Более серьёзный разговор у нас состоялся ближе к вечеру. В комнате, освещаемой свечой, присутствовал только мой наставник, дядька Никита, который выбился в воеводы, и сейчас возглавлял личную дружину князя.

— То, что ты стражников наказал, в этом ничего плохого нет. Наоборот — народ по Киеву уже зубоскалит, мол, нужно было басурман дождаться, чтобы они навели порядок. Это укор не князю, а местному голове, который совсем зажрался. Вот Владимир и даст ему укорот, может, и на голову. А насчёт твоего посольства — всё сложно. У нас здесь намечаются большие переговоры с Мстиславом Удатным, который сейчас правит Галичем, да Даниилом Романовичем с Волыни. Надо наводить порядок на западных рубежах, а то угры и ляхи совсем распоясались. Поэтому сейчас просто никому нет дела до твоего хана и дел в степи. Возможно, будет общий поход нескольких князей, дабы выбить ляхов с Перемышля, а венгров с горных городков.

Дед немного помолчал, отхлебнул медовухи, и продолжил.

— С Черниговом я тоже тебе ничем помочь не могу. На него нацелились Владимиро-Суздальские Всеволодовичи, а они своего всегда добиваются. Мне с ними ссориться не с руки, так как они в союзе с Новгородом. А у Смоленска с тамошними купцами чуть ли не вечная дружба. Вот и получается, что помочь вам мы ничем не можем, а твою черниговскую родню сожрут и не подавятся.

Сижу и тихо скриплю зубами. Ведь умный же князь Мстислав, но дальше своего носа не видит. Войско Субэдэя только ушло, домой вернулось едва половина русских воинов, а они опять принялись за разборки.

— Дядька Никита, ты же был на Калке. Напомни, сколько смоленских воинов вернулось домой, — решаю сделать ещё одну попытку.

— Ты это нас чего, в трусости попрекаешь? Мы просто ушли вовремя, когда понятно было, что битва проиграна. Да и обломались о нас поганые, когда думали преследовать. Уходили мы правильно, а не бежали, и перебили их немало, — вдруг взъярился наставник, подумав, что я попрекаю его в трусости.

Ведь те же киевляне с союзными им половцами и клобуками бились до конца, но с поля боя не ушли. Но это уже вопрос к общей безалаберности командования.

— Но прав ты, — тяжело вздохнул дядька, — Таких потерь нашего войска я и не припомню. Это у нас полегла треть, а у многих дружин половина, если не более. И ведь ничего особого поганые не показали. Просто военачальник у них был один, и бились они, как единое целое. А нас было больше, но князья всё власть делили, кому войско возглавить — вот и шли в бой каждый сам по себе. Так по частям нас и разбили.

На некоторое время в комнате повисло горестное молчание.

— Так о чём речь. Нужно общее войско. И самое главное — надо прекратить внутренние дрязги. Сходить всем вместе на угров с ляхами, и освободить Галицко-Волынскую землю. Далее можно литовцев изничтожить, и даже на Орден замахнуться. Булгары нам не противник, да и торгаши они — сами прибегут договариваться. А более у Руси и врагов-то нет. Наши стойбища разбиты, почитай, половина мужчин осталась, а воинов ещё меньше. Главное — договориться внутри и перестать воевать Чернигову с Переяславлем, а Смоленску с Туровскими князьями. И всем вместе создавать единое войско и быть готовым к приходу страшного врага.

— Эк ты хватил, внучок. Кто же будет договариваться-то? — отечески улыбнулся князь, — Ляхов с уграми мы и так забодаем, без всякого единого войска. Да и литовцы не так опасны. Вот немчура — это да. И о каком страшном враге ты всё талдычишь? Ну, пришла орда, победила, пограбила малость, и ушла. Они, говорят, вообще в землях катайских кочуют.

— Вынужден разочаровать тебя, княже. Это была даже не орда, а передовой отряд. Разведка боем. И состоял он из всякого сброда, коих его воеводы подобрали за два года похода. Там их собственных воинов была едва треть. Остальные — туркмены, половцы, ясы, кимаки и прочий степной народ. Так вот — они пришли, легко нас разбили, и убедились в слабости Руси. А это значит, что они придут снова. Может, не сейчас — лет через десять, и просто уничтожат Русь. Заодно и Булгарию сотрут с лица земли, потому что их разбили, к чему эти вражины не привыкли. Не веришь мне — то послушай восточных купцов, они много чего тебе расскажут, что эти звери сделали с великими городами Самаркандом и Балхом. Я послушал — и пришёл в ужас. И ещё — эти поганые никогда не прощают убийства собственных послов и поражений. Так что мы и булгары обречены. Торгаши, кстати, уже готовятся к войне. Привечают на свою сторону все мелкие орды с куренями, замирилась с башкирами и строят засечную черту. А вы продолжаете между собой резаться.

— Слишком много новостей ты вывалил на меня, Юрка. Но парень ты умный, не зря учёный грек Елпидифор тебя всегда хвалил, что умён ты, и всё схватываешь на лету. Буду я проверять то, что ты сказал. Вот только, как прекратить замятню — я не знаю.

Набираю побольше воздуха, будто пред погружением и выдаю недавно пришедшую мне мысль.

— Разделитесь на отдельные королевства со своими династиями, без лествичного права. Чтобы сын наследовал отцу. Пусть будет королевство или царство Галицко-Волынское, Смоленское, Владимирское, Новгородская республика и Киев. Остальные земли, по договорённости, приобретут более сильные державы.

Князь смотрел на меня, как на сумасшедшего. Он вдруг сделал знак Никите и я, грешным делом, подумал, что доскакался ты, Серёжа. Ан нет. Воевода быстро подскочил к двери и резко её открыл. Там никого не оказалось, Никита закрыл её и облокотился спиной, превратившись в слух.

— Ты не один такой умный, Юра, — тихо произнёс Мстислав, — Всеволодовичи и Данилка Романович о том тоже думают. Только что делать с Киевом и Патриархом? Данила-то и под Папу пойдёт, у него особых убеждений нет. Но большая часть бояр и купцов такого не поймёт.

— Плевать на Киев. Посадите там какого-нибудь скомороха. Ну, или пусть каждые два года князем киевским будет кто-то из королей. А Патриарх нынешний назначается франками, то есть католиками, которые Царьградом владеют. Нужен вам такой вражина? Малого того, что грек, так ещё и жопу папистам целует.

Здесь князь начал хохотать. Надеюсь, что от души. Он человек очень непростой, я иногда просто боюсь смотреть в его глаза. Страшно представить, какое у него личное кладбище и скольких людей он предал. Но я — внук его единственного и любимого брата, на родственные чувства только и надеюсь.

— Патриархи есть не только Константинопольские. Антиохийский ничем не хуже, Александрийский древнее, а Иерусалимский — вообще вселенский. Чего с ними не договориться?

— И кто будет договариваться? Ты представляешь, что начнётся, если другие князья или греки узнают о посольстве. Меня же в тот же день отравят, или убьют на охоте.

— Не нужно посольства. Я, после возвращения в Шарукань, хочу собрать дружину, и отправится на разведку. Надо самому посмотреть, что из себя представляют наши враги, сразиться с ними, изучить их сильные и слабые стороны. Коли русские князья не хотят думать о своём будущем, то я родную степь не отдам просто так на поругание всякой нечисти. Заодно заеду в славный город Антиохию и узнаю по патриаршеству. Может, и до Иерусалима доберусь, но не обещаю. У меня дорога лежит в другие края.

Князь некоторое время думал, совершенно выпав из реальности.

— Да будет так. Как же ты похож в такие мгновения на своего деда Святослава. Тот тоже был пылок, непримирим, и желал перевернуть мир, — тихо произнёс Мстислав, — Но такие обычно долго не живут.

— Тут мой побратим Бурче сказал, что некий волчонок достиг больших успехов в деле ратном, — вдруг громко произнёс Никита, — Поэтому завтра поутру снимай свой дорогой доспех и выходи во двор. И ближников своих приводи. Будем проверять, чему вы там у себя в степи научились.

Я аж поёжился, и под дружный смех князя с дядькой начал тереть плечи. Чую, завтра мне нехило так достанется от старого садиста.

Сука! Как же болят плечи. Радует, что моим парням ещё хуже. Дядька Никита особо не нянчился, и три дня гонял нас со страшной силой. За явные ошибки он бил по спине и плечам своей знаменитой палкой, более напоминавшей дубинку. На удивление, ему больше всех понравился Тархан. Только дядька сказал, что ему бы хорошего лесовика в учителя — и получился бы просто идеальный разведчик, который силён как степи, так и в лесах.