Половое влечение было самым хрупким из компонентов, особенно для женщин. Они часто утрачивали его, как только начинали чувствовать себя полностью уверенными в том, что их жизнь обрела стабильность. Например, после рождения детей. Порой половое влечение исчезало с возрастом, и партнер начинал похаживать на сторону. Супруга с возрастом набирала вес, и муж тут же терял к ней интерес, поскольку переставал видеть в ней девушку, на которой когда-то женился, хотя бывало и наоборот. Но как может женщина стремиться оставаться привлекательной для мужчины, к которому она, например, потеряла уважение? Оно всегда стоит во главе угла, поскольку если мужчина не добивается в жизни успеха и не зарабатывает больше жены – это важнейшая причина для разрыва. Не имея уважения к мужу, немногие женщины способны испытывать к нему половое влечение, поэтому отношения на этом практически заканчивались, хотя требовались месяцы, а порой и годы чтобы это осознать.

Самым важным компонентом была потребность друг в друге. В развитых индустриальных странах она встречалась как раз реже всего, особенно среди людей со средними и высокими доходами. Если допустить, что отношения средней пары базируются на трех из четырех компонентов, а со временем один из них пропадает, неважно по какой причине, невзирая на наличие детей, отношения снова катятся к разводу.

«Интересно, неужели полный спектр человеческих любовных отношений доступен только молодым людям?» – подумал Алекс, зная, что это во всяком случае никак не относится к Елене и Алексею, поскольку они явно обладали всеми четырьмя компонентами этой загадочной любви.

– А где сейчас Юсуфов? – вдруг спросил он.

– Даже не знаю. Ему известно, что я здесь, с тобой, а Геннадий у него в руках.

– Значит, он тебе доверяет.

– Он вообще никому не доверяет, – возразила она. – Пока мы с тобой в этой комнате, мы в безопасности. А вот как там снаружи – это дело совсем другое.

– Значит, нам надо придумать, как отсюда выбраться.

– Да, но только чуть позже. А сейчас давай посвятим хоть немного времени себе самим, – она снова поцеловала его. На сей раз поцелуй продолжался дольше и был крепче. Наконец она отпустила его, чтобы перевести дыхание. – Мы обязательно все придумаем, а сейчас мне нужен только ты, – прошептала она. – Я страшно хочу тебя, дорогой.

У Христенко опять началось кровохарканье, кроме того, он никак не мог уснуть. Да арестованный генерал и не знал, сколько сейчас времени, поскольку у него отобрали часы. Он сидел на единственной табуретке, которую ему оставили в этой камере в подвале Лубянской тюрьмы. В камере без окон размерами полтора на два метра помещались только койка, которой он пока не воспользовался, и унитаз.

Стены были очень толстыми, поэтому сквозь них не проникало ни звука. Под потолком висела лампочка, защищенная стальной сеткой, назначением которой было не дать узнику возможности разбить лампочку и перерезать себе горло стеклом. Христенко знал, что раньше такое случалось. Больше всего его бесило, что с ним обращаются как с одним из обычных предателей, сидевших в этой камере до него, предателей, которые работали против Родины. Такое отношение было личным оскорблением.

Его поместили сюда после ареста. Он знал, что Юсуфов получил ордер, но так и не успел с ним связаться. Впрочем, конечно, этого можно было ожидать в любой момент. Он знал, что его специально держат здесь в полной изоляции. То, что он совсем не спал, никого не интересовало. Охранники наверняка знали об этом, ведь они то и дело поглядывали в дверной глазок.

Здесь было своего рода чистилище, в котором заключенного оставляли наедине со своими мыслями, чтобы он мог поразмышлять о собственной вине. Христенко знал об этом, поскольку именно он был одним из тех, кто придумал эту предварительную изоляцию, когда заключенный постепенно начинал осознавать, что на помощь ему никто не придет. Он пребывал в полном одиночестве, отрезанным от друзей, семьи, страны.

Геннадий Игоревич был бессилен что-либо предпринять, ему оставалось только держать себя в руках. У него отобрали форму, обувь, и теперь он сидел в обычной тюремной робе и в тапочках. В камере было довольно сыро и прохладно. Миска каши, которую ему сунули через отверстие в верхней части двери, так и стояла нетронутой, и по ней уже ползали какие-то насекомые.

За примерно двенадцать часов, которые он провел здесь, голову его посетило множество мыслей.

Ему было очень жаль, что невозможно позвонить партнерам и попросить их продать его долю акций «Ночной жизни». Он знал, что неминуемый конец приближается. Это чувствовалось по ощущениям в груди. Генерал раздумывал об этом и понял, что деньги умрут вместе с ним, поскольку оставить их было некому. Он был последним из своей семьи, одинокий пожилой человек, героическая жизнь которого закончится точно так же, как у какого-нибудь преступника. Да, такого Геннадий Игоревич, конечно, не предполагал.

Впрочем, все это теперь не имело значения. Если Алексей в конце концов соберет пресс-конференцию и сделает достоянием гласности информацию о заговоре, то это вполне оправдает смерть еще одного Героя Советского Союза. Если бы он только мог хоть как-то узнать, что этот новый общественный рак наконец остановлен. Но связи с внешним миром не было никакой, и от этого становилось очень грустно.

Снова начался приступ кашля, очень мучительный, с еще большим количеством мокроты и крови, которые он сплевывал на пол. «Господи, я бы сейчас что угодно отдал за стакан водки и сигарету», – подумал он. Тут дверь неожиданно открылась, и в камере появился охранник.

– Вы даже не притронулись к еде. Лучше поешьте, генерал. Они хотят, чтобы на допросах вы были сильным. И по-моему, с вашей стороны мудрее всего было бы рассказать то, что они хотят услышать.

– И что же, интересно?

– Ну, разумеется, что вы предатель Родины…

– Никакой я не предатель! – хрипло отозвался Христенко, в горле которого стояла кровь.

– Ну, это теперь уже не вам решать, – едва ли не с симпатией заметил охранник и снова закрыл дверь камеры.

– Я не предатель! – еще раз крикнул Геннадий Игоревич, и его слова, уловленные микрофоном, прозвучали во временном кабинете Юсуфова, в главном здании, где полковник сидел за столом, как всегда, покуривая любимый «Уинстон».

Он велел врачу поместить Христенко в ту же самую емкость с грязью, где недавно лежала Елена Ванеева, но эскулап заявил, что он категорически против. Генерал был слишком стар, не выдержал бы наркотиков. Пусть Юсуфов сам подумает, как будет выглядеть, если по его вине умрет герой.

Но Илья Васильевич был удовлетворен уже и тем, что узник, похоже, ломается и, скорее всего, не будет уж слишком упрямым. Допрос можно начинать хоть сейчас. Христенко пробыл в изоляции достаточно долго для того, чтобы ее влияние сказалось на столь пожилом человеке. Функции его организма были расстроены, режим кормления постоянно менялся, чтобы арестованному казалось, будто между раздачами пищи прошло очень много времени, хотя на самом деле – всего полтора часа. Искажения психики пленника будут только полезны для дела. В случаях, подобных этому, дезориентация всегда была ключевым моментом, особенно когда к допрашиваемому нужно было быть помягче.

Да, Юсуфову нужно было быть с этим человеком крайне осторожным, поскольку Христенко не был обычным головорезом. Он был генералом с богатой подвигами военной биографией и начальником Первого главного управления. Юсуфов сможет воткнуть себе в шляпу по-настоящему роскошное перо, когда он преподнесет президенту на серебряном подносе доказательства того, что предатель сотрудничал с французской секретной службой. Изоляция в камере наверняка сломит дух генерала. Это даже лучше пытки. Врачи правы. Как показала история, и человек под пыткой, и тот, кто пытает, рано или поздно сходят с ума. Палачей порой даже клали в лечебницу и заменяли другими, а иногда их даже расстреливали, поскольку они становились бесполезны для государства.