Персефона неопределённо пожала плечами:

— Мне хорошо и здесь.

— Я сожру тебя, и станет ещё лучше, — вставил Загрей, приглашающе раскрывая зев. — Соглашайся!

— Ты вообще помнишь меня? — без особого вопроса в голосе уточнил колдун. — А, ладно, я же вижу, что нет. Макарию не помнишь, Деметру, думаю, тоже не помнишь. Ну и ладно.

Персефона задумалась, принялась ворошить память, но в ней, странно обрезанной, как на грех не попадалось ничего подобного. Глядя на её попытки, Загрей обиженно надул губки, как в детстве, и царица решилась.

— Уходи, — сказала она колдуну. — Хватит меня преследовать. Я не хочу тебя видеть. И никуда с тобой не пойду.

Колдун встал, отряхнулся и смешно развёл руками:

— Значит, ты решила остаться тут навсегда? В своем… психоделическом сне?

— Да, — решительно сказала Персефона. Она не совсем понимала, о чем он говорит, но откуда-то знала ответ. — Я решила остаться тут. Тут нет боли, нет страданий, родные матери не травят детей, а герои не превратились в моральных уродов.

Колдун внимательно посмотрел на нее. Долго, долго смотрел. Казалось, от его взгляда начнет таять снег. Потом, видимо, что-то всё-таки разглядел, передёрнул плечами, отвернулся и принялся спускаться со снежной горы:

— Ну, раз тебе здесь так нравится — не силой же тебя тащить! — придётся мне тоже сюда переселиться, — сказал он, даже и не глядя на нее. — Сейчас только схожу за Макарией, я же не могу её бросить. Будем жить у тебя в голове все втроём. Благо ей не привыкать, сначала Арес сожрал, теперь мамина очередь…

— Что?! — завопила Персефона, помчалась по снегу, схватила колдуна за рукав. — Как ты можешь так говорить?! Ты думаешь, я могу…

Она замолчала, схватилась за виски, и колдун медленно протянул руку, коснулся её лица. Очертил пальцами скулу.

— Тише, тише, — прошептал он. — Не кричи. А то твоё альтер-эго опять захочет…

— А что, хорошая же идея, сожрать всех троих, — облизнулся Загрей.

Персефона с возмущением посмотрела на сына…. и удивилась, как она могла принимать это мерзкое, коротконогое существо с огромной пастью и крошечными глазками за сына. «Сын» отводил глаза, но царица все же поймала его взгляд, с минуту вглядывалась в эти мутные, какие-то больные глаза, и от её взгляда Загрей становился все прозрачнее и прозрачнее, пока не истаял.

С некоторым опасением Персефона перевела взгляд на Аида, но тот совершенно не собирался таять:

— Пойдем, — сказала она. — Нас, наверно, уже потеряли.

Она взяла его за руку, и снег стал горящей свечой.

***

…единственной свечой, которая освещала тёмный подвал.

Персефона судорожно вздохнула, ощутив и своё тело, и цепи, связывающие руки, и ноющую боль во всем теле, и в особенности неприятное ощущение внизу живота.

— Что тут происходит?! — спросила она, недовольно моргая на свечу.

Ей радостно откликнулся подозрительно знакомый голос:

— Наконец-то ты очнулась! Знаешь, мы так переживали! — завопила Гера из левого угла. В правом углу обнаружилась прикованная и обмякшая Амфитрита, а прямо по курсу приковали целых три тела Гекаты. Подвал был маленьким и тесным, цепи — длинными, поэтому Гера без особого труда подползла к Персефоне и заключила её в объятия.

— Значит, Владыка Аид смог тебя вытащить? — мягко улыбнулась Геката, отсвечивая синяками под глазами. Тремя из шести.

— Да, а где он вообще? — подозрительно прищурилась Персефона. — А где Макария? И что мы вообще все делаем в этой тесной кладовке?

— О, это все Афродита! — махнула рукой Гера. — Они напали на нас прямо на пиру, связали и бросили в подвал, меня отдельно, а Зевса отдельно! Я вообще дольше всех тут сижу! Потом они послали сообщение в Морское царство, Посейдон с Амфитритой бросились на помощь и их сцапали! Амфитриту, бедняжку, едва оторвали от Посейдона, нектара не дают, вот она и… лежит. Но там не все так плохо, просто у Гекаты нашлось немного самогона, они побоялись обшаривать её вещи, вот мы и дали Амфитрите для анестезии. А дальше пусть рассказывает Геката, из первых рук.

— С какого момента рассказывать? — проницательно прищурилась Трёхтелая. — Может, ты что-то помнишь?

Персефона поморщилась:

— Ну, вы спасли меня от циклопов, а я никак не могла прийти в сознание. Аид, я так поняла, опять нажрался грибов и… — она принялась разматывать клубок воспоминаний.

Геката улыбнулась:

— Основное действующее вещество чудесных цветов Деметры, этого триумфа флористической мысли, оказывается, не только парализует и лишает божественных сих, но ещё и влияет на психику. С Макарией обошлось, а у тебя и действие цветов было дольше, и в целом на тебя в последнее время слишком много сваливалось… в общем, ты никак не приходила в сознание, и в какой-то момент мы поняли, что ты уходишь в себя все глубже и глубже. Тогда Аид решил пойти следом за тобой, ты знаешь, у него есть опыт в таких вещах. Он поел галлюциногенных грибов, и, как результат, мы получили двух валяющихся без сознания Владык вместо одного. Мы с Деметрой пытались отбиться, мобилизовать весь Подземный мир, но из этого ничего не вышло. Нас взяли в плен и бросили в этот подвал. Аида отнесли куда-то в другое место, наверно, к Зевсу и Посейдону, Макария успела сбежать…

— А Деметру держат отдельно, потому, что тут хорошая акустика и её вопли всех достали, — закончила Гера.

— Представляю, — криво усмехнулась Персефона.

— Не представляешь, — чуть улыбнулась богиня колдовства. — Вот, хлебни самогона.

— Даже так?! — удивилась подземная царица, но самогона послушно хлебнула. Геката тем временем принялась рассказывать, что Афродите, естественно, стало интересно, что это случилось с Персефоной и Аидом, что они лежат без сознания, и она тут же узнала про цветы. А, узнав, захотела такие себе. Но тут уж Деметра проявила удивительную твёрдость, заявив, что больше не собирается их растить.

— Тогда Афродита решила шантажировать её твоей безопасностью.

— Она собиралась отрезать мне пальцы? — живо заинтересовалась Персефона.

— Нет, она все же богиня любви, а не пыток, — хихикнула Гера. — Сначала тебя просто били, Деметра держалась, а потом Афродите надоело «это вульгарное зрелище», и она заявила, что если Деметра не передумает, она приведет Ареса, и тот лишит тебя невинности. Снова, то есть опять.

— Дай угадаю, — мрачно сказала Персефона, прислушиваясь к своим ощущениям. — Мать вырастила цветы, но Афродита её обманула.

— Представь себе, нет! — снова хихикнула Гера. — Деметра поразила нас всех своей твёрдостью, заявив, что она и без того делала страшные вещи, чтобы ты была счастлива, и получалось только хуже. Так что она лучше будет рыдать три дня, оплакивая тебя, чем снова вырастит эту отраву.

— Ну и?..

— Афродита позвала Ареса, он швырнул тебя на пол и изнасиловал. Прямо при нас. Вот как у него встал, я вообще не пойму. Деметру держали четверо, и двух из них она превратила в траву, а потом, когда Арес ушёл, решила выполнить своё обещание. Ну, то, где про «рыдать три дня». С тех пор прошло полдня, и мы все ждем неизвестно чего. Ладно, хоть ты очнулась. Кстати, ты, давай, покричи, нас сторожит Артемида, она уже раз десять заглядывала. Беспокоится.

— Беспокоится, значит? Отлично, — злорадно потерла руки Персефона. Чего-чего, а оплакивать дважды потерянную невинность ей не хотелось совершенно. Деметре она сочувствовала совершенно мимолётно — обида на мать ещё не остыла. Макария наверняка в безопасности… если, конечно, ещё не успела куда-нибудь влезть. Впрочем, если бы дочь попалась, она бы уже сидела в подвале вместе со всем. Аид… Персефона заставила себя не думать о нем. О его глазах, и о привычке чуть что мухоморы глотать.

О его словах.

И о том, что он-то как раз в лапах Афродиты… а, впрочем, он, наверно, нужен ей для ритуала, и, значит, она пока не собирается отправлять его в Тартар. Главное, чтобы Арес до него не добрался, а то решит отыграться за предыдущую встречу, а заодно и за «вечную стройку».