Не в характере охотника было признавать себя побежденным, пока в мозгу его оставалась хоть малейшая искра сознания, которая могла поддержать силу воли. Он оглянулся кругом, отыскивая глазами, не найдется ли среди веток молодого тополя более крепкого сука, который мог бы служить ему рычагом. Будь у него в руках, говорил он себе, хорошая палка, он мог бы разъединить клещи, державшие в тисках его ногу, и освободить ее. Выбор его остановился на одной из веток, показавшейся ему вполне пригодной для этой цели. Он хотел уже сломать ее, когда до слуха его донесся легкий треск, раздавшийся где-то в кустах по ту сторону реки.

Инстинкт охотника сказал ему, что не следует шевелиться, и он только взглянул в ту сторону. Сквозь густую листву он заметил, что — движется по берегу реки. Осторожно, не делая шума, спрятался он за листвою молодого тополя и, никому не видимый оттуда, ждал появления незримого еще путника.

Скоро он увидел огромного лосося, избитого и израненного во время падения с верхушки водопада. Лосось плыл, повернувшись брюхом вверх, направляясь вниз по течению, и был уже недалеко от того места, где находился Бернс. Встречное течение подхватило его, потянуло в заливчик и погнало прямо к скрытому за листвой лицу Бернса. Здесь он запутался среди веток и остановился. Красные жабры его чуть шевелились. Жизнь еще слегка теплилась в нем.

Бернс догадался теперь, что движение, замеченное им на берегу, имело связь с появлением умирающего лосося. Поэтому он нисколько не удивился, когда на песчаной косе увидел вдруг огромного черного медведя, пристально смотревшего на воду. Казалось, будто он смотрит на Бернса, лицо которого находилось над поверхностью воды. Но Бернс знал, что он смотрит на мертвого лосося. В уме его мелькнул вдруг самый невероятный план, и сердце его затрепетало от внезапно проснувшейся надежды. Вот он, его спаситель… опасный, конечно… но все же спаситель…

Он поспешил еще больше скрыть свое лицо за листвой тополя, чтобы медведь не заметил его. В своей поспешности он потерял равновесие и взволновал воду кругом себя. Сердце его замерло от ужаса. Он был уверен, что медведь испугается и не решится плыть за рыбой.

Но медведь, к удивлению его, не колебался ни минуты и смело прыгнул в воду. Заметив бульканье воды, медведь решил, что какая-нибудь выдра, любительница рыбы, задумала отнять у него добычу. Негодуя на хитрую выдру, медведь с такою силою шлепнулся в воду, что брызги взлетели до самых высоких веток, а плеск воды разнесся по берегам, как указание всем нарушителям чужих прав, чтобы они держались по возможности дальше. Лосось принадлежал ему, так как он первый увидел его.

Медведь — искусный пловец, несмотря на свой неуклюжий вид, и не успел еще Бернс хорошенько обдумать своего плана, как услыхал под самым почти ухом сопенье и фырканье. Звуки эти показались ему громче, чем были на самом деле, так как передавались ему через поверхность воды. Бернс, доведенный до отчаяния, сразу приступил к исполнению своего плана.

Ветки, преградившие путь лососю, находились на расстоянии руки от лица Бернса. Медведь держался на воде довольно высоко и могучими плечами своими гнал перед собой такие волны, что они скрывали от него лицо Бернса. Доплыв до лосося, медведь с торжествующим видом схватил его зубами и приготовился плыть обратно к берегу.

Наступил роковой миг. С быстротою молнии протянул Бернс свои руки и, чуть не захлебываясь среди поднятого медведем водоворота, вцепился пальцами в длинную шерсть на бедрах огромного зверя. Инстинктивно закрыл он глаза, ожидая толчка и чувствуя, что еще минута, и легкие его лопнут.

Ждать ему пришлось недолго… каких-нибудь только две секунды, пока удивление медведя не перешло в настоящий панический ужас. Пораженный неожиданным нападением сзади и притом из глубины воды, он с невероятной быстротой и силой рванулся вперед. Бернс, крепко державшийся за шерсть, почувствовал, как рванулись бедра медведя, подхватив и его с такой силой, что ему показалось, будто ступня его сейчас вот оторвется от ноги. В первую минуту он хотел было выпустить медведя, чтобы спасти ногу, но тут же поборол свои опасения и продолжал крепко держаться за шерсть. Вдруг он почувствовал, что скользкие, пропитанные водой ветки расходятся, и вслед за этим его изо всей силы швырнуло вперед. Он был свободен! Выпустив из рук шерсть медведя, он всплыл на поверхность. Он задыхался, кашлял, моргал глазами.

Минуты две плыл он медленно, вдыхая свежий воздух и стараясь освободить от воды нос и глаза. Он боялся сначала, что медведь повернет назад и набросится на него. Чтобы напугать медведя, он крикнул так дико и пронзительно, как только позволяли ему усталые легкие. Но опасения его оказались напрасными. Медведь был слишком испуган и с безумною скоростью спешил к песчаной косе, забыв совершенно мертвого лосося, который медленно плыл вниз по течению.

Нога Бернса сильно болела, но зато на сердце у него было легко. Он плыл не спеша против течения и не спускал глаз с медведя, карабкавшегося на косу. Только добравшись до сухой земли, решился огромный зверь обернуться назад, пугливо осматриваясь кругом, чтобы увидеть, какое существо напало на него таким странным и небывалым способом. Человека он видел много раз, но человека, плавающего, как выдра, он никогда не видел, а потому не мог успокоиться. Он взглянул сердито на лосося, плывшего теперь посреди реки, и ему вообразилось вдруг, что лосось служил только приманкой тому ужасному и вероломному существу, блестящие серые глаза которого так упорно смотрели на него. Поспешно повернул он в другую сторону и направился к лесу, преследуемый громким насмешливым хохотом, от которого шаги его превратились скоро в сумасшедший галоп.

Когда наконец он скрылся из виду, Бернс выбрался на песчаную косу. Он снял свою мокрую одежду и растянулся на горячем песке, предоставив солнцу как можно глубже проникнуть в его кожу и согреть застывшую кровь.

О затонувшем жемчуге водолаз Ян Лаурвик узнал в одном из сингапурских трактиров, где перед самым приходом его произошло побоище. Когда он вошел туда, все уже затихло. Среди ночной тишины раздавалось только тяжелое дыхание Ласкара, который сидел, прислонившись спиною к стенке, возле трупа какого-то англичанина. Глаза Ласкара были полузакрыты, и Ян, взглянув на него, подумал, что вряд ли он выживет. Хозяин трактира, рослый китаец, лежал мертвый у своих кружек и бутылок. Ян взял знакомую бутылку, налил из нее стакан араку и поднес к губам умирающего Ласкара, который, глотнув, открыл глаза. Затем Ласкар допил стакан, выпрямился и, подав руку Яну, поблагодарил на малайском наречии.

— Кто это? — спросил Ян по-малайски, указывая на труп белого человека.

Лицо раненого Ласкара исказилось от боли и злобы.

— Он был мне другом, — отвечал он. — Нечестивые сыновья нечестивых матерей убили его.

— Какая подлость! — сочувственно произнес Ян. — Не могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

— Недолго осталось мне жить, — сказал Ласкар равнодушно.

Взглянув на кровь, просачивавшуюся сквозь его рубашку и стекающую на пол, Ян понял, что он говорит правду. Желая чем-нибудь помочь ему, он вынул из кармана красный носовой платок и перевязал ему левую руку в том месте, где между кистью и локтем из зиявшей глубокой раны ключом била алая кровь.

— Вы, видно, человек боевой, из таких же… как и он, — сказал Ласкар, слабо кивая головой в сторону мертвого англичанина. — Дайте мне еще араку… Я хочу кое-что сказать вам… Да торопитесь… я скоро буду готов…

Ян подал ему араку. Ласкар выпил его залпом и затем из кармана, находившегося внутри его вязаного шелкового пояса, достал бумагу и развернул ее дрожащими руками. Ян увидел карту, грубо нарисованную тушью и исписанную малайскими буквами. Ласкар сурово взглянул на него уже начинавшими тускнеть глазами.

— Вы уверены, что они все ушли? — спросил он, устремляя тревожный взгляд в сторону дверей.