махнула рукой и замолкла.

«От того, девственница ли она. Но какие могут быть сомнения. Она не замужем, а Тисте Эдур соблюдают правила…» — Мы об этом не говорили, — сказал Удинаас. — Я сказал тебе, что надо ждать, потому что так мне велено. Ты не имела повода думать, что весть от Майен нужно доставить срочно. Мы же рабы. Не думаем сами, а о путях Эдур ничего не знаем.

Наконец она сплела свой взор с его взором. — Да. — И, миг спустя: — Ханнан Мосаг встречается с летерийцами сегодня ночью.

— Знаю.

— Бурак Преграда. Серен Педак. Халл Беддикт.

Удинаас улыбнулся, но безрадостно: — Если ты решишь бросить Плитки, то к чьим ногам?

— Среди этих троих? Странник знает. — Будто почувствовав, что смягчилась, девушка скорчила гримасу и выпрямила спину. — Я постою здесь. Подожду.

— Ты же решила бросить Плитки сегодня ночью?

Она резким кивком признала это и отошла в другой угол, встав у самой дождевой капели. Удинаас вернулся к чешуе. Обдумал свои слова. Павшие. «Интересно, кто идет по нашему следу? Мы — забытые, нас списали со счетов и не принимают в внимание. Никто добровольно не выбирает тропу к неудаче. Павшие. Почему сердце плачет по ним? Не по ним, а по нам — ведь себя я должен причесть к их сонму. Рабы, крепостные, безымянные крестьяне и батраки, смазанные лица в толпе — грязь памяти, сор под ногами славной истории.

Кто остановится, кто повернется и заставит себя пронзить взглядом тьму? Увидит павших? Можно ли вообще увидеть павших? Если да, какая эмоция рождается в такой миг?»

По щекам его текли слезы, капая на покоробленные солью руки. Он нашел ответ на свой вопрос, острый, как воткнутый в тело нож. И ответ нес в себе… узнавание.

Халл Беддикт подошел к Серен Педак, едва удалилась Майен. Позади него разговаривали на своем языке нереки — резкие, отрывистые звуки, звенящие недоверием. Шипели под дождем гаснущие костры.

— Не надо было ей так поступать, — сказал Халл.

— Да, — согласилась Серен, — не надо было. Я все еще не поняла, что же случилось. Это же просто слова. Разве нет?

— Она не пригласила их в гости, Серен, она благословила их приход.

Аквитор взглянула на нереков и нахмурилась, увидев их нервозность и замкнутость. — О чем они галдят?

— Старый говор — в нем есть слова торговцев, понятные мне, но еще больше слов непонятных.

— Не думала, что у нереков два языка.

— Имя их племени упоминается в анналах Первой Высадки, — отвечал Халл. — Они были аборигенами, и территории их простирались далеко на юг. Нереки стояли на берегу, созерцая первые корабли. Нереки приветствовали первых летерийцев, ступивших на континент. Нереки торговали с ними, учили колонизаторов, как выжить в этих землях, дарили им лекарства против лихорадок. Они здесь давно, очень давно. Два языка? Удивляюсь, что не тысяча.

— Отлично, — сказала, чуть помедлив, Серен, — они хотя бы снова оживились. Поедят, начнут выполнять приказы Бурака…

— Да. Но я чувствую, что их объял новый страх — влекущий не паралич воли, а тревожные думы. Кажется, они сами не понимают все значение благословения.

— Эта земля никогда не принадлежала им?

— Не знаю. Эдур, конечно, заявляют, что жили здесь всегда, со времен первого отступления льдов.

— О да, я и забыла. Их странные мифы о сотворении. Ящерицы, драконы и лед, преданный король — бог.

Она оглянулась и заметила, что Халл уставился на нее.

— Что такое?

— Откуда ты знаешь такое? Прошли годы, прежде чем Бинадас Сенгар открыл мне эти сведения, и это был щедрый дар, сопроводивший наше единение.

Серен моргнула. — Я слышала… как-то. Насколько помню. — Пожала плечами, стерла дождевую влагу с лица. — У всех есть мифы творения. Обычно чепуховые. Или подлинные воспоминания, но спутанные и пронизанные магией и чудесами.

— Удивительное вольнодумство, аквитор.

— Так во что верят нереки?

— Что были рождены одной женщиной, множество поколений назад. Она была похитительницей огня и странствовала сквозь время, ища то, что могло ответить на снедавшую ее нужду, хотя никогда не могла определить, что же это за нужда. Однажды она приняла в себя святое семя и родила дитя, девочку. Внешне это дитя ничем не отличалось от матери, ибо святость ее была сокрыта и остается сокрытой до сего дня. Как и сила нереков, потомков той девочки.

— И на этом нереки основали свою сугубую патриархальность.

— Может быть, — заключил Халл. — Хотя именно женская линия наследования считается у их самой чистой.

— А было имя у матери этой матери?

— Ага, ты заметила странное смешение этих персонажей, словно это роли, а не личности. Дева, мать и бабка, движение сквозь время…