Серен отступила на шаг. — Финед Герун Эберикт, мне нечего делать в вашем мире. Не надо ждать ответа — я уже его дала.

— Как хотите. Знайте, что когда вы перемените решение, я не стану думать о вас хуже.

— Не переменю.

Он отвернулся. — Каждому надо зарабатывать на еду, дорогуша. Увидимся в Летерасе.

Во время приема делегации Удинаас недвижимо стоял в темноте. Знакомые — летерийцы его не заметили. А если бы и заметили — неважно, ведь здесь все решает император. После ухода делегатов и аквитора Рулад поманил к себе Халла Беддикта.

— Ты поклялся в верности нам, — промурлыкал он, словно смаковал каждое покидающее уродливые губы слово.

— Я знаю необходимые вам детали, Император. Расположение и состав каждого гарнизона, каждого пограничного лагеря. Знаю их тактику, способы, которыми войско готовит к битве. Способы использования магов. Знаю, где спрятаны запасы воды и пищи — их армейские склады велики.

Рулад склонился к нему: — Ты хочешь предать свой народ. Зачем?

— Месть, — ответил Халл.

Это слово словно заморозило Удинааса.

— Ваше Величество, — продолжал Халл, — мой народ предал меня. Давно. Я долго искал подобной возможности.

— Итак, месть. Достойное чувство?

— Император, во мне больше ничего не осталось.

— Скажи нам, Халл Беддикт, выйдет ли могучий флот Летера в море, чтобы бросить нам вызов?

— Нет. По крайней мере, не сразу.

— А их армии?

— Доктрина предусматривает для начала подвижную оборону, чтобы заманить ваши силы вглубь. Затем будет контратака. Глубокие рейды для нарушения линий снабжения. Нападение и отступление, снова и снова. В третьей фазе ваши армии окружат и последует разгром. Флот будет избегать столкновения, ибо летерийцы знают: для завоевания вам придется высадиться на сушу. Думаю, они вначале отошлют корабли далеко на юг, за пределы досягаемости, чтобы впоследствии атаковать ваши родные земли. Эти села будут сожжены начисто. Все найденные там Тисте Эдур, старые или молодые, будут вырезаны.

Рулад хмыкнул. — Они считают нас идиотами.

— Армия Летера гибка, Император. Солдат учат быстро адаптироваться, когда этого требуют обстоятельства. Удивительно опасная сила, хорошо обученная и весьма мобильная — ведь они будут пользоваться специально построенными трактами. Что еще хуже, у них численное превосходство…

— Едва ли, — бросил улыбавшийся Рулад. — У Эдур есть новые союзники, Халл Беддикт, и ты вскоре их узнаешь. Хорошо, мы довольны и заключаем, что ты окажешься нам полезен. Теперь иди в дом нашего отца и приветствуй Бинадаса. Он будет рад тебя видеть.

Летериец склонился в поклоне и вышел из зала.

Отодвинулась боковая завеса; Удинаас увидел, как вошел экс-король.

— Как кажется, — сказал Рулад, — твое изучение летерийской армии было точным и тщательным. Его описание их стратегии и тактики вполне совпадает с твоим.

— Скоро, Император?

— Племена готовятся?

— Усердно.

— Тогда воистину скоро. Передай нам свои мысли о Нифадасе и принце.

— Нифадас быстро понял, что все потеряно, а вот принц увидел это поражение как победу. В то же время оба уверены в могуществе своих армий. Нифадас печалится о нас, Император.

— Несчастный. Возможно, он заслужил милосердие этим напрасным сожалением.

— Согласно курсу, который вы задаете нашему народу, Император, милосердие кажется опасным делом. Нужно быть уверенным, что никто нас не разжалобит.

Руладом овладел еще один спазм, такой же, как виденный Удинаасом недавно. Раб подумал, что понимает причину. Умственное здравие Рулада стянуто тысячами скреп, но безумие атакует и защита поддается все сильнее. Совсем недавно это был младший сын знатной семьи, еще не омытый кровью, хотя и вышагивающий с надменным видом. Панорамные видения славы величаво кружились вокруг него, словно вокруг оси. Видения юнца, полные сцен, в которых Рулад мог свободно доказывать свою силу и право на своеволие.

А теперь этот мальчик сидит на троне Эдур.

Просто умереть — и попасть на трон.

Внезапное воплощение мечтаний о славе и величии все еще питало его, позволяло мыслям и чувствам принять имперскую форму — будто бы августейшее «мы» свойственно ему с рождения. Но он едва удерживает контроль. Несовершенный фасад, поддерживаемый искусным плетением словес; род неловкой выспренности, соответствующий полудетским представлениям о том, как должен говорить император. Игра на убеждение, и убеждение не только аудитории, но и самого себя.

Однако Удинаас был уверен, что у Рулада остались и другие мысли — словно бледные черви, подгрызающие корни и ползущие по недрам омертвелой души. Все лежащее внутри исказилось, чтобы поддерживать фасад.

Раб постиг все это за один миг, в который длился приступ Рулада, и при этом смог сохранить неподвижность. Перевел взор на Майен — но ее лицо не выражало ничего, даже понимания, что с мужем происходит нечто странное.

А вот в лице Ханнана Мосага Удинаас заметил проблеск страха, сразу сокрытого притворным подобострастием.

Мгновенное размышление — и Удинаасу показалось, что он понял причину страха. Мосагу нужно, чтобы император сохранял здравый рассудок и самоконтроль. Самая опасная сила не заставит его склоняться перед безумцем. Вероятно, бывший Король — Ведун тоже понял, какая битва происходит в Руладе, и решил оказать разумной стороне императора всю посильную помощь.

А если битва будет проиграна, если Рулад окончательно сойдет с ума — что предпримет Ханнан Мосаг?

Взор летерийца обратился к мечу, который Рулад держал словно посох, уперев кончик в подножие трона. «Ответ таится в мече. Ханнан Мосаг знает о нем — и его создателе — много больше, чем показывает.

Впрочем, как и я сам». Тлен, взявший Удинааса под покровительство теневой дух, прошептал ему некоторые истины. Сила меча позволяет Руладу повелевать духами. Призраками Тисте Анди.

Тлен каким-то образом избежал его влияния и выражал победную радость хихиканьем, катавшимся внутри головы Удинааса. Ум летерийца ощущал присутствие духа по неподдельному удовольствию. Тот видел все через его глаза.

— Император, — произнес Мосаг, едва Рулад обрел контроль, — ведуны арапаев…

— Да. Не нужно перечить им. Выразите наше уважение.

— А нереки, которых вы забрали у торговца?

— У меня есть планы. — В темных глазах Рулада промелькнуло беспокойство. — Их также не нужно тревожить. Оказывайте всяческое почтение.

— Их очаг и окрестная земля благословлены, — кивнул Мосаг. — Конечно, нужно оказывать почтение. Но в этом благословении я чую мало силы.

— Пусть это тебя не обманывает. Духи, которым они поклоняются — самые древние из духов этого мира. Они проявляются способом, который трудно распознать.

— Ах. Император, вы одарены недоступным мне знанием.

— Да, Ханнан Мосаг. С нереками нужно соблюдать крайнюю осторожность. Не желаю видеть восстание их духов.

Экс-король хмурился: — Колдуны Летера без особого труда сладили с силами этих духов, даже уничтожили их. Иначе нереки не сдались бы так быстро.

— Обнаруженная перед летерийцами слабость проявлена смертными нереками, а не их духами. Мы верим, Ханнан Мосаг, что Эрес» ал тогда пробудилась не полностью. Она не встала на защиту поклоняющихся ей.

— Но что-то изменилось.

Рулад кивнул. — Что-то. — И бросил взгляд на Майен. — С момента благословления нереков женщиной, которая ныне стала мне женой.

Та вспыхнула, не смея встретиться глазами ни с Руладом, ни с Мосагом. Император пожал плечами: — Что сделано, то сделано. Нужно ли сожалеть?

— Нет. Возможно, мы никогда не пожалеем о случившемся. Тем не менее бдительность проявлять нужно.

Удинаас подавил желание расхохотаться. Бдительность, рожденная страхом. Приятно сознавать, что император Тисте Эдур все еще поддается этому чувству. «А может, я неверно прочитал Рулада — может быть, страх является самым ядром этого чудовища…» Важно ли это? Только если Удинаас рискнет начать игру в предсказание.