По президиуму пробежал встревоженный ропот. Здесь уже привыкли к закидонам шляпы, но на этот раз ситуация, похоже, вышла из-под контроля.

Первым нашелся Бубльгум:

– Пользуясь прецедентом, ученый совет принимает решение распределить абитуриента Порри Гаттера путем голосования преподавателей.

Порри встал с тяжелым сердцем. Надежда, которая вспыхнула в его душе, болезненно угасала. Как сквозь вату он услышал голос МакКанарейкл:

– А что, разве у нас был такой прецедент?

– А как же, – ответил ректор.

– Это когда же?

– Да вот только что.

Вздорная преподавательница несколько раз открыла и закрыла рот, других аргументов у нее не нашлось. Преподаватели потянулись к выходу из зала.

– А ужин, ужин?! – отчаянно заголосили студенты.

– Ах да, конечно, – Бубльгум махнул рукой, под потолком вспыхнула сотня бенгальских огней, и несколько заспанных местных призраков в фартуках принялись лениво разбрасывать по столам тарелки с овсянкой. Сверху на тарелки падала бенгальская сажа.

Длинный коридор от общей залы до преподавательской процессия преодолела в тягостном молчании. Один Харлей, как мог, шепотом поддерживал мальчика: «Ну поучишься в Первертсе, а что делать, тут не каждый день овсянка, а ты как думаешь».

Когда профессорско-преподавательский состав набился в комнату, повисла очередная пауза. Все молчали, явно боясь начать разговор.

Наконец добродушный Югорус Лужж не выдержал и, смущенно кряхтя, высказался в том духе, что в память о студенческой дружбе с отцом Порри он мог бы взять мальчика, если мисс МакКанарейкл снимет свои не совсем справедливые две тысячи очков штрафа.

– Что?! – вспыхнула МакКанарейкл. – Еще чего! Будет таскать свои две тысячи как миленький!

И взъерошенная декан Орлодерра, шипя и брызгая слюной, рассказала историю появления рекордного штрафа[30]. Когда она дошла до раскрытия механического происхождения грызуна, на лицах волшебников проступило нескрываемое отвращение. Лужж попытался ободряюще улыбнуться мальчику, но внезапно позеленел и, подобрав мантию, испарился.

Только великий Бубльгум оставался безмятежным. Порри невольно подумал, что ректор наверняка прибегает к своей знаменитой утонченной магии, чтобы сохранить спокойное выражение лица.

Дождавшись окончания сбивчивого рассказа Сьюзан, Бубльгум заговорил:

– Что ж, наказание вполне справедливое, возможно, даже слишком мягкое. Думаю, Совет утвердит минус две тысячи баллов. А юношу мы, пожалуй, определим в… Орлодерр. Кто за?

Профессура дружно взметнула вверх руки, после чего разразилась смехом и рукоплесканиями.

– Будет справедливым вернуть эти тысячи туда, откуда они взялись, – продолжил ректор, – не правда ли, мисс МакКанарейкл?

Что сталось с деканшей после этих слов, описать невозможно. Визжа от ярости, она покрылась разноцветными пятнами, потом полосами, затем превратилась в тигрицу, акулу, анаконду, рой ос, плачущего крокодила, смеющуюся гиену, боксирующего кенгуру, гигантский кактус, наконец, приняла первоначальный облик, отдышалась и зловеще улыбнулась.

– Отрелаксировали? – мягко спросил Бубльгум. – Вот и славно. Харлей, можете выбираться из-под шкафа.

Через десять минут совет вновь расселся в президиуме, и ректор объявил о зачислении Порри Гаттера в Орлодерр, – известие, встреченное бурными аплодисментами столов Слезайблинна, Чертекака и Гдетотаммера.

– Твоя овсянка, – приветствовал друга Сен. – Почти теплая.

– Я очень рада, – сказала Мергиона. – Только пойми меня правильно. Приняли бы тебя в любом случае, так уж лучше Орлодерр, чем Слезайблинн.

– Или Гдетотаммер, – подхватил Аесли, – верно, Биг Бен?

Дубль кивнул и продолжил вылизывать тарелку. Гаттер удивленно уставился на малоаппетитное зрелище.

– Я договорилась с МакКанарейкл, представляешь? – сказала Пейджер. – Он будет с нами… ну типа… учиться. Короче, будет с нами. Мы ведь в ответе за того, кого… ну понятно. Надо будет только его расклеить.

Порри поковырялся в овсянке, посмотрел на дубля и вдруг заволновался:

– Мер, помнишь, на распределении ты начала говорить, что в поезде к нам заявился не настоящий четверокурсник. А кто же это был?

– Я не знаю, – посерьезнела Мерги. – Но ты на всякий случай один не ходи.

Бубльгум поднялся и постучал ложкой по Кубку Первертса, сменившему Колпак на подставке для цветов.

– Коллеги! Прежде чем вы приступите к десерту («Десерт?», – удивился Порри. – «Компот», – пояснил Сен), послушайте небольшое объявление. Начиная с этого года, первокурсники будут проводить сентябрь и половину октября в Напотэйтоу. Отъезд завтра утром. Приятного аппетита.

В зале недоуменно зашушукались.

– Нет, только не это, – простонал Аесли, – отец же говорил, что в Напотэйтоу будут отправлять только со следующего года!

– Что это такое – Напотэйтоу? – Мергиона непонимающе смотрела на Сена. – И что мы там будем делать?

– Картошку копать, – тоскливо вздохнул Аесли. Пейджер задумалась, посмотрела на своего декана, захохотала и несколько раз хлопнула в ладоши.

– Ай да МакКанарейкл! Теперь все понятно.

– Что понятно? – спросил Гаттер.

– Почему нам разрешили оставить дубля при себе.

– Почему?

Мергиона пододвинулась к Порри и загадочно прошептала:

– Так ведь Напотэйтоу.

Кряко добавил щепотку печени единорога, осторожно дунул на получившуюся смесь и сделал шаг назад, любуясь получившейся стенгазетой. Строго говоря, стенгазетой это назвать было нельзя, потому что радужная картинка висела не на стене, а прямо в воздухе, но все остальное было на высоте: название «Чистая сила», передовица «Маг – это от слова „могу“», фельетон о плохой дисциплине Оливье Фореста и его дружков, а также карикатура, бичующая ночные гуляния и драки на дискотеках.

Основную часть газеты занимали четыре колдографии под лозунгом: «Держим равнение на этих!».

В свое время Кряко немало поломал голову над подписями к портретам. Написать под Порри «Обожаемый симпампунчик!!!!!» не позволили члены редколлегии – неразлучные Грэбб и Койл. «Лучший передовик» было бы просто враньем. Поэтому Малхой решил ограничиться нейтральным «Наша гордость».

В первом номере газеты присутствовала только физиономия Гаттера, но разъяренный Порри пригрозил перебить Малхою все очки (это было обидно, но терпимо) и перестать с ним разговаривать (а вот этого Кряко не перенес бы). Пришлось расширить круг «этих», добавив ближайшее окружение кумира.

Под портретами Мерги и дубля (который уже отзывался на имя Дубль Дуб) Малхой аккуратно вывел «Лучшая бригада». Это было чистейшей правдой; вдвоем Мерги и Дубль выкапывали столько же картошки, сколько все остальные первокурсники. Правда, когда однажды мисс Пейджер не вышла на работу, сославшись на мигрень, производительность Дуба подскочила вдвое, поскольку ему не приходилось тратить время на перенос хозяйки с места на место и отгон от нее докучливых мудловских мух.

И, наконец, Сен Аесли удостоился скромной подписи: «Сын начальника Департамента Затуманивания».

Восемнадцатый номер «Чистой силы» был почти готов. Оставалось только получить известия от Койла и Грэбба, которые, в отличие от Малхоя, были вынуждены торчать на поле вместе со всеми. Самого Кряко перевели в освобожденные редакторы по причине слабости здоровья. Кроме того, Малхой страшно переживал из-за своей ошибки в опознании героя и поэтому все равно не работал, а только путался под ногами у Гаттера, вымаливая прощение.

Кряко ожидал обычных нудных донесений о трудовых подвигах Дубля и Мергионы, но на этот раз его корреспонденты ввалились в редакционный вагончик с таким взъерошенным видом, что Малхой сразу понял – случилось.

– Ты представляешь! – с порога заорал Койл, размахивая измазанной в земле волшебной палочкой (палочка очень помогала в сборе урожая – тыкая ею в землю, можно было определить, местонахождение картофелин). – Он ему как даст!