Мэллори улыбнулась, открыла флакон и нанесла немного геля для душа на тело Натана.

— Хорошо, но с одним условием.

— Каким?

— Я выберу следующее.

Натан взял лавандовое мыло и стал намыливать ей спину.

— Следующее?

— Имя нашего второго ребенка. — И Мэллори прижала мужа к себе. Их тела, в мыльной пене, скользили, касаясь друг друга.

1994 год

Мэллори, на восьмом месяце беременности, лежала в постели и листала журнал. Будущий отец приложил ухо к ее животу и пытался уловить движения ребенка.

Натан установил на проигрывателе лазерный диск с музыкой Верди, и голос Паваротти наполнил комнату. С тех пор как Натан прочел книгу о благоприятном воздействии классической музыки на раз питие ребенка, он каждый вечер ставил отрывок из оперы.

Мэллори соглашалась, что эта музыка, может быть, и полезна для ребенка. Но не для нее. Надела наушники плеера и слушала «About a Girl» [17]«Нирваны».

1999 год. Ресторан «Уэст- Виллидж»

Они заказали бутылку шампанского.

— А если будет мальчик…

— Это будет мальчик. Натан.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, потому что я женщина и жду этого ребенка пять лет.

— Если будет мальчик, я подумал…

Никаких обсуждений, Натан. Его будут звать Шон.

— Шон?

— Это по-ирландски означает «Дар Божий».

Натан сделал недовольную гримасу.

— Не понимаю, при чем тут Бог.

— Напротив, очень хорошо понимаешь.

Конечно, он понимал: после рождения Бонни врачи сказали, что у Мэллори больше не будет детей. Натан не любил говорить о религии, но сегодня вечером от счастья готов был согласиться с чем угодно.

— Прекрасно, — он поднял бокал, — мы ждем маленького Шона!

Мэллори открыла глаза — словно фильм о счастливых днях оборвался, кассету заело. По всему телу пробежали мурашки. Возвращение в прошлое причиняло ей невыносимую боль. Каждый раз воспоминания о счастливых временах вызывали вихрь эмоций, с которыми она не справлялась. Мэллори достала еще одну бумажную салфетку из кармана, чувствуя, что слезы вновь наворачиваются на глаза. Господи, все пошло наперекосяк.

Конечно, она скучала по Натану, но между ними разверзлась такая пропасть, что Мэллори не решалась сделать шаг навстречу.

Раздавала суп бомжам, боролась с компаниями, использующими детский труд, выступала против производителей генетически модифицированных продуктов — все это не пугало ее.

Но оказаться снова рядом с Натаном для нее было немыслимо! Мэллори прислонилась к окну, выходящему на улицу, и долго смотрела на небо. Облака рассеялись, и свет луны озарил комнату. Она сняла трубку — как трудно далось ей это движение!

Натан ответил сразу:

— Мэллори?

— Я согласна, Натан: ты можешь приехать за Бонни раньше.

— Спасибо, — он вздохнул с облегчением, — постараюсь быть после обеда. Спокойной ночи.

— И еще…

— Да?

Она заговорила вызывающим тоном:

— Я помню все, Нат: все минуты, проведенные вместе… Помню цвет неба и запах песка, когда мы впервые поцеловались, помню каждое слово, когда я сообщила тебе, что беременна; ночи, когда мы целовались до боли в губах… Помню все, и в моей жизни не было никого дороже тебя. И ты не имеешь права говорить со мной так, как сегодня.

— Да я… я, Мэллори… — начал было он.

Но она положила трубку. Натан подошел к окну: снег все падал, крупные хлопья кружились за стеклами и опускались на карниз. Некоторое время он стоял, глядя в окно и вспоминая слова жены. Потом рукавом рубашки вытер слезы, стекавшие из глаз.

Хьюстон-стрит, Сохо.

16 декабря, 6 часов утра

Гаррет Гудрич осторожно спускался по обледеневшим ступенькам своего дома. Накануне он оставил машину на улице, и теперь ее покрывал слой снега в десять сантиметров. Доктор достал скребок и принялся убирать снег с лобового стекла; он опаздывал и потому очистил стекло только со стороны водителя. Уселся за руль, потер руки, согреваясь, вставил ключ в замок зажигания и…

— В аэропорт, пожалуйста!

Гудрич, подпрыгнув от неожиданности, повернулся — на заднем сиденье машины сидел Натан.

— Черт, Дель Амико! Не пугайте меня так больше! Как вы здесь оказались?

— Не надо было давать мне запасные ключи. — Натан покачал небольшой связкой перед носом доктора. — Вчера вечером я забыл оставить их в почтовом ящике.

— Что вы здесь делаете?

— Я объясню вам по дороге — мы летим в Калифорнию.

Гудрич покачал головой.

— Вы бредите! У меня расписан весь день, я уже опаздываю, а вы…

— Я еду за дочерью в Сан-Диего, — объяснил Натан.

— Прекрасно. — Гаррет пожал плечами.

— Не хочу, чтобы она рисковала. — Натан повысил голос.

— Простите, дружище, не понимаю, чем могу быть вам полезен.

Доктор повернул ключ и включил обогреватель.

Натан наклонился к нему:

— Давайте разберемся, Гаррет. Я что-то вроде приговоренного к смерти, а вы полны сил. Надеюсь, у вас нет плохого предчувствия на ближайшие двадцать четыре часа относительно собственной жизни? Вы не видели белого сияния, когда смотрели в зеркало утром?

— Нет, — признал Гудрич раздраженно, — но я все равно не понимаю…

— Признаю, вам удалось напугать меня. Не могу шагу ступить, не думая о том, что какое-нибудь такси наедет на меня или что-нибудь упадет сверху. И вот я подумал: пока я с вами, со мной вряд ли что-то случится.

— Вы ошибаетесь. Послушайте меня…

— Нет, — бесцеремонно перебил его Натан, — это вы послушайте меня! Моя дочь не имеет никакого отношения к вашим чертовым предчувствиям. Я не хочу рисковать ею, когда она будет лететь со мной в самолете. Вы будете сопровождать меня, пока я не привезу Бонни сюда.

— Вы хотите сказать, что я — ваша страховка?! — воскликнул Гаррет.

— Точно.

Тот покачал головой:

— Вы сумасшедший. Ничего не выйдет, Натан.

— Правила изменились, Гаррет.

— Бесполезно настаивать! — твердо произнес доктор. — Я никуда с вами не поеду, Натан, вы меня хорошо поняли? Никуда.

Несколько часов спустя

Натан посмотрел на часы: рейс 211 «Американских авиалиний» прибудет в Сан-Диего без опозданий. Прямого рейса не было, им пришлось сделать крюк через Вашингтон, поэтому путешествие затянулось. Натан взглянул на доктора, сидевшего рядом: тот не спеша расправлялся с обедом, стюардесса подала его полчаса назад.

Адвокат не знал, что и думать о Гаррете: с одной стороны, с его появлением начались неприятности, но, с другой стороны, он сочувствовал доктору. Если то, что говорил о себе Гудрич, правда (а теперь Натан не сомневался, что Гаррет — Вестник), то его собственному существованию не позавидуешь: как вести нормальную жизнь с таким даром? Должно быть, тяжкое бремя постоянно видеть тех, кому суждено умереть.

Конечно, Натан предпочел бы никогда не встречать доктора — или встретить при других обстоятельствах, — но уважал в нем человека. Мужчина с израненным сердцем, пережив смерть любимой жены, отдавал тело и душу больным людям — своим пациентам!

Нелегко оказалось убедить Гаррета поехать в Калифорнию: у доктора была назначена на этот день важная операция; кроме того, он не мог отсутствовать в Центре паллиативной помощи, не оставив некоторых распоряжений.

Натан испробовал мыслимые и немыслимые способы убеждения — все безуспешно. Тогда ему пришлось изменить тактику: он раскрыл Гаррету свою душу. Возможно, это последний шанс увидеть Бонни, хотя бы на прощание побыть с женой; за ним идет смерть, он просит помощи.