— Улица. Народ мельтешит. Машины едут. Жизнь бьет ключом, одним словом.

— Вот именно. Жизнь, — он покатал слово на языке, как леденец. — Я вдруг понял, Ванюша, что человек смертен. Более того, смертен до неприличия внезапно. А значит, не стоит отказывать себе в маленьких удовольствиях и радостях. Тем более, что деньги в могилу не заберешь…

— Это из-за княгини, да? — догадался я. — Так вы же обещали её вытащить! Сейчас разберемся, что к чему, найдем настоящего убийцу… Чего температурить-то раньше времени? В первый раз, что ли?

— Ты не понимаешь, Вань, — он пригорюнился и кажется, даже смахнул слезу. — Оля — дама исключительно умная. К сожалению, гораздо умнее меня… Если она говорит, что всё бесполезно, значит, так оно и есть. Она уже просчитала все варианты — а у нее на руках все козыри, согласись, — и пришла к выводу, что проиграла.

— Базиль, а можно мне вот это? — к нам подскочила Машка с какой-то внушительной железной трубой.

— Всё, что захочешь, детка… — светло улыбнувшись, бвана ласково погладил её по голове, и подтолкнул обратно к витринам. — Беги, малыш. Играй, пока играется… Присмотри за ней, падаван, — попросил он, задумчиво глядя Машке в спину. — Мы в ответе за тех, кого приручили…

Меня чуть удар не хватил. Папа Огу, Хозяин огня, Повелитель Кладбищ — и вдруг такое.

— Присмотрю. Обязательно присмотрю, — я громко всхлипнул и утер нос рукавом. А потом деловито спросил: — На могилку крестик хотите, али памятник? Только скажите, ради вас, бвана, живота не пожалею. Вот представьте… — я мечтательно простер руку вдаль. — Черный как ночь, осколок метеорита. А на полированной панели вытравленные золотом письмена: — Он жил как безумец. Он умер, как жил… Дальше еще не сочинил. Как вы думаете, что лучше: про сверхновую магического небосклона, или про черный бриллиант отечественной магии? О, о, придумал! — я в упоении закатил глаза:

— А что? — я подмигнул. — Простенько и со вкусом. Соглашайтесь. Людям понравится.

Наставник смотрел на меня долгую минуту, а затем плюнул на пол и выпрямился.

— Шалишь, падаван. Совсем нюх потерял? Вот превращу тебя сейчас в кота. Или, еще лучше, в мокрицу.

У меня отлегло от сердца. Японский городовой! Мы чуть его не потеряли…

— Закругляйтесь, мадемуазель, — гаркнул учитель, более не обращая на меня никакого внимания и бодро направляясь к выходу. — Нас ждут великие дела!

Покинуть гостеприимную лавку купцов Кулибиных сразу мы не смогли: пришлось дожидаться, пока упакуют всё, приобретенное Машей. А когда наконец дождались…

Мы удивленно, я бы даже сказал с благоговением, уставились на маленькую девочку с игрушечным медведем в руках. Медведя ей, кстати сказать, дали там же, в лавке, на пристрелочном стенде. Как приз за поражение абсолютно всех целей.

За девочкой выстроились четверо дюжих носильщиков, навьюченных, я так понимаю, покупками. Тут было два продолговатых кейса, в каких богатые господа хранят винтовки. Три баула, набитые чем-то угловатым и, судя по позам носильщиков, невероятно тяжелым. Одна крупного калибра труба, чертовски смахивающая на гранатомет…

— А пулемет они сами доставят, с почтовым дилижансом, — скромно пояснила Маша, прижимая медведя к груди. — Таракан описается от счастья.

Лумумба только хрюкнул, пробежав взглядом длинную ведомость, но подмахнул и царским жестом отпустил приказчика. Тот, скривившись всем телом в подобострастном поклоне, протянул визитку.

— Скидочка-с, двадцать процентов… В любом филиале нашей фирмы…

Маха проворно выхватила квадратный клочок и сунула в карман курточки, любовно застегнув его на пуговку.

— Зачем тебе всё это? — зачарованный масштабами девичьего шоппинга, только и мог спросить я.

— Патронов много не бывает, — в глазах напарницы светилось совершенно детское, ничем не замутненное счастье.

Что характерно: сразу на квартиру мы не пошли. Лумумба, хоть и грозился тут же, не сходя с места, наворотить великих дел, сначала решил пройтись по магазинам — благо, что заведение купцов Кулибиных находилось аккурат в начале здешнего Променада.

— У нас же все вещи в прошлой кампании сгорели. К тому же, послушаем, о чем в городе судачат…

В одной лавке наставник приобрел себе дюжину шелковых белых рубашек. В другой — черный шелковый цилиндр и трость с собачьей головой вместо набалдашника, в третьей — узконосые, с белым верхом, штиблеты… Я только хмыкал. Всегда так: накупит барахла, а я сундуки таскай. К тому же, чисто по опыту: ни один, купленный в дороге гардероб еще де дожил до размещения в шкафу Московской квартиры.

Потом бвана взялся за меня. Оглядев подгоревшие по краям джинсы и мою самую любимую ковбойку, он решительно приказал всё это выбросить, и тут же, не отходя от кассы, переодеться во всё новое. Новое состояло из колючих чесучовых брюк, бумазейной рубахи и приличного пиджака в ёлочку. Безропотно переодевшись, я даже в зеркало смотреть не стал: по Машкиному хихиканью догадался, что выгляжу чучелом огородным. Пиджак, кстати, мгновенно треснул на спине… А потом понеслась: мы заходили в каждую лавчонку, не пропуская даже те, в которые вели узкие, пахнущие кошками лестницы. И в каждой, недолго поговорив с хозяином, что-то покупали. В крупных магазинах Лумумба обязательно примерял новый наряд, беседуя в это время с приказчиками или управляющим на самые разные темы: почем нынче хлеб и сахар, трудно ли купить в Мангазее жилье, сколько было приезжих в этом году по отношению к прошлому, чем славятся народные ремесла и много ли выловили рыбы в Заливе… Нам оставалось только зевать в кулачок да бессмысленно пялиться на витрины: систему учителя создавать впечатление о новом городе я еще не постиг. У меня всё базируется на подсознательных впечатлениях…

Машка, кстати сказать, ни к каким девичьим увлечениям интереса не проявляла. Ни воздушные бальные платья, ни туфли на высоких шпильках, ни шеренги флаконов духов и помад не вызвали у нее даже слабенького вздоха восхищения. Зато от витрины с армейским обмундированием девочку пришлось отрывать силой…

Лично моё внимание привлекла только одна лавка. На затейливой вывеске значилось: «Джон Серебро. Заморские редкости.» Я еще подумал: в городе, набитом, как мешок крупой, золотым песком, довольно смело заявлять о его, так сказать, антагонистичной ипостаси…

— Зайдем? — спросил я у бваны.

— Пожалуй, — кивнул тот.

В витрине крутилось небольшое, метра полтора, колесо обозрения. В гондолы были усажены крохотные люди. Выглядели они совсем как живые: тонкие личики, шелковистые волосы, модная одежда… Дамы держали сумочки и крошечных собачек, кавалеры курили трубки и читали газеты. Машка с восторженным писком кинулась рассматривать кукол, я облегченно вздохнул: хоть что-то человеческое ей не чуждо…

Я пошел вдоль полок. Больше всего это было похоже на старинные супермаркеты, которые я видел в кино. Длинные ряды ярких упаковок с чаем, кофе, сахаром, шоколадками в ярких фантиках… За рядами с продуктами — бытовая техника. Тут я побродил с искренним удовольствием и восхищением. Электрические кофемолки, пылесосы, кухонные комбайны… Поразил настенный телевизор. Толщиной в палец, шириной экрана он превышал размах моих рук.

У нас в Москве тоже продавалась уцелевшая техника. Но, пожалуй, на весь город её набралось бы меньше, чем в этом магазине — электричества в столице было мало, и, как это ни смешно, стоило оно на вес золота.

Я восхищенно потрогал гладкую пластиковую панель холодильника с сенсорным управлением. Неужели есть люди, которые запросто покупают и пользуются такими вещами? Мы с Лумумбой, например, зимой устраивали морозильную камеру за окном, на подоконнике. А летом просто старались не покупать скоропортящихся продуктов… Да и вообще, если подумать: зачем нам такие роскошества? Появляемся дома пару раз в год.