Небо все еще голубело, хотя до полуночи оставалось всего каких-то два часа. В поселке Рублево-Посадское, расположенном в двадцати пяти километрах от Москвы, накрапывал дождь. Среди здешних коттеджей находилась и дача Христенко – двухэтажный дом, принадлежавший ему практически всю жизнь, по комнатам которого до сих пор разносилось призрачное эхо голосов умерших домочадцев, напоминавших генералу, что и его время не за горами.
Военная форма и тюремная роба были заменены на белую хлопчатобумажную рубашку и синие джинсы. Геннадий Игоревич сидел на стуле в оцепенении от приконченной им бутылки водки. Юсуфов знал, что после того как они привезут Христенко сюда, жить тому останется недолго, и просто позволил генералу глушить себя водкой последние дни или часы жизни. Точно сказать, сколько ему еще отпущено, было невозможно. Наливая себе трясущимися руками новую стопку водки, Христенко слышал, как уходит Юсуфов и хлопает дверца его машины. Лежащий рядом с ним на столе платок был сплошь пропитан полузасохшей мокротой и кровью.
Старик считал, что кашлять он больше просто не сможет, для этого уже не оставалось сил, но тут снова начался приступ, изо рта хлынули слизь и кровь. Казалось, это никогда не кончится, грудь разрывала мучительная боль. Да, смерть станет для него избавлением.
Он услышал, как заводится «мерседес» Юсуфова и двигатель тихонько урчит. ФСБ явно поставило на Христенко крест, поскольку расстрелять его значило бы испортить отношение общества к себе, и Геннадий Игоревич это знал. Этот раунд он выиграл, и на лице старого генерала появилась улыбка удовлетворения. Сейчас он с удовольствием попарился бы в бане, очистил бы тело и душу, но для измученного тела такой подвиг был непосилен. Он просто старик, доживающий последние дни. В замутненном сознании всплыли образы Алексея и Елены.
– Что вам останется? – громко спросил он их, зная, что уже бессилен что-либо изменить, не допустить возникновения того нового мира, от которого они вынуждены будут скрываться до конца своих дней. В новом мировом порядке им не найдется места. Он ждал ответа, но слышен был только стук дождевых капель по крыше да урчание мотора юсуфовского автомобиля. Если бы Геннадий Игоревич мог увидеться с Алексеем и Еленой еще один раз, он пожелал бы им счастья, удачи, которая непременно потребуется этой паре, если они не смогут сорвать заговор «Глоба-Линк». Но все теперь в руках провидения. Он честно выполнял свою работу на благо Родины на протяжении многих лет, теперь настала пора внести свой вклад молодому поколению. Геннадий Игоревич был слишком изможден, чтобы заниматься всем этим и дальше.
Он закрыл глаза и больше их уже не открывал.
Юсуфов пристегнулся и бросил взгляд на широкое окно дома Христенко. Ему казалось, что оно как-то странно плывет в струях воды, стекающей по лобовому стеклу. Он включил дворники, затем, после поворота выключателя ожили фары, позволяя более отчетливо видеть окружающее. Полковник твердо знал, что эта встреча со стариком, сидящим сейчас на своей даче и напивающимся в хлам, была последней. Доставив его сюда, Юсуфов выполнил приказ президента Лаврова, который распорядился оставить старика в покое. Его не стали расстреливать, проявили милосердие.
Илья Васильевич попросту не мог понять, что же происходит в стране и в мире, а то, чего он не понимал, ему всегда не нравилось. Если во всем этом были как-то замешаны Христенко, Ванеева и французское правительство, то что же он теперь может поделать? В любом случае, что сделано, то сделано, да и Лавров велел оставить все как есть. Все они предатели, как Иванов, так и остальные. Юсуфов просто не в состоянии был разобраться в извилистых ходах политической мысли, особенно когда именно простота решения являлась ключом к сохранению страны. А ему вдруг приказывают бросить все и отойти в тень.
Он включил передачу, выехал с подъездной дорожки дачи Христенко на дорогу и медленно поехал в сторону Рублево-Успенского шоссе. Теперь небо стало почти совсем темным, его полностью затянули облака, которые в это время года особенно упорствовали. Может быть, выпить перед сном чашку горячего чаю, а завтра видно будет, ведь в Женеве откроется это непонятное совещание, куда съедутся все главы государств и руководители крупнейших мировых корпораций.
Интересно, а корпорации-то что там забыли?
Шометт сидел в кресле второго пилота белого реактивного «Гольфстрима-IV», летящего в голубом небе. После рейда на базу в Ростоке Букаев среди ночи отвез его во франкфуртский аэропорт, где самолет уже дожидался пассажира. Стоило Рене взойти на борт, как «Гольфстрим» тут же стал выруливать на взлет. Только теперь,– впервые за два дня, с тех пор как его схватили в Санкт-Петербурге, у Рене появилась возможность перевести дух и сомкнуть глаза. Он совершенно выбился из сил и благодарил Бога только за то, что все еще жив.
Шестидесятипятилетний пилот Жан-Клод Рено был широкоплечим мужчиной с редеющими каштановыми волосами и голубыми глазами, выглядевшим лет на пятнадцать моложе своего возраста. Он прослужил во французских ВВС двадцать лет, а потом, по соображениям экономии, был уволен в отставку, когда французский президент Жене начал свой второй президентский срок. Жена развелась с Рено за шесть лет до этого, поскольку его почти никогда не было дома и между ними не осталось почти ничего общего. Он ни в коем случае ни в чем не винил ее, особенно после того как она познакомилась в Париже с далеко не бедным бизнесменом и тот быстро заполнил психологическую пустоту в ее душе. Вскоре после этого неуемный характер Рено привел его к знакомству с Шометтом, который в то время консультировал «Сюрте». Они с Рене провели четыре тайные операции в Алжире, последняя из которых закончилась всего четыре месяца назад. И только позавчера позвонил Букаев и попросил организовать этот перелет.
Шометт уже проснулся и, не считая того, что был давно не брит, после целой ночи сна под мерное и почти не мешающее гудение двигателей чувствовал себя гораздо лучше. Особенно рядом со старым приятелем. Жан-Клод протянул ему чашку кофе, и Рене сразу почувствовал, как горячий напиток придает ему сил. Теперь оставалось только дождаться встречи с Алексеем, поговорить с ним, передать пакет от Букаева и узнать, что случилось за последние два дня.
У Шометта появилась возможность отвлечься и вспомнить прошлое. Он взглянул на свои руки, которые как-то раз в прямом смысле слова оказались испачканными в крови. Его несостоявшийся палач тогда даже не удосужился скрыть, что собирается сделать. Пришел приказ избавиться от скомпрометировавшего себя агента «Сюрте». Его следовало прикончить в фургоне, на стоянке, находящейся в двух кварталах от Елисейских полей, где Рене тогда жил в отеле «Парк-Вандом». Телефонный звонок застал его за завтраком – он сидел в уличном кафе, пил кофе и ел круассан. Получив по телефону указание встретиться со связным в фургоне, он ни секунды не колебался.
Откуда Шометту было знать, что когда в салон забрался связной в хорошем костюме, с каменным выражением лица и стальными нервами, это был его смертный приговор.
– Вам было поручено проследить Анатоля Ренуара до условленного места встречи в «Монпарнас-Тауэр», чтобы мы смогли схватить его наркоагента из Марселя.
– Я так и сделал, – ответил Рене.
– Тогда почему же вы врезались в его машину, да еще так, что она вписалась в стену? В рапорте ясно сказано, что вы тут же бросились к его машине, подбросили в салон героин, а потом незаконно арестовали его за перевозку наркотиков.
– Я выполнил то, что мне было поручено, – ответил связному Шометт. Происходящее немного удивляло его и очень ему не нравилось. Появление этого человека не было частью операции, и какое-то шестое чувство подсказывало, что пора сматываться. Но все, что он успел, так это взяться за ручку двери.
