— Владыка Подземного мира не будет выслушивать каждую нимфу…

— Ещё как будет, — радостно хихикнула Минта. — Именно так он и поступает. К тому же он хорошо меня знает. Как думаете, он разрешит моей тени отправиться в Элизиум? Давно хотела познакомиться с героями былых времен…

Пустоголовая нимфа, кажется, уже оправилась от потрясения и принялась жизнерадостно щебетать, составляя список героев, с которыми можно «познакомиться» в Элизиуме. Прихлёбывая при этом отравленное вино.

Артемида подняла глаза на Афину — та старательно избегала её взгляда — и подумала, что нимфа таки права насчёт дур и блондинок (даром что Афина брюнетка).

Что-то в их плане таки не продумано.

***

Персефона

Из того, что Персефоне приходилось делать в повседневной жизни, она больше всего не любила две вещи: ждать и общаться с Деметрой.

Да, она понимала, что и то, и другое необходимо, но как же это раздражало! Деметру, конечно, можно было перетерпеть, но если раньше она появлялась в жизни дочки от силы раз в столетие, а сама царица очень редко показывалась на поверхности, то теперь, когда она избрала стезю девственной богини, мать, видимо, решила с лихвой возместить ей всё внимание, которое не уделила раньше.

И хорошо, что не уделила — если бы Персефоне приходилось терпеть не только Ареса, но и маму, она бы точно рехнулась.

Сейчас Деметра считала, что дочке нужно залечить душевные раны, а для этого нет ничего лучше, чем дружеская поддержка. Поэтому она приставила к дитятку отряд постоянно весёлых и от этого ужасно раздражающих нимф и периодически наведывалась с визитами. Причем Артемида с Афиной при виде неё предпочитали спешно ретироваться (тоже мне, подружки!). Афродита тоже, хотя, казалось бы, Деметра обеими руками поддерживала её Великую Концепцию.

Ждать утомляло не меньше, хотя, опять-таки, Персефона вроде бы тоже успела к этому привыкнуть. Но одно дело абстрактно ждать удобного момента, шанса, когда можно параллельно и своими делами заниматься, и совсем другое — ждать чего-то конкретного.

Кого-то конкретного.

Одного конкретного бога, царя, Владыку.

Её раздражало даже не само ожидание, а, скорее, отсутствие уверенности в том, что он вообще придёт. Аид мог не разгадать её намек, или принять его за обычное оскорбление, которое может просто проигнорировать, или он может вообще не хотеть иметь с ней никаких дел после предыдущего неприятного опыта. Что уж тут говорить! Ты спокойно живешь в мире смертных и никого не трогаешь, а тебя вдруг выслеживают, похищают, нагружают своими проблемами, а когда ты, рискуя своей бессмертной жизнью, их успешно решаешь, то вместо элементарной благодарности получаешь одни оскорбления! Персефона на его месте точно бы не пришла. Что ж, ей оставалось уповать лишь на то, что Владыка Аид окажется более мудрым, проницательным и любопытным, чем она сама. Или хотя бы более злопамятным.

Потому, что если он не придёт, ей придётся самой спускаться в Подземный мир и просить его выслушать. Хотя бы просто выслушать, о прощении речь не идёт.

Да и — кажется, ей рассказывали — Аид Безжалостный не умеет прощать.

Не важно — для начала просто увидеть его лицо, глаза, улыбку, вспомнить, что в мире есть ещё что-то важное кроме Великой Концепции Афродиты. Напомнить себе, что он существует, потому, что с каждой секундой в компании Афины, Артемиды и Афродиты её все сильнее затягивало в мерзкую розовую паутину их слов, их замыслов, их…

Их уверенности в собственной правоте.

В конце концов, в чем-то они действительно были правы. И да, они знали, что Персефона знает, что они правы. Собственно, поэтому они так легко приняли её в свои ряды. Поэтому — и ещё потому, что в тот день, когда бывшая царица Подземного мира окунулась в источник Канаф и избрала стезю девственной богини, она как никогда ощущала их правоту. Ей не составило труда убедить их в своей лояльности и влиться в их ряды.

Только потом всё изменилось.

Изменилось? Изменилось?!

Персефона тихо рассмеялась своим мыслям. Если она и не собиралась кому-то врать, так это себе. То, что её дочка, Макария, выбралась из чрева Ареса вместе с Гекатой, совершенно не отразилось на её намерениях.

Она по-прежнему хотела довести дело до конца

Персефона

— Кора! Кора!

— Госпожа!

— Кора!

— Потанцуй с нами, Кора!

— Идём в наш хоровод, Кора!

— Пой с нами песенки!

— Погляди-погляди, какой мы сплели для тебя венок! — звенели голоса подружек-нимф, кружащихся в весёлом хороводе на зелёном лугу.

Персефона с досадой отмахнулась от них, погруженная в мрачные мысли: в основном о том, что из-за этих проклятых интриг вокруг Концепции Афродиты она вынуждена добровольно отказываться от общения с дочерью. По-другому было никак: царица считала, что чем меньше сторонники Концепции вспоминают о том, что у новой девственной богини есть дочь, тем лучше. Хватит того, что после знакомства Макарии с Артемидой у той неделю дёргался глаз.

Хоровод на мгновение рассыпался, но потом собрался и зазвенел с новой силой. Какая-то нимфа принялась наигрывать на рожке нехитрую мелодию, остальные закружились вокруг, и опять началось это:

— Танцуй с нами, Кора!

— Пой с нами!

— Так здорово!..

— Давай веселиться!

Складывалось впечатление, что каждая нимфа персонально дала клятву Деметре приложить все усилия, чтобы вытащить Персефону из депрессии.

На очередном весёлом взвизге бывшая царица решила-таки присоединиться к хороводу в надежде, что после этого от неё отстанут. Обычно это срабатывало — нимфы оставляли её в покое на пару часов. Потом им надоедало плясать, они шли купаться в речке, потом уходили собирать целебные или просто красивые травы, плести венки, отдыхать от трудов в компании весёлых сатиров. И пусть — по крайней мере, сатиры не рисковали лезть к ней, справедливо подозревая, что к ним и к предлагаемому им времяпрепровождению Персефона не будет относиться так снисходительно, как к нимфам.

Охотницы из свиты Артемиды были не такими ветреными и пустоголовыми, но они все поголовно были помешаны на лесбийской любви, а Кора, которое это дело не слишком любила, терпеть не могла соответствующие намёки, все эти подмигивания и невзначай оголённые бёдра или груди (да они и в обычное время их особо не прикрывали). Бывшая царица с ностальгией вспоминала свиту из чудовищ — по крайней мере, те не стремились заманить её на ложе и не заставляли плясать. А нимфы и охотницы ещё и делали это из лучших побуждений!

Стоило Персефоне встать с большого гладкого камня, на котором она сидела, как её тут же подхватили под руки, надели на голову ромашковый венок и вовлекли в хоровод. Другие нимфы тут же затянули песенку про их подружку, ожидающую любимого с войны. С точки зрения бывшей царицы, песня с таким сюжетом должна была быть грустной, но в исполнении нимф «ожидание» весьма и весьма напоминало похождения Минты на Олимпе. С одной лишь разницей — лирическая героиня раз за разом убеждалась, что лучше её любимого всё равно никого нет. В конце песенки милый таки вернулся с войны, и весь последний куплет рассказывал о том, что среди всех девиц, с которыми он «познакомился», нет ни одной равной драгоценной нимфе.

Персефону такой подход развеселил, правда, её короткий смешок остался незамеченным на фоне весёлого смеха подружек.

К нимфе с рожком присоединился неизвестно откуда взявшийся сатир с флейтой (ну понятно, откуда, они всегда где-то в районе нимф). Мелодия замедлилась; Персефона сняла сандалии и закружилась в танце, раскинув руки и чуть прищуриваясь, когда полуденное солнце било ей в глаза. Царице редко когда удавалось вообще ни о чем не думать, но это был как раз тот момент, когда она наслаждалась музыкой, танцем, ветром в волосах и даже поцелуями солнца на своих ресницах.