Глубоко вдохнув, я вобрала в себя всё, что было. Разум запоминал и сортировал детали, не разделяя их на важные и не важные. Всё: кто здесь находится сейчас, сколько народу побывало раньше, когда случилось несчастье… Личность убитого, точнее, убитой. Снова молодая девушка. Она красными вспышками проявлялась повсюду. Но было еще что-то… Что-то мимолетное, почти незаметное. Легкий ветерок сознания, которое испытывало бесконечную жалость и глубокую, безысходную печаль.

Кто-то очень сожалел, что ему пришлось здесь находиться и делать то, что он делает… Меня поразило, как громом. Так это же убийца! Это тот, кто убил девушку! И при этом не испытывал ничего, кроме печали и жалости… Ни единой нотки кровожадности, торжества или просто удовлетворения. Только горечь.

А еще пахло кашей и щами. Рассыпчатой гречневой кашей, заправленной топленым маслом и грибами, и супом из кислой капусты, который я терпеть не могла, а Ванька, например, считал изысканным деликатесом…

Лумумба где-то над головой разговаривал с людьми, и стараясь не наступать на следы, ходил вокруг лужи — его мысли имели задумчивый фиолетовый оттенок, а слова сочились синим и оранжевым. К нему обращались, как к сыскному воеводе.

Наконец, взяв за ошейник, он повел меня назад, сквозь оцепление и толпу. Отойдя на достаточное расстояние, учитель завел меня в какую-то подворотню и в последний раз положил руку на макушку… Я вновь чихнула всем телом.

И почувствовала голой кожей колючий ветер, а босыми ступнями — мелкие камешки. Пошатнувшись, схватилась рукой за стену, но всё равно упала на колени. Мир стал холодным, серым и пустым. Из него исчезла жизнь.

— Одевайся.

Передо мной упал тючок с курткой, штанами и ботинками. Наставник стоял, повернувшись ко мне спиной, и это снова был он, Лумумба, а не Олег. Стуча зубами, я натянула джинсы, майку, зашнуровала берцы, кое-как собрала спутавшиеся волосы в резинку и застегнула куртку до подбородка. Холод не отступал.

— Вот, выпей, — Базиль протянул фляжку. — Метаморфоза отнимает много сил, так что нужно тебя накормить. — я, неловко стукаясь зубами о горлышко, сделала глоток и закашлялась. По-моему, это был чистый спирт. — Но сначала… Расскажи, что запомнила.

Чуть отдышавшись и глотнув еще разок из Лумумбиной фляжки, я попыталась вспомнить, что видела, когда была собакой. Закрыла глаза, сосредоточилась… Образы хлынули, как горный поток. В стробоскопических вспышках замелькали бледные испуганные лица, судорожно сжатые кулаки, вибрирующие высокие голоса…

— Не торопись, — подсказал Базиль. — Не пытайся объять необъятное. Сосредоточься на деталях.

Мысленно я постаралась восстановить то, что запомнила на месте преступления. Жирная, с черным отливом и белесой пеной на поверхности, громадная лужа крови. Она успела частично впитаться в дорожную пыль, но по размерам пятна можно догадаться, сколь много её было. Посреди этой лужи лаково блестит тёмный холмик. В сознании собаки он выглядел довольно аппетитно и пах соответственно, но, переведя собачье восприятие на человеческий язык, я зажала рот рукой и, добежав до ближайшего куста, согнулась пополам.

Тёмный холмик посреди лужи был ногой. Человеческой ногой, только лежащей отдельно, без всего остального человека. И нога была девичья: различался изящный изгиб стопы, маленькая круглая пятка, небольшое колено… Пышное бедро заканчивалось четким, как в мясной лавке, срезом, посреди которого белело круглое колечко кости, окруженное какими-то синими, на вид резиновыми, трубочками…

Мир завертелся и ушел куда-то в бок, рот вновь наполнился горькой, едкой слюной…

— Вот поэтому лучше вспоминать на голодный желудок, — Базиль сочувственно похлопал меня по спине. — Ну, ничего, ничего… Сейчас пройдет.

— Не пройдет, — сев на землю, я уткнулась лицом в колени. — Я больше никогда не буду есть, — опять мелькнуло видение трубочек, к горлу подкатил новый спазм, но в желудке ничего не осталось. Даже слюна кончилась.

— Всё проходит. Привыкнешь.

— Ага. Посидите голым задом на раскаленной сковородке. Может, тоже привыкнете.

— Думай об этом, как о головоломке, которую нужно решить.

— Тогда я — Алиса, а вы — Безумный Шляпник. Мы попали в Зазеркалье, и должны найти дорогу назад.

— Скорее, отыскать Червовую королеву.

Вдохнув запах влажной земли, я подняла голову. Попыталась думать отстраненно. Не охватывая всю картину целиком, а вспоминая отдельные детали, как советовал наставник.

— Это какой должен быть нож, чтобы так ровно отрезать?

— Циркулярная пила, например.

Я представила: привязанная к доске девушка медленно подъезжает к бешено вращающимся зубьям пилы… Нет. Не отвлекаться. Думать только по делу.

— Были запахи. Боль, например, пахла, как снег.

— Всё имеет запах. Нищета. Горе. Радость…

— А еще — гречневая каша. И кислые щи со сметаной, — перебила я.

— Прямо на улице? Может, из ближайшего кафе занесло?

— Такой же запах был в борделе у госпожи Лады, — вспомнила я. — Когда мы с Ванькой зашли в комнату Лидочки, пахло кашей.

Солнце, как потерявшийся воздушный шарик, трепыхалось над горизонтом. Небо было очень белым, просто ослепительным. От него резало глаза и постоянно наворачивались слезы.

Лумумба верно подметил: этот город никогда не спит. По деревянным мостовым, ревом клаксонов разгоняя зазевавшихся прохожих, грохочут автомобили, магазины с огромными, во всю стену, витринами, предлагают такое море разных товаров, что разбегаются глаза, по тротуарам шныряют лоточники, от них пахнет жареной рыбой, пирожками и пивом.

Внимание привлекло яркое изумрудное пятно, и я подошла поближе, чтобы рассмотреть. Оказалось, это модный магазин, а в витрине красуются платья. Пышные, похожие на бутоны роз, юбки, расшитые жемчугом лифы… Я вздохнула. С теми деньгами, что я выиграла у Сигурда, я могу купить хоть десять. Только кого я обманываю? Надев даже самое дорогое платье, красивой не станешь.

— Кто-то сказал, что уже такое видел. — сказала я, отворачиваясь от витрины. — Вы слышали?

— Да. Один из дружинников. Пару месяцев назад мальчишка упал под поезд, и ему отрезало ноги. Что характерно… — взявшись пятерней за подбородок, Лумумба завис.

— Что характерно? — переспросила я, устав ждать.

Мы медленно брели по деревянному тротуару, на витрины я уже не обращала внимания. Привыкла, наверное.

— Ногу опознала одна из женщин. По шраму возле колена… Она сказала, что нога принадлежала их домработнице, Глаше. Девушка как раз сегодня не вышла на работу. Кстати, Глаша была немая. А мальчик, которого нашли на путях — сын этой самой женщины, ему тогда было двенадцать лет.

— То есть, всё сходится на этой тетке? Попавший под поезд сын, теперь — домработница. Так может, это она…

— Рано делать выводы, — оборвал наставник. — Нужно всё хорошенько разведать. Связь между этими событиями есть, я это чувствую. Вопрос — какая?

— Кому могли помешать молодые девушки? — спросила я. — Сначала — Лидочка, теперь — Глаша…

Обе они были… как бы это сказать? Незначительными. Не представляющими ценности. Шлюха и немая уборщица. И в то же время — не из тех, чьей пропажи никто и не заметит…

— А что вы узнали в княжеском тереме? — спросила я Лумумбу.

Захотелось отвлечься, переключить внимание. А то на каждом углу начнут мертвые девушки мерещиться.

— Одновременно довольно много, и ничего конкретного, — поморщился наставник. — Терем оборудован видеокамерами, на которых видно: в спальню, кроме княжеской четы никто не заходил. И в тереме тоже: никаких следов постороннего, а тем более, враждебного присутствия.

— Может, его всё-таки отравили? Бывают же яды, которые действуют не сразу. Подсунули в каком-то другом месте, князь спокойно пришел домой, и только потом почувствовал себя плохо…

— Они сделали анализы. И вскрытие. Яда не обнаружили.

— Я читала, бывают такие яды, которые имитируют сердечный приступ, например. Или спазм сосудов головного мозга. Нельзя это проверить?