– Но, мой отец, – удивился Эмет, – разве не ты сказал, что их Аслан и наша Таш – одно и то же? И если это прав­да, разве там не сама Таш? И почему ты говоришь, что мне там нечего делать, ведь я буду счастлив умереть тысячью смертей, если смогу взглянуть в лицо Таш?

– Ты глупец и ничего не понимаешь, – сказал тархан Ришда, – это высшие материи.

Но лицо Эмета выражало упрямство: – Разве неправда, что Таш и Аслан – одно и то же? – спросил он. – Разве Обезьян лгал нам?

– Конечно, одно и то же, – подтвердил Хитр.

– Поклянись в этом, Обезьян, – сказал Эмет.

– О-о-о, – захныкал Хитр, – я хочу, чтобы все это кончи­лось, все, что раздражает меня. У меня болит голова. Да, да, я клянусь.

– Но, мой отец, – повторил Эмет, – я действительно хочу войти.

– Глупец… – начал тархан Ришда, но тут гномы закрича­ли:

– Позволь ему, Темнолицый. Почему ты не позволяешь ему войти? Почему ты пускаешь нарнийцев и задержива­ешь своих людей? Разве внутри что-то такое, с чем твои люди не должны встречаться?

Тириан и его друзья видели только спину тархана, поэто­му они никогда не узнали, что было на его лице, когда он пожал плечами и сказал:

– Свидетельствую перед всеми, что я не виновен в крови этого молодого глупца. Входи, нетерпеливый мальчишка, и соверши опрометчивый поступок.

И Эмет, как и Рыжий, подошел к открытой полоске тра­вы между костром и Хлевом. Глаза его сверкали, лицо было торжественно, руку он держал на рукояти ятагана, голова была высоко поднята. Джил чуть не расплакалась, когда увидела его лицо. А Алмаз прошептал королю на ухо: «Кля­нусь Львиной Гривой, мне нравится этот молодой воин, хоть он и тархистанец. Он заслуживает лучшего бога, чем Таш».

– Я бы хотел знать, что на самом деле там внутри, – ска­зал Юстэс.

Эмет открыл дверь, вошел в темную пасть Хлева и за­крыл за собой дверь. Через несколько мгновений (показа­лось, что прошло очень много времени) дверь открылась снова. Кто-то в тархистанской одежде вылетел оттуда, упал на спину и остался лежать. Дверь закрылась. Капитан бро­сился вперед и наклонился, всматриваясь в лицо лежащего. Он удивился, но не подал вида, повернулся к толпе и крик­нул:

– Упрямый мальчишка исполнил свое желание. Он взгля­нул на Таш и умер. Это урок для всех вас.

– Да, да, – отозвались бедные звери. Тириан и его друзья взглянули на мертвого тархистанца, а затем друг на друга: они были близко, и увидели то, чего не видела толпа, быв­шая далеко за костром: мертвый человек был не Эмет. Он был совсем другим: старше, толще, не такой высокий, и у него была большая борода.

– Хо-хо-хо, – захихикал Обезьян. – Кто еще? Кто-нибудь еще желает войти? Ну, если вы такие робкие, я сам выберу следующего. Ты, ты, кабан! Войди. Тащите его, тархистанцы, он увидит Ташлана лицом к лицу.

– Подходите, – захрюкал кабан, тяжело поднимаясь на ноги, – испытайте мои клыки.

Когда Тириан увидел, что храбрый зверь готов биться за свою жизнь, а тархистанские солдаты приближаются к нему с кривыми ятаганами, и никто не идет на помощь, все в нем перевернулось. Он больше не думал, самый ли это удобный момент для того, чтобы вмешаться, или нет.

– Мечи наголо, – прошептал он остальным. – Стрелы на тетиву. За мной!

Остолбеневшие нарнийцы увидели, как семь фигур выскочили из-за стены Хлева; четверо из них в сверкающих кольчугах. Меч короля блеснул в свете костра, когда он взмахнул им над головой и закричал громким голосом:

– Здесь стою я, Тириан Нарнийский, во имя Аслана, что­бы доказать своей кровью, что Таш – это отвратительный демон, Обезьян – предатель, а тархистанцы заслуживают смерти. За мной, все истинные нарнийцы! Или будете ждать, пока ваши новые хозяева убьют вас одного за дру­гим?

Тархан Ришда с быстротой молнии увернулся от королев­ского меча. Он был не трус, и мог бы бороться голыми ру­ками против Тириана и гнома, будь в этом нужда, но он не мог сражаться с орлом и единорогом. Он знал, что орлы на­летают на человека, выклевывают глаза и ослепляют крыльями. И он слышал от своего отца (который встречался с нарнийцами в битвах), что с единорогом может сражаться лишь тот, у кого есть стрелы или длинное копье. Единорог становится на задние ноги, когда нападает, и приходится иметь дело одновременно с копытами, рогом и зубами. По­этому Ришда отпрянул в толпу и закричал:

– Ко мне, ко мне, воины Тисрока, да живет он вечно! Ко мне, все верные нарнийцы, а не то гнев Ташлана падет на вас.

Тут одновременно случились два события. Обезьян не мог справиться со своим ужасом так быстро, как тархан. Секунду или две он еще сидел, скрючившись позади огня и уставившись на новоприбывших. Тириан ринулся на жалкое создание, схватил его за загривок и потащил назад к Хлеву с криком: «Откройте дверь!» Поджин распахнул дверь. «Войди и выпей свое собственное зелье, Хитр», – воскликнул Ти­риан и швырнул Обезьяна в темноту. Но как только гном одним ударом захлопнул дверь, слепящая зеленовато-голу­бая молния сверкнула из Хлева, земля покачнулась, раз­дался странный шум, клекот и резкий крик, как будто кри­чала какая-то огромная охрипшая птица. Звери застонали, заревели и закричали: «Ташлан! Спрячьте нас от него». Многие попадали на землю и спрятали морды в крылья и лапы. И никто, кроме орла Остроглаза, не заметил, какое лицо было у тархана Ришды. Остроглаз понял, что тархан удивлен и испуган не меньше, чем все остальные. «Так бы­вает со всяким, – подумал Остроглаз, – кто вызывает богов, в которых не верит. Что с ним будет, когда они действи­тельно придут?»

И тут произошло единственное за эту ночь приятное со­бытие: все говорящие псы (а их было около пятнадцати) подбежали с радостным лаем к королю. Это были огромные псы с широкой грудью и сильной пастью. Когда они подбе­гали, то напоминали огромную, разбивающуюся о морской берег волну. Она точно так же обрушивается на вас. И хотя все они были говорящими псами, но вели себя как простые собаки. Они клали передние лапы на плечи людей, лизали их лица, и все сразу говорили: «Приветствуем! Приветству­ем! Мы поможем, поможем, поможем. Скажите нам, как помочь. Где нужна помощь? Где, гав, где?»

Это было так трогательно, что вы бы заплакали. Именно на это все и надеялись. И когда в следующую минуту не­сколько мелких животных (мышей, кротов, белок) примча­лись, визжа от радости и крича: «Смотрите, смотрите, мы здесь», и когда подбежали медведь и кабан, Юстэс подумал, что все еще может повернуться к лучшему. Тириан же вни­мательно поглядел вокруг и увидел, что остальные живо­тные не сдвинулись с места.

– Ко мне, ко мне! – закричал он. – Или вы стали трусами, и я уже не ваш король?

– Мы не осмеливаемся, – захныкали голоса. – Ташлан так сердит. Защити нас от Ташлана.

– Где говорящие кони? – спросил Тириан у кабана.

– Мы видели, мы видели, – запищала мышь. – Обезьян за­ставил их работать. Они привязаны внизу у подножья хол­ма.

– Тогда вы, маленькие, – сказал Тириан, – вы, грызущие, гложущие и раскалывающие орехи, бегите стремглав, уз­найте, на чьей стороне кони. Если они на нашей стороне, вонзите зубы в веревки и грызите их до тех пор, пока кони не будут свободны. Ведите их сюда.

– Будет исполнено, сир, – раздались тоненькие голоса, и взмахнув хвостами, остроглазый и острозубый народец убе­жал. Тириан с нежностью улыбнулся им вслед. Но надо бы­ло подумать и о другом. Тархан Ришда тоже отдавал прика­зы.

– Вперед, – кричал он, – возьмите их всех живыми, если сможете, и швырните в Хлев, или втащите туда. Когда они все будут внутри, мы подожжем Хлев и принесем их в жер­тву великой богине Таш.

– Ха! – сказал Остроглаз самому себе. – И он надеется так заслужить прощение Таш за свое неверие?

Вражеская линия, около половины сил Ришды, двигалась вперед, и у Тириана едва хватило времени, чтобы отдать приказания.