То есть в будущем надо намотать на ус, что первое — выходить в эфир не менее чем в двадцати пяти — тридцати километрах от места базирования, как это в партизанских отрядах делают. Причем это самое место лежки по возможности постоянно менять, а то какой-нибудь лесник случайно увидит и точно стуканет, даже если не будет объявлена повышенная готовность. Раньше мы постоянно перемещались и таких проблем со связью не имели — дашь радио и дальше рванул. А в будущем задании совсем по-другому надо себя вести… Так что чем дальше будут уходить радисты, тем более безопасной у нас жизнь получится.

Второе — работать в немецкой форме — тогда случайных глаз можно не так опасаться. Конечно, при поимке это чревато моментальным расстрелом, но нам не привыкать нарушать конвенции. Третье — хутора потрошить только в самом крайнем случае и опять-таки как можно дальше от мест постоянного обитания. И только выполняя все эти пункты, можно будет вести спокойное наблюдение за Бальгой.

Армейцев ведь, как ни крути, выручает только постоянное маневрирование, а мы должны наблюдать за определенным объектом, причем неизвестно сколько времени, вот и подход должен быть другим. Кстати, продукты надо брать — не консервы, как обычно, а изюм, курагу, шоколад и орехи. По объему и весу они меньше, зато по калориям — больше. И мясо — только вяленое. Воды здесь везде хватает, так что от жажды не помрем, а вот сколько времени мы чисто на своих продуктах просидим, столько времени фрицы о нас ничего знать не будут…

Погруженный в свои мысли, не сразу заметил, что на дорогу опустилась темнота, и вести наблюдение вдаль стало бессмысленным. Но и того, что увидел, хватало, чтобы сделать выводы о жизни, бьющей здесь ключом. Немцы массово мотались туда-сюда на телегах, велосипедах, мотоциклах. Реже проезжали дымящие, как самовары, грузовики на газогенераторных двигателях. Проще говоря — работающие на дровах. Я даже у нас такие видел, когда в тылу дефицит бензина образовался, а уж у фрицев, особенно в последние полгода, это стало массовым явлением — всю технику, кроме танков и самолетов, они переводили на деревянное топливо.

Сзади донесся еле слышный шорох, и я моментально направил ствол в ту сторону. Но это оказался Шараф, который пришел меня подменить. Потом мы поели, опять отдохнули и глубокой ночью приступили к одной из самых ответственных частей плана — заброске взрывчатки в город. Сами мины занимали немного места, но тяжелые были, сволочи, как будто из свинца их делают. Поэтому, покряхтывая и ругаясь под нос, распределили груз и двинули в сторону Ангербурга.

Дав небольшого кругаля, мы, обойдя и основные посты, и охрану на мостиках канала, зашли в город недалеко от намеченных заранее разрушенных домов. Потом, переждав, когда пройдет мимо подсвечивающий себе фонариком и громко бухающий сапогами патруль, стали расставлять закладки вдоль дороги. В темноте, среди битых кирпичей, это было то еще удовольствие. Я ободрал себе руку, Леха прищемил палец, а Макс чуть не вызвал кирпичный оползень, пытаясь прорыть нору, чтобы запихать мину поглубже. Один Шараф обошелся без каких-либо повреждений и, быстрее всех выполнив свою часть работы, начал помогать Шмидту. Вообще основная задача по минированию легла, конечно, на подрывников. Мы с Пучковым, сделав по закладке, занимались в основном наблюдением. Только патруль тут ходил хорошо если раз в час, а до окон ближайших домов было метров сто, и те были плотно завешены шторами светомаскировки, поэтому работали почти без опаски.

Чуть позже, пропустив очередной обход патруля, мужики потянули провода, маскируя их мусором, к довольно крупному ящику усилителя. Это было ноу-хау Марата и наших радистов. Они там чего-то намудрили, и теперь радиус действия приемника радиовзрывателя увеличился в несколько раз. Причем, во избежание случайного срабатывания от постороннего сигнала, сначала включался усилитель, а через него уже сам взрыватель, так что теперь мы можем наблюдать за всем очень издалека. Пучков мартышкой взлетел по одиночной, чудом сохранившейся стене здания, протянув проволочную антенну, и еще через десять минут, проверив все, мы начали собираться. Город спал, а припустивший по новой дождь разогнал даже собак, поэтому, никем не замеченные, вернулись обратно к доту.

А потом мы отдыхали всю оставшуюся ночь и большую часть дня. Менялись, только наблюдая за подходами, а так — дрыхли как сурки, даже есть неохота было. Зато отдохнули на неделю вперед. Вечером же, когда я, разобрав свой MP-40, чистил автомат от легких пятнышек ржавчины, появившихся на тех местах, где обшаркалось воронение, ко мне пристал Гек:

— Илья, а как ты думаешь, что в этой Бальге может быть? Это ведь старинный замок — значит, там и так разные подземные ходы должны быть. Зачем туда столько пленных засунули? Новые ходы копать? Да еще и ЛЭП провели…

Марат, который только что сменился с дежурства, при этом вопросе тоже навострил уши, а я, отложив масленку, ответил:

— Не знаю, Леха. Поэтому нас туда и посылают, чтобы выяснить. Но вот жопой чую — ничего хорошего там точно нет. Я про это Аненербе столько всего слыхал, что мозга за мозгу заходит. У них ведь все практикуют — от опытов над людьми до вызывания духа Наполеона.

Пучков недоверчиво хмыкнул:

— Скажешь тоже — Наполеона… Они там что, как старые бабки — спиритизмом занимаются? Тьфу!

— Ты не плюйся, а просто головой подумай — для этого общества до сих пор выделяют миллионы, если не миллиарды, марок. На эти деньги можно дивизии танковые строить, но эти придурки их на какие-то бабкины суеверия пускают… Вот и возникает вопрос — а может, они что-то такое там творят, по сравнению с чем эти дивизии просто детский лепет?

Мужики задумались, и через пару минут тишины Марат спросил:

— Ну, допустим, у духов они могут будущее узнать. Направление главных ударов, места дислокации войск, хотя это, конечно, бред полный — разведка гораздо надежней. А что еще? Ведь чудо-оружием не Аненербе занимается?

— Неа. — С щелчком вогнав магазин на место, я поставил оружие возле стены и продолжил: — И Аненербе в том числе. И если можно предугадать, что следует ожидать от всех остальных изобретателей, то чего ждать от этих мистиков — никто не знает. Кстати, именно это напрягает по полной — я подобной потусторонней жути сильно опасаюсь. Так вот сунемся дуриком в подземелья замка, а оттуда разные зомби полезут.

— А это что такое?

— Ожившие мертвецы. Р-р-р!

Я, сделав морду, зарычал на Шарафа, а он обиженно сказал:

— У него серьезно спрашивают, а он нас какими-то зомбями пугает…

— А если серьезно — то не знаю, что там будет и чего ожидать. Может, просто эсэсманы свои ритуалы проводят, так мы их повяжем, документы заберем и ага! А может, будет то, чего никто из нас еще не видел. Не зря же нам целый полк десантуры дают в помощь?

Леха, шмыгнув носом, поинтересовался:

— Думаешь, эти самые зобми там сидят? Не зря ведь туда несколько тысяч пленных запихнули… Сделают им операцию на мозге и против нас воевать отправят. Гофман же говорил, что у них людей уже не хватает, вот они и решили недобор компенсировать. Хотя это фантастика, как у Беляева, получается. Ты помнишь — как в «Голове профессора Доуэля»? Только там без всяких зобми было. И откуда ты про них вообще взял?

— Не зобми, а зомби. Это из сказок и легенд.

— Что-то я таких сказок не слышал… Про упырей, леших, утопленниц — это да. А про зомби — нет.

— Это, Леха, потому что детство у тебя было хорошее и иностранным влиянием не испорченное. А зомби — это гаитянское народное творчество.

Тут опять влез Шараф. Он до этого сидел тихо, видно, что-то вспоминая, а тут вдруг выдал:

— Ты, Гек, не хихикай. Я как-то с одним земляком говорил — он сам из летчиков будет. Так он рассказывал, что в сорок первом самолет из его полка со специально привезенной иконой Казанской Божьей Матери несколько раз вокруг Москвы облетел… И немцев сразу остановили… Помнишь ведь, как они перли, а тут как отрезало. А потом наше наступление пошло…