Я хотел бы выразить благодарность Сергею Лупалу, ведущему инженеру-конструктору Санкт-Петербургского центрального научно-исследовательского института робототехники и технической кибернетики за его неоценимую помощь, Надежде Павловне, выпускнице Ленинградского института культуры имени Н. К. Крупской, затем работавшей в Институте обработки полезных ископаемых «Механобр», в библиотеке технической документации и государственных стандартов, заведующей отделом библиотеки Института культуры, а также компьютерному гению Эмилю Дармо, который оказал мне помощь при написании этого романа, и высоко ценимому мной редактору Виктории Жиро. Еще мне хотелось бы поблагодарить профессора Ричарда Блэра из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и знакомых из ФБР, Сикрет Сервис, ЦРУ и АНБ, которые останутся безымянными.

Эрнста Шульца ничуть не интересовало мнение приемной комиссии. Он был старшим администратором и подчинялся только Францу Чизеку, который осуществлял надзор над Австрийской академией изящных искусств и гордился тем вкладом, который могли внести талантливые студенты в культуру нации. Сначала оценивались работы потенциальных студентов, созданные во время обучения в средней школе, потом кандидата должна была признать достойным приемная комиссия.

Шульц напряженно думал о том, как можно отменить вердикт комиссии, решившей большинством голосов отказать художнику в приеме в престижное учебное заведение. Судя по заявлению, кандидат оставил среднюю школу в Линце в 1905 году, переехал в Вену и жил в доме 29 по Стумперштрассе.

– Он, несомненно, талантлив, – сказал один член комиссии, – но представил только пейзажи.

– Не согласен, – сказал другой. – В изображении человеческого тела нет абсолютно никаких подтверждений таланта, именно по этой причине мы отказали ему в прошлом году.

– Это придет со временем, – возразил Шульц. – Зато есть чувство цвета, а сцены городской жизни и виды Дуная весьма интересны. Он определенно подает большие надежды.

– Это противоречит правилам приема, – сказал еще один член комиссии.

– Вы понимаете, что окончательное решение, по должности, принимаю я, – мягко напомнил Шульц. – И я собираюсь оценить представленные полотна более объективно, но немного позже.

Вене еще предстояло увидеть хаос 1914 года, когда эрцгерцог Франц-Фердинанд отправится в увеселительную поездку в Сараево и будет убит сербским националистом, что станет началом Первой мировой войны. А пока, как всем запомнится, люди танцевали вальс под мелодии Штрауса, и процветала индустрия туризма. Жизнь в этом городе была прекрасной, как, впрочем, в большинстве европейских городов, и континент наслаждался ролью лидера в современном мире.

Ничто не предвещало потрясений в наступившем десятилетии, по крайней мере, не выглядел роковым знамением отказ в приеме в академию какого-то художника, который впоследствии перевернет весь мир. Как можно было заметить такое незначительное событие среди других ежедневных мелочей?

Шульцу уже стукнуло сорок девять, каштановые волосы начали редеть, животик округлился, но он был вполне удовлетворен достигнутым положением в жизни и пользовался заслуженным уважением среди коллег. Этот день, ничем не отличавшийся от других дней 1909 года, для него был особым, по крайней мере, так он думал, сидя в своем кабинете на втором этаже.

Рабочий день уже заканчивался, а Шульц все рассматривал акварели кандидата, поворачивая их то под одним, то под другим углом к свету и утверждаясь в мысли, что этого человека следует принять в академию несмотря на возражения комиссии. Вероятно, это можно было объяснить прекрасным расположением духа – чуть раньше, идя по аудитории, в которой студенты выполняли эскизы, Шульц почувствовал на себе взгляд Фриды Кемпф, самой привлекательной, по его мнению, девятнадцатилетней студентки с ниспадающими на плечи светлыми волосами и фантастически пышной, сочной грудью. Он решил, что она все еще целомудренна, и в голове заплясали сексуальные видения, мысли о возможном свидании, которое выведет его из хандры, продолжавшейся с семнадцатого года его двадцатитрехлетней семейной жизни. Хильда была на четыре года моложе него, но слишком сильно любила пирожные и конфеты и в последнее время заметно прибавила в весе.

А недавно они перестали заниматься сексом. Шульц вынужден был признать, что мысли об измене ему не чужды, чего нельзя было даже представить в то время, когда Хильда была молодой и цветущей женщиной. Неужели у него начинается второе детство, как у большинства мужчин ближе к пятидесяти? Но Фриду Кемпф, казалось, не смущал его возраст, а взгляд ее голубых глаз заставлял его самого видеть мир в новом свете. Да, сегодня он определенно готов романтично обнять жену, когда она уберет со стола и вымоет посуду, показать, какой он по-прежнему пылкий любовник.

Он взглянул на часы – до окончания рабочего дня осталось меньше часа. Не без удовольствия решил отложить решение по кандидату и его акварелям до следующего утра, мгновенно погрузившись в предвкушение любовных утех. Двое детей Шульца давно живут самостоятельно, он полновластный хозяин в доме, и его женщина сегодня желанна, несмотря на полноту. Да, Шульц полон сил, и ничто, абсолютно ничто не помешает ему удовлетворить животную страсть.

Хильда Шульц, совершенно измотанная утомительным днем, сидела на кухне пятикомнатной квартиры на Херцогембург-штрассе – извилистой улицы, опоясывавшей небольшой холм. Квартира была старой, но ухоженной, потому что семьи, жившие в ней на протяжении многих лет, принадлежали к высшим кругам и гордились своим домом. Окна со шторами выходили на юго-запад, солнце уже клонилось к горизонту, отбрасывая на стол тень от палки для штор.

Сегодня она приготовила венский шницель, и кухня была буквально пропитана его ароматом. Жаркое из вымоченной в уксусе говядины, краснокочанная капуста с отварным картофелем и шницель, разве можно себе представить более приятное угощение для уставшего после работы Эрнста? Это поможет ей скрыть подавленное состояние, которое возникло еще утром, когда она, принимая ванну, увидела кровь в воде и поняла, что наступили месячные. Она знала, что через пять-шесть лет наступит менопауза, и мысль об этом подавляла ее еще сильнее, чем мучительные спазмы.

– Не стоит так расстраиваться из-за менопаузы, Хильда, – попыталась успокоить ее фрау Айнсдорф, жившая через площадку. Ей было за шестьдесят, и лет десять назад она овдовела. – Мы должны просто смириться с этим фактом в жизни, а сделать это не трудно, потому что у тебя есть Ганс и Хельга.

Она вспомнила слова фрау Айнсдорф, заметив, как тень от палки для штор прошла еще четверть дюйма по красной клетчатой клеенке. Хильда не собиралась обсуждать эту проблему и упомянула о ней, только почувствовав очередной спазм. Скорее всего, она ускорила приход месячных горячей ванной, как это случалось уже много раз за последние годы. Она встала, чтобы помешать большой ложкой воду, в которой варился картофель. Эрнст мог прийти в любую минуту, и Хильда знала, что ей надо было успеть слегка подрумянить бледные щеки, чтобы скрыть свое подавленное настроение.

Она прошла в ванную комнату и долго рассматривала седеющие волосы в висевшем над раковиной зеркале, поправляя выбившиеся из прически пряди. Ее карие глаза постарели преждевременно, сеточка морщин вокруг них становилась все более заметной с каждым днем. Последние два года она пользовалась кремом для лица, но он не смог остановить естественное старение кожи на вздернутом носике и постоянно поджатых губах. Хильда провела пальцем по накрашенным помадой губам, потом чуть припудрила щеки, чтобы придать им розовый оттенок. Неужели ей суждено было провести остаток дней, становясь все более непривлекательной, пока другие женщины будут смотреть на мужа с все возрастающим интересом, причина которого – его высокое положение в академии?