«Стоп. А зачем он это у ТЕБЯ узнает? Раз нет у него персональных помощников, охранников и так далее. Виола, прибывающая «на свободе», рассказала бы получше меня в сто раз!» — подсказал правильное направление мысли внутренний голос и я серьезно задумалась. Романтическая натура решила, что Роберта просто скучал по мне и хотел совместить приятное с полезным — узнать информацию и увидеть состояние любимой, а вот более приземленная посчитала это его очередной прихотью.

— Я посовещаюсь с врачом и если все нормально тебя опустят сегодня домой. — спустя какое-то время вывел меня из раздумий мужчина и я инстинктивно повернулась к нему, понимая, что это не конец. — С этого момента угрозы от «Privat» над тобой нет. Со следователем я справлюсь сам, забудь об этом. Начиная с этой секунды можешь быть абсолютно свободна, никто тебя больше не потревожит.

— Подожди… Что ты имеешь ввиду? — непонимающе взглянув и наморщив носик, протараторила я, с трудом произнося цельные предложения, — Как ты можешь? Я ведь… Я…

Мужчина тяжело выдохнул через нос и я поняла, что мои метания его утомляют. Ладонь предательски зачесалась и только «живые» следы пожара на лице Шаворского спасли его от отрезвляющей пощечины.

— Что ты хочешь, мышка? — немного устало протянул мужчина, прохаживаясь равнодушным взглядом по моим сцепленным рукам, трясущейся губе и дергающихся, как у ребенка в стоматологическом кресле, ногах на нервной почве, — Разве не о свободе ты просила меня все это время? Разве не это было твоим главным желанием? Теперь же я со спокойной совестью могу тебя отпустить.

Зажмурившись, снова напоровшись на полную без эмоциональность, я произнесла еле слышным шепотом:

— Почему, Роберт?

— Сегодня мои люди выкупят все оставшиеся акции «Privat» и компания вступит в мое единоличное владение. Я не хотел этого, но теперь… Я разберу их хрупкий домик по кусочкам и продам на запчасти. Всех причастных к покушению посадят, не переживай. Правда, по другим статьям, но это уже не так важно… Остальные пойдут по миру с волчьим билетом за то, что стояли рядом. Проще говоря, теперь я могу не переживать о твоей безопасности так остро, сделка официально вступила в силу, чего немцы так сильно боялись. Больше никакие «звездочки» не страшны, — деловито проинформировал меня он. Я немного нервно усмехнулась, хотя вышло больше злобно, и сцепила руки на груди, а он снова расценил это не правильно, — Не переживай, из завещания тебя никто не вычеркнет, доверенность по-прежнему оформлена на тебя. Все ложные обвинения с тебя будут сняты. Следователя Семена Петрова ты больше никогда не увидишь, как и никто другой… В общем, после осмотра скорее всего можешь возвращаться к обычной жизни.

Каждое его слово вонзало в меня все новый и новый кинжал и в этот раз я не хотела молчать, тая на мужчину скрытую обиду в глубинках своей души, давая ей выход только через слезы. Мне было жизненно необходимо сказать ему все, что скопилось внутри за эти тревожные дни, ведь я как никогда остро ощущала — другой возможности не будет.

Посему, тяжело выдохнув, я все же резко подняла на него полные слез глаза и уверенно спросила:

— А что, если я не хочу уходить?.. Что, если все это время я только и молила Бога, чтобы ты открыл глаза и я могла хотя бы просто услышать твой голос? Что, если мне плевать на «Privat», завещание, доверенность, подруг, переезд, лже-отца и реальных родителей… потому что единственное, о чем я могла думать все эти дни, что не успела тебе сказать «Я люблю тебя, Роберт Шаворский!». Даже больше, чем свою чертову гордость! И мне жаль, что я не оказалась беременной, так как иметь внутри себя твою частичку кажется мне чем-то вроде персонального внутреннего блаженства! Что, если я жалею, что выбрала легкий вариант — встать и уйти, вместо того, чтобы помочь тебе справиться с самим собой? Что, если я бы поехала с тобой даже в Сибирь, и мне не важно твое финансовое состояние, моральные тяготы и физическая оболочка — так как я просто не представляю себе день, в котором не будет тебя? Что ты скажешь в это случае?

Под конец моей пламенной речи я буквально повалилась на кресло, тяжело задышав. Сердце так бешено барабанило, а пульс стучал в висках, словно я только пробежала пятьдесят километров без единой остановки. В добавок застывшие слезы в глазах мешали сделать какой-либо анализ мужчины напротив, приходилось довольствоваться его тревожным молчанием и ждать своего приговора.

— Хм… Я бы тогда сказал тебе, что это скоро пройдет, мышка, — спустя целую вечность задумчиво сказал мужчина и я тяжело выдохнула, скрючившись на кресле в три погибели, — Сейчас ты на эмоциях. Еще бы, столько дней просидеть в палате одной… Тебе нужен психолог, это я обеспечу. Но ты должна слушать не свои сегодняшние мысли, а ту Полину, которая приходила попрощаться со мной в клубе. Пройдет день или два, быть может даже неделя и ты поймешь, что твои страхи и первые чувства никуда не делись… Поэтому — нет. Ты не можешь поехать со мной в Нью-Йорк и сейчас мы видимся с тобой в последний раз. Считай это моим тебе подарком на будущий Новый Год — жизнь без моего в ней присутствия.

С трудом протерев глаза, я все же посмотрела на Роберта, который в данный момент задумчиво смотрел куда-то в окно, не теряя при этом своего серьезного вида.

— До Нового Года целая вечность, Роберт… И разве не в беде ты понимаешь, кто действительно тебе дорог? Разве в такие моменты не расставляешь приоритеты правильно? Вселенная словно подала нам знак, что мы что-то делаем не так, а ты… — не унималась я, искренне стараясь говорить спокойно и ровно, затем плюнула на «взрослость» и по-детски выпалила на эмоциях, подтверждая тем самым опасения Шаворского, — Ну почему ты такой сложный человек? Почему я все время должна что-то тебе доказывать? Почему в наших отношениях не может быть все просто?

— Потому что нет никаких отношений, Полина! — ошарашил меня мужчина, развернув свое идеально лицо в мою сторону и, глядя куда-то прямо в душу, сказал, — Знаешь, ты одна из немногих людей в этом мире, кому я искренне желаю счастья. Ты слишком добрая, светлая, наивная, честная… Когда-нибудь у тебя все будет: муж, дети, семья… Но, не со мной. Сейчас ты не понимаешь, какое одолжение я тебе делаю, но потом, сидя у камина в обнимку со своим… ммм… мужем в старости, в окружении детей и внуков, ты будешь искренне мне благодарна.

Активно замотав головой в полном несогласии то ли с его словами, то ли просто пытаясь выкинуть печальную картинку будущего, нарисованного мужчиной, я строго спросила, пронзительно заглянув в самые глубины его черных бездонных глаз:

— Мне плевать на твои радужные перспективы и мечты о моем, якобы, шикарном будущем. Скажи, ТЫ на самом деле хочешь, чтобы я вышла из этой комнаты и больше никогда не вернулась? — замолчав на долю секунды, я уловила только его тяжелый глоток, из-за которого кадык нервно дернулся, но данный факт мог значить что угодно. Посему я решила добавить значимости его ответу, — Потому что, если это действительно так, я уйду и больше не вернусь. Никогда.

Молчание длилось целую вечность и до самого конца я рассчитывала… Боже, да на что я надеялась?! Чудо? Волшебство? Магию? Только идиот бы не заметил, как изучающе прошелся его взгляд от самых пальчиков на ногах до моей макушки, слово выбивая мой силуэт в своей памяти на всю оставшуюся жизнь. Какая-то печаль коснулась всего такого собранного лица… Быть может это была жалость? Только умалишенный бы не понял, что мужчина собирается произнести в слух то, о чем страшно даже подумать. То, что заставило меня тяжело передернуться и сжать края штанов до побеления фаланг пальчиков. Он убивал меня своим молчанием. Душу выворачивал…

Волна полного опустошения снова накрыла меня, а предательские слезы наполнили глаза, когда мужчина открыл рот, чтобы произнести роковые слова. Но мой дрожащий пальчик аккуратно лег на сухие губы и я, зажмурившись, прошептала:

— Нет. Не произноси этого в слух. Прошу. Пусть все останется… в подвешенном состоянии… — мне хотелось запечатлеть этот момент в своей памяти навечно. Хотелось запомнить час, когда, чтобы прикоснуться к моему мужчине, нужно было лишь протянуть руку. Мечтала, что я сейчас открою глаза и все окажется страшным сном. Хотелось сидеть так остаток своих дней и молить об изменении его решения, но… Я распахнула глаза, встала и в последний раз взглянула в лицо Роберта. Мои руки сами едва ощутимо сжали его щеки, а губы накрыли его в мимолетном, прощальном поцелуе прежде, чем тихо прошептать, — Прощай Роберт Шаворский. Я надеюсь, ты будешь счастлив, любим и здоров.