Когда я, наконец, успокаиваюсь, и воздух начинает свободно проникать в мои легкие, то убираю руки от ее мягкой, опухшей щеки и наклоняюсь перед ее лицом. Я хочу, чтобы она увидела меня. Она все равно не сможет избегать этого вечно.

— Посмотри на меня, Луиза Рейес, — она не двигается и не открывает глаз. Ее грудь поднимается и опускается, но я удерживаю взгляд на ее лице. — Дорогая, тебе интересно знать, где ты находишься?

На какой-то момент, я начинаю интересоваться, ту ли девушку мне доставили. Сломлена ли уже эта женщина с синяком и болезненным выражением лица? Если это так, то она не представляет для меня интереса, а просто вызывает жалость.

— Меня зовут Луиза Чавес, — говорит она. Потом поднимает голову и распахивает глаза, впиваясь в меня взглядом. — И я знаю, кто вы. Вы — Хавьер Берналь.

Мне не о чем волноваться: она совсем не сломлена. В этих глубоких коричневых глазах горит сила.

Я поднимаю бровь и киваю, не показывая того, что я чрезвычайно доволен и ужасно возбужден. Тот факт, что она знает мое имя, заставляет мой член дернуться.

— Ты знаешь, почему ты здесь? — спрашиваю я, выпрямляясь. Подхожу к стулу, потому что мне не терпится поскорее начать, и оглядываюсь на нее через плечо. — Или не знаешь?

Она смотрит на меня с некоторой долей страха, омолаживающего ее. Ее полные и сочные губы дрожат передо мной.

— Для чего нож? — хрипит она.

— Ты узнаешь потом, — отвечаю я. — Это для твоего мужа, для Сальвадора, — отхожу в сторону и машу рукой в направлении камеры. — И это тоже для него.

Смотрю на Доктора, который теперь стоит перед ней с клейкой лентой в руках. Он быстро отрывает кусок от ленты и помещает его поверх ее очаровательных губ, в то время как Эсте приглушает свет в комнате. Я встаю позади камеры и фокусирую свет на Луизе, которая теперь светится в темноте как приведение. Как драматично.

Прочищаю горло и нажимаю на кнопку записи.

— Это Луиза Рейес, — говорю я, убеждаясь, что мои слова звучат четко и ясно. — Бывшая королева красоты штата Байя и собственность Сальвадора Рейеса. Сальвадор, у нас есть твоя жена и длинный список требований, которые, я знаю, ты можешь выполнить. Я жду от тебя, что ты будешь с нами сотрудничать, в противном случае, она умрет в течение семи дней. Если ей повезет, конечно. Я дам тебе время подумать о том, что ты готов отдать за нее. Тогда мы с тобой свяжемся. До свидания.

С этими словами я выключаю свет камеры и останавливаю запись, после чего комната остается тускло освещенной. Романтика.

— Я надеюсь, твой муж часто проверяет электронную почту, — говорю я Луизе, поднимая нож. — Выставлять такое на YouTube было бы неудобно. — Подхожу к ней и показываю нож, давая ей возможность хорошо рассмотреть его. — Я думаю, это будет больно только в первый раз, — говорю я правдиво, надеясь, что это облегчит ее беспокойство по поводу того, что сейчас произойдет.

Это единственная любезность, которую я могу предложить ей.

Пока Франко держит ее, я приказываю Эсте разорвать и приспустить ее блузку, обнажая спину. Именно в этот момент Луиза отключается, ее плечи опускаются, а подбородок почти касается груди.

В руке доктора тут же оказывается шприц с лидокаином, и он готовится ввести его в ее сердце.

— Привести в сознание?

Я быстро качаю головой.

— Нет. Предоставлю ей эту милость, — в конце концов, она же не просила об этом.

Думаю, даже в первый раз ей не будет больно.

Только если одну секунду.

С предельной точностью я вырезаю букву Х на ее лопатке. Из раны идет кровь, ярко-алая на фоне сливочной кожи, но ее совсем не много: порез достаточно глубокий, чтобы оставить легкий шрам, но не причинит ей вреда.

Я ведь не дикарь.

Луиза

Когда я просыпаюсь, то могу поклясться, что на мгновение снова оказываюсь у себя дома с Сан-Хосе-дель-Кабо. Есть что-то похожее в том, как свет попадает на мое лицо через окно.

И в это мгновение я снова счастлива.

Но через секунду я понимаю, что нахожусь так далеко от дома, как это вообще возможно, и события прошлой ночи обрушиваются на меня как лавина. Я сделала это. Я, наконец-то, сбежала.

И прошло всего несколько минут, прежде чем меня опять поймали.

Хавьер Берналь.

Тихо стону, опасаясь, что я не одна, и открываю глаза шире, пытаясь оценить окружающую обстановку. Удивительно, но я не заперта в клетке, стоящей в каком-нибудь грязном подвале. Вместо этого я лежу под покрывалом на мягкой кровати в комнате, похожей на спальню. Здесь есть окно, через которое проникает свет, и через приоткрытую дверь я вижу часть погруженной в темноту ванной комнаты. Больше в этой комнате, не считая облезлых желтоватых обоев, ничего нет.

Как только я понимаю, что в комнате нет никого, кроме меня, то сажусь на кровати. На мне надета мужская льняная рубашка, пахнущая пряным чаем; этот запах действует на меня подобно отбойному молотку, и, внезапно, я желаю, чтобы на мне вообще не было одежды. Одно дело быть голой, и совсем другое — ходить в чем-то более интимном, чем я бы хотела.

Внезапно, я вспоминаю острое лезвие ножа. Охаю и в панике начинаю прощупывать каждый дюйм своего тела, убеждаясь, что все на месте.

Насколько могу сказать, от меня ничего не отрезали, но, когда я случайно двигаюсь, то рубашка натягивается на моей спине, и я чувствую какую-то рану. Прикасаюсь к своей лопатке и вздрагиваю: там порез, только в одном месте. Почему? Что они пытались со мной сделать?

Опускаю взгляд на свои руки и поворачиваю их, изучая. Мне нужно собраться и приспособиться к новой реальности. Это мои руки, а сама я по-прежнему Луиза Чавес. Я свободна от Сальвадора, но нахожусь в плену у другого опасного человека.

И вот я сижу на этой кровати в маленькой комнате с залитыми солнцем стенами, в каком-то не понятно где находящемся месте, и абсолютно не чувствую страха. Не представляю, что они собираются делать со мной. Скорее всего мне нужно бояться, но я испытываю только… грусть.

Мне грустно, потому что моя жизнь стала такой неправильной, и я не могу расслабиться ни на секунду. Грустно, что я, возможно, никогда не увижу родителей снова.

Болезненно сглатываю. Хавьер точно убьет меня. Убийства — это его конек, так же, как и у Сала. В этом отношении мужчины не отличаются. Сал никогда не согласится на условия Хавьера, какими бы они ни были: я недостаточно важна, чтобы вести из-за меня переговоры. Он просто найдет другую женщину, которую будет регулярно насиловать и избивать.

Прошлые семь недель были для меня чистым адом. Сейчас я попала в новый ад, но в этот раз у меня уже нет сил бояться.

Но, вполне вероятно, я смогу найти в себе силы, чтобы снова сбежать. Осматриваю комнату на наличие камер. У Сальвадора камеры были повсюду, и я не сомневаюсь, что Хавьер — один из тех людей, которые следят за каждым твоим движением. Однако камер я не вижу, хотя это вовсе не значит, что их здесь нет.

Осторожно поднимаюсь с кровати, чувствуя боль во всем теле, и заглядываю в ванную, в которой есть только унитаз, раковина и рулон туалетной бумаги. Подхожу к окну и вижу, что на протяжении миль нет ничего кроме деревьев. Это очень похоже на леса, окружающие дом Сальвадора. Возможно ли, что мы по-прежнему находимся в западной Сьерра-Мадре? На улице ослепительно ярко светит солнце, хотя над верхушками деревьев заметны темно-серые тучи.

Я слышу стук в дверь и быстро разворачиваюсь. Мои инстинкты говорят мне надеть что-нибудь — льняная рубашка едва прикрывает мое нижнее белье — и схватить ближайшее оружие, но ни то, ни другое я сделать не могу, поэтому остаюсь практически раздетой и полностью беззащитной.

Стук раздается снова, сопровождаясь звуком открывающегося замка. Почему они просто не заходят, к чему это фальшиво-вежливое обращение? Если они делают это, чтобы сбить меня с толку, то им это удается.