Несколько мгновений мы сидим в тишине, погруженные каждый в свои мысли о призрачной истории Галена, о сказанном и недосказанном. И чем дольше я раздумываю над всем этим, тем больше злюсь.

— Так значит, я не принадлежу ни к тем, ни к другим? — говорю я, отвлекая их от сна наяву.

— Что? — переспрашивает доктор Миллиган, его взор все еще затуманен прошлым.

— В общем, все сходится к тому, что я урод. Я права?

— Ты не урод, — возражает Гален.

— Я не Сирена и не человек. Сирены считают меня выродком. Люди начнут ставить надо мной опыты, как над подопытной крысой, если узнают обо мне. Поэтому главный вопрос все еще остается открытым, доктор Миллиган. Как никто до сих пор этого не обнаружил?

Доктор Миллиган вздыхает. Он достает из кармана носовой платок и принимается протирать воображаемую пыль со своих очков. Его движения столь преднамеренны и медлительны, что даже я понимаю, что он собирается меня успокаивать.

— Эмма, моя дорогая, вы не знаете меня так долго, как меня знает Гален. Но, тем не менее, я считаю вас своим другом, и надеюсь, вы считаете также. Поэтому, если мы друзья, я могу быть с вами честным?

Я киваю, жуя свою губу, словно она сделана из чизкейка.

Он мягко, вынужденно улыбается.

— Хорошо. Я считаю, что ваш отец знал о вашем отличии с самого начала.

Слезы сами наворачиваются у меня на глазах, и я не знаю, почему. Гален отводит взгляд.

— Этого не может быть, — шепчу я. — Просто не может. Мама непременно бы узнала, если бы он что-то скрывал. У нее собачье чутье на ложь.

— Я уверен, она тоже об этом знала, — доктор Миллиган вздыхает. — Как вы и сказали, вы медицинская аномалия, — говорит он, хоть я и не постеснялась сама себя назвать уродом. — У меня нет своих детей, но если бы были, я бы тоже постарался такое скрыть. Ученые со всего мира преследовали бы вашу семью, умоляя дать им возможность провести хоть пару тестов. Ваша жизнь превратилась бы в хаос. Ваш отец знал об этом.

Я глубоко вздыхаю.

— Допустим, это правда. Но если они не мои настоящие родители, то откуда же тогда я родом?

— Вы бы могли спросить об этом вашу мать напрямую? — спрашивает доктор Миллиган.

— Она бы отправила меня в психушку. Нет, погодите. Она бы рассмеялась мне в лицо, а потом отправила в психушку.

Воспоминания о том дне, когда я едва не утонула, отзываются горечью в словах. То, как я забралась ей на колени, такая наивная и доверчивая, чтобы рассказать ей о соме. И то, как она рассмеялась, так сильно, что едва смогла перевести дух. Так я в первый раз осознала, что не могу доверять маме полностью. Не самое сокровенное, это уж точно.

Доктор Миллиган кивает.

— Но вам не нужно упоминать ничего, связанного с Сиренами, верно? Она может даже и не подозревать об этом. Она может просто знать, что вы другая.

— Наверное, — говорю я с сомнением. Если она знала обо мне, о моем Даре, стала бы она смеяться надо мной много лет назад? Она бы утешила меня и рассказала мне, кто я такая, что и как. Разве не так? Внезапно, я понимаю что слишком ошарашена, чтобы ясно мыслить. Мой мир рушится и снова восстанавливается, но каждый раз, когда это происходит, я встречаюсь с новой мозаикой реальности. Может, мне и правда пора в психушку.

Я соскакиваю со стола, шлепая босыми ногами по линолеуму.

— Я готова ехать домой, — заявляю я, ни к кому не обращаясь. Я запинаюсь на слове "дом". Словно это слово стало иностранным и я его только выучила. Как будто его не существовало.

— Вы закончили с вашими тестами, доктор Миллиган?

Доктор стоит, протягивая мне руку.

— Да, я больше не буду вас тыкать и колоть, моя дорогая, — в его улыбке уже нет ничего наигранного. — Знакомство с вами — сплошное удовольствие, юная леди.

Но я уже в коридоре, а моя одежда плотно зажата у меня под мышкой.

 Гален проскальзывает за свою парту, подмигивая блондинистому крепышу, болтающему с Эммой, и как бы невзначай положившему руку на спинку ее стула.

— Доброе утро, — Гален склоняется к Эмме, обнимая ее рукой и притягивая к себе, едва не стаскивая со стула. Он даже прижимается своей щекой к ее для пущего эффекта. — Доброе утро...э, Марк, верно? — говорит он, стараясь, чтобы голос звучал как можно доброжелательнее. Хотя это не мешает ему многозначительно покосится на мускулистую руку, все еще покоящуюся на спинке стула Эммы, почти ее касаясь.

К своей чести — и безопасности, — Марк возвращает зарвавшуюся конечность обратно на свой стол, посылая Эмме ленивую улыбку, полную ослепительно белых зубов.

— Ты и Форца, серьезно? Уже успела перетереть это с его поклонницами?

Она смеется и осторожно выскальзывает из его объятий. Краем глаза он замечает, как смущение заливает ее лицо румянцем, будто розовой краской. Она все еще не привыкла встречаться с Галеном. Да и десять минут назад, он мог тоже самое сказать о себе. Хотя теперь, когда Марк пожирает ее глазами, словно аппетитного моллюска, вжиться в роль бойфренда Эммы — сущий пустяк.

Звенит звонок, спасая Эмму от ответа, а Марка — от больничного счета на пару тысяч долларов. Эмма посылает Галену уничтожающий взгляд, который он отражает, как ему хотелось бы надеяться, очаровательной ухмылкой. Он оценивает свой успех, по тому, как усиливается румянец Эммы, но перестает улыбаться, замечая темные круги у нее под глазами.

Она не спала прошлой ночью, как он и подозревал. Она промолчала почти весь полет из Дестина две ночи назад. Он не пытался заставить ее поговорить с ним об этом, большей частью, потому что сам не знал, что же ему сказать, если разговор завяжется. Так много раз он пытался убедить ее, что не считает ее каким-то выродком, но ему казалось неправильным говорить об этом напрямик. Словно он добровольно перечит закону. Но как могут эти соблазнительные губы и эти огромные фиолетовые глаза считаться уродством?

Безумие ситуации заключается в том, что он не просто не рассматривает ее как урода. Само предположение, что она может оказаться полукровкой, пробуждает в нем надежду, на которую у него нет никакого права: Гром никогда не заключит брак с полукровкой. По крайней мере, в этом Гален уверен.

Он смотрит на Эмму, чьи шелковистые ресницы даже не трепещут, пока она дремает на ходу. Он легонько кашляет и она вздрагивает.

— Спасибо, — отзывается она, беря снова в руки карандаш, с помощью которого она водила вдоль строк, читая что-то в учебнике.

В ответ он кивает. Ему не хочется оставлять ее такой, неуверенной и напряженной, и несмотря на все свое очарование, чувствующей себя не в своей тарелке.

Но ему нужно отправиться к Ромулу. Ромул сможет рассказать ему больше о полулюдях и о том, почему их ненавидел Тритон. Гален никогда не мог подумать, что ему придется спрашивать о подобном; причин ненавидеть людей всегда хватало с лихвой. Но теперь, благодаря горстке его человеческих друзей, он просто не может ненавидеть всех людей без разбору. И однажды, ему понадобится закон на его стороне в этом вопросе.

Раздается звонок, вытягивая Галена из его раздумий, а Эмму — из ее очередной попытки вздремнуть. Он берет ее рюкзак и держит его открытым, пока она складирует туда свои книги и тетради. Пока она не ушла, он берет ее за руку, переплетая их пальцы, как ему показала Рейчел. Гален удивляется, когда Эмма прижимается к нему, кладя голову ему на предплечье. Пожалуй, не так уж она и не привыкла встречаться с ним, как ему показалось.

Она зевает.

— Давай прогуляем остаток занятий и вздремнем у тебя дома.

Он сжимает ее руку. Провести остаток дня наедине с ней у него дома — лучшая и худшая мысль, о которой он мог подумать.

— Твоя мама меня убьет, а тебя накажет.

— Я не спала прошлой ночью.

— Оно и видно.

— Я так плохо выгляжу?

— Ты выглядишь уставшей.

Они останавливаются у двери класса перед следующим уроком и он тянется открыть ей дверь.