— И откуда ты взялась, такая умная?
— А что, не правда?
Наставник вздохнул и отвернулся. Кот вылез из-под стола, ворона, выкатившись из-за самовара, принялась чистить клюв. Я поняла, что пронесло.
— У меня нет доказательств, — не поворачиваясь, угрюмо сказал наставник. — А на суде, как ты понимаешь…
— Ванька отправился на тот берег за духом Игоря, — напомнила я.
— Духа к присяге не призовешь.
— Да какая разница? Если Игорь сам, при всем честном народе, скажет, кто его убил… Помните, как вы допрашивали Ядвигу Карловну?
— Дух — это не зомби. Как ученица угнана, ты должна знать разницу.
— Да как я могу что-то узнать, если вы мне ничего не говорите? Ваньки нет, вы в бане штаны просиживаете, ворона на печи ржавеет… А мне что остается?
Вздохнув, Лумумба поднялся и потянулся за плащом.
— Вы куда? — спросили мы хором с Гамаюн и котом.
— Как куда, а Душегуб? Хотела расследование вести? Идем, младший падаван, буду учить тебя уму-разуму…
Не помня себя от радости, я вскочила. Наконец-то! Наконец-то мы собираемся что-то делать! Ура!!!
Уже возле калитки нас догнал взъерошенный кот. Шаркнув лапкой, он протянул небольшой узелок, связанный из косынки в мелкий красный горошек.
— Вот, извольте. Хозяйка кланяется, просит передать: всё исполнено, как велели…
Выйдя за калитку, Лумумба развязал узелок. Я думала, там какие-нибудь ватрушки или сухари на худой конец — позавтракать-то так и не успели, но это оказалась ромашка. Крупная, с желтой бархатной серединкой и почему-то разноцветными лепестками.
— Цветик — Семицветик, — удовлетворенно кивнул Базиль, осторожно вынимая ромашку из узелка. — Спасибо Арине Родионовне, постаралась голубушка…
— Это как в детской книжке, да? — спросила я. — Шесть глупых желаний, а седьмое — чтобы отменить всё, что натворили первые? — не внушал мне доверия этот лукавый цветочек. Уж больно хитёр на вид.
— Не совсем, — не обиделся моему недоверию наставник, рассматривая сквозь лепестки, как сквозь стеклышки, солнечные лучи. Он поворачивал цветок по кругу, как зонтик, и зеленые, желтые и синие блики плясали в еще не просохших лужах. — Он конечно выполняет желания, но не те, что ты произносишь вслух. Хороший Цветик угадывает, в чем ты по-настоящему нуждаешься. А получишь это или нет — зависит только от тебя…
Сорвав желтый лепесток, он подкинул его в воздух, подул, а потом пропел:
Лепесток закружился, его подхватил ветер, а меня подхватил Лумумба и мы понеслись…
Временами он походил на листок, сорванный с дерева, на золотую искорку, на конфетный фантик из фольги, на мятую, никому не нужную бумажку… Ветер гнал его над деревянными мостовыми, над узкими, прижатыми к заборам тротуарами, над проходными дворами и заросшими бурьяном огородами. Дважды мы перелезали через плетни, первый раз — безнаказанно, а на втором меня чуть не съел громадный злющий кобель. Задыхаясь от ярости и брызжа слюной, он прыгнул и ухватил резиновый бабкин сапог. Взвизгнув, я дернула ногой и, босая, свалилась на ту сторону. Лумумба только фыркнул и припустил дальше.
Нас исхлестала крапива, исцарапали крепкие, как проволока, ежевичные побеги, босая нога тут же замерзла и онемела, а еще я больно порезала пятку осколком стекла…
Наконец мы оказались на Веселой улице, прямо перед борделем Мадам Лады. Я принялась хохотать. Аж задохнулась, честное слово, до того было смешно.
— Ничего забавного не вижу, — буркнул наставник.
— Вы сказали, лепесток тайные желания исполняет. И он привел нас на улицу красных фонарей…
— Набрал стендап-комиков на свою голову, — возведя очи горе проворчал Лумумба, а потом сиганул через низкий заборчик в палисадник борделя.
Лепесток попетлял меж кустов сирени и жасмина, над дорожками, засыпанными мокрыми лепестками, над белесой от дождевых капель травой, а затем, покружившись на одном месте, как собачонка, опустился на взрыхленный, расчищенный от травы и листьев пятачок. Вспыхнул в последний раз и исчез.
— Однако, — протянул Лумумба. — Ты понимаешь, где мы находимся?
— Чего ж тут непонятного, — буркнула я, балансируя на одной ноге, и пытаясь согреть вторую руками. — Это то самое место, где убили Лидочку. Пойдемте отсюда, бвана, а то на нас из окон уже пялятся… Еще подумают, что вы извращенец.
— Что ты скачешь? — раздраженно спросил он в ответ. — Не мельтеши, я сосредоточиться не могу.
— Сложно, знаете ли, не скакать, когда сапог в зубах у собаки остался. У меня, может, обморожение сделалось. Теперь пальцы отвалятся и замуж никто не возьмет…
— Так лучше? — на моих ногах оказались кроссовки. Новенькие, с белоснежными шнурками и подошвами. Как раз мой размер! Они были такие чистые и блестящие, что ходить в них по сырой грязи казалось кощунством.
— Ой, спасибо, я даже не знаю…
— А не знаешь, так и не говори, — отмахнулся Базиль и, встав на четвереньки, принялся обнюхивать землю. — Здесь он и лежал, голубчик, — пробормотал наставник, водя носом над прелой листвой. Затем немного разгреб грязь и приложил ухо. Закрыл глаза…
— Это тот мертвяк, из-за которого вас в милицию замели?
Приоткрыв один глаз, Лумумба пренебрежительно фыркнул и поднялся. Отряхнул мокрые насквозь, заляпанные грязью брюки…
— Это еще кто кого замел, — буркнул он и полез за пазуху. Достал Цветик, оторвал еще один лепесток, на этот раз — зеленый, и вновь на него подул.
На этот раз лепесток полетел над центральным проспектом. Кувыркаясь и кружась, он опускался будто принюхиваясь, к крышам автомобилей, к шляпам прохожих, к фонарным столбам и афишным тумбам — никто, кроме нас с Лумумбой, его не замечал.
На улицах царили тишина, покой и воля. Граждане, благолепно улыбаясь, уступали друг другу дорогу. Гордо выступали, придерживая за ручки румяных деток с леденцами на палочках, хорошо одетые дамы. Вежливые, как архангелы на небесах, военные цепко следили за прохожими.
Архангелов в черном было довольно много. Они кучковались на перекрестках, бродили парами по тротуарам, усмехаясь, жевали сигареты и переговаривались по рациям. Дула автоматов скромно смотрели вниз.
Кое-где меж домами зияли провалы, и там, за растянутой на шестах мешковиной, шла бурная деятельность: споро растаскивались сгоревшие терема, заново стеклились витрины — почитай, каждые две из трех были разбиты. Красились свежей побелкой уцелевшие стены…
Быстро князь Сварог навел порядок, подозрительно быстро. Как по мне, получившие наконец-то зарплату докеры и старатели должны непросыхать еще, как минимум, неделю — пока не спустят в городскую казну половину заработка… Но всё было тихо. Разве что в подворотнях угадывались тяжелые махины БТР-ов, а над головой то и дело проносились, шелестя винтами, беспилотники.
Вспомнились первые дни, когда мимо распахнутых дверей кабаков и казино спокойно нельзя было пройти. Теперь совсем другое дело: никто не орал, высунувшись из окон, похабных песен, не поливал мостовую и головы прохожих прокисшим пивом. Никто, хвастаясь молодецкой удалью и широтой бродяжьей души, не посыпал дорожки золотым песком и не бегали, визжа, дамы легкого поведения в одном неглиже…
— Вот! Здесь он от меня вырвался, — сказал Лумумба. Вокруг ревели клаксонами автомобили и надрывались, поливая нас бранью, водители.