Прентис почувствовал тошноту.

— Ага, — сказал старик. — Ага, вот именно, теперь до тебя доходит. Что мы, по-твоему, делаем здесь? В игрушки играем? Мы не просто гонимся за шайкой бандитов. Тут все одно к одному. Посмотри на любого мексиканца, идущего по улице, и скажи мне, на чьей он стороне. Он только что разговаривал с Вильей на дороге, в пяти милях отсюда, а теперь он посылает нас в другую сторону. А еще в пяти милях он натыкается на федеральную армию и, может быть, играет им на руку, показывая правильную дорогу. Или нет. Не важно. Он с радостью подложит нам свинью и будет смотреть, как мы подыхаем. Ему никак нельзя доверять. Можно только предположить, что он хитрец, тогда все с ним будет ясно.

— Но если вы так думаете, какой во всем смысл? То есть, что вы тут делаете? В конце концов, не выйдет ничего хорошего.

— Конечно нет. Ничего не изменится. Просто, насколько мне известно, все обстоит именно так. Я хорошо разбираюсь в жизни.

— Но как же мексиканцы, индейцы? Ведь война закончится, а вы никому из них не доверяете, не любите их, не хотите, чтобы они подходили близко. У вас же никого нет.

Старик пронзительно посмотрел на него, склонил набок голову и показал пальцем в сторону.

— Теперь отправляйся туда. Может быть, ты все-таки поймешь.

— Но я не могу быть таким.

— Может, нет. А может, да. Посмотрим.

— Нет. Я не хочу быть таким.

— Тогда тебе здесь нечего делать. Если ты начинаешь относиться к врагу как к человеку, считай, что ты труп.

Они посмотрели друг на друга.

Прентис помедлил минуту и повернулся, чтобы идти. Потом резко обернулся.

— Слушайте, я понимаю то, что вы говорите. Я просто не могу заставить себя зайти так далеко. Вам это ясно?

— Конечно, — ответил старик. — Конечно, я понимаю. Но в таком случае мне больше нечему тебя учить. Прентис немного подумал.

— Возможно.

И они снова посмотрели друг на друга. Прентис попытался придумать, что бы сказать, не придумал, посмотрел на солнце, садящееся за линию горизонта, потом на старика, снова повернулся и пошел вперед не останавливаясь.

— Майор не против, чтобы ты отправился со мной.

Прентис продолжал скакать вместе с колонной. Он был на левом фланге. Это происходило на следующий день около полудня; низкие, обрывистые горы тянулись справа, а с трех остальных сторон расстилалась пустыня: юкка, кактус, мескит, дурман, выжженные солнцем камни и песок.

И пыль. Все время пыль. Казалось, такой жары еще не было. Прентис снял свою кавалерийскую шляпу с круглыми полями и острой тульей, вытер голову. Он и не знал почему. Воздух был сух, он сам так обезвожен, что даже не вспотел. Он сделал это просто так, чтобы, повернувшись к старику, не пялиться на него, а как будто чем-то заниматься.

Они избегали друг друга после вчерашнего вечера. По крайней мере, это он избегал старика, стараясь держаться в группе солдат, спать рядом с ними, вместе с ними седлать лошадь. Время от времени он поглядывал вокруг; старик был почти на границе лагеря, все время один. Он сидел у огня и смотрел в темноту. Утром старик оставался на том же месте, и дело было не в том, что Прентис не одобрял его точку зрения. На самом деле он признавал, что тот прав. Он просто был не в силах представить себе, что сам когда-нибудь смог бы вести себя подобным образов. И в конце концов, Прентис ощутил себя таким наивным и глупым, что не мог отважиться подойти и заговорить с ним как ни в чем не бывало. Солдаты поели, приготовили своих лошадей, сели в седла, а Прентис все еще не позволял себе приблизиться к старику, а тот, в свою очередь, совещался со своими дозорными, послал одного из них передать что-то индейцам, потом поскакал, один впереди колонны и вернулся через три часа. К тому времени отряд прошел почти двадцать миль, и, прислушиваясь к разговорам соседей, Прентис узнал, что из-за индейца-таки у Календара были неприятности. Небольшие, но были. Майор посылал за стариком вчера поздно вечером и сегодня утром, и оба раза они крупно поговорили. Никто не знал, о чем именно, — майор с Календарем каждый раз отъезжали в сторону. Но разговор шел на повышенных тонах, это было ясно, а утром кто-то видел, как майор грозил старику кулаком. “Интересно, как это воспринял старик”, — подумал Прентис. Кое-кто видел майора сразу после разговора со стариком. Лицо у майора было красное, он срывался и рявкал на своих офицеров.

Слушая все это, Прентис наблюдал, как старик скачет во главе колонны рядом с майором. Когда старик развернулся и направился к флангу колонны, Прентис стал сосредоточенно смотреть вперед. Потом он увидел, как старик снова развернулся и оказался рядом с ним. Прентис изо всех сил старался по-прежнему смотреть прямо перед собой. Старик немного подождал, и потом предложил поехать с ним.

— Зачем? — спросил Прентис.

— Хочу тебе кое-что показать.

Прентис ни о чем не спросил. Он чувствовал, как его соседи косятся на него, и ему не хотелось никуда уезжать.

— Что же?

Они проехали рядом еще немного.

— Как хочешь, — сказал старик. Он подстегнул лошадь и поскакал вперед.

Прентис смотрел, как он удаляется. Он понимал, что зря кочевряжится и устраивает представление, доказывая свою самостоятельность. Но чем дальше отъезжал старик, тем больше ему хотелось быть с ним, и, не успев хорошо подумать, Прентис уже скакал рядом.

Старик взглянул на него.

— Ты уверен, что хочешь ехать со мной?

Прентис пожал плечами и ответил:

— Все лучше, чем глотать пыль в общем строю.

— Это уж точно, — согласился старик.

И тут он улыбнулся. Это была неширокая улыбка, зубы едва обнажились, а глаза все же оставались не очень веселыми. Но все-таки это была улыбка, и в первый раз Прентис увидел, как старик улыбается. Улыбка возымела свое действие. Его гордость и напряжение как рукой сняло. Они отделились от всех и поскакали вперед; старик показывал дорогу, Прентис чувствовал благодарность и облегчение.

Они скакали несколько часов. Старик остановился, когда они въехали на холм; колонна скрылась из виду. Старик показал вперед, на ряд рытвин и уступов, и сказал:

— Здесь.

— Не понимаю.

— Очень просто. Найди здесь воду.

— Что? Я же не умею.

— А ты подумай.

Прентис посмотрел на него: старик не шутил. Прентис сделал глубокий вдох и снова осмотрел пустыню. Потом выдохнул, наклонился в седле и стал думать. Он немного волновался из-за испытания, которому подверг его старик. Но все равно, это чем-то напоминало игру, он чувствовал радость, как от разгадывания головоломки, и, хотя в какой-то миг он ощущал на себе взгляд старика, он очень скоро забыл о своих чувствах и сосредоточился на поставленной задаче.

— Ну, посмотрим. Значит, надо подумать. Что ж, там, где есть вода, растут деревья и кусты. Не вижу здесь никаких деревьев. Кустов тут полно, это мескит, но довольно сухой и растет беспорядочно. Вон целые заросли в канаве, в сотне ярдов справа, но, я думаю, это осталось с сезона дождей. Не знаю. Трудно сказать. Надо поискать.

— Ну, что ж, хорошо. А еще что?

— Еще, наверное, должны быть животные. Скорее всего, маленькие. Ящерица, например. А может, и кабан. В крайнем случае, птица. Кстати, о животных. По-моему, там что-то шевелится. Вон там, впереди. Движущаяся точка между утесами.

— И что это, по-твоему?

— Слишком далеко, не видно. Что-то крупное, может быть, олень?

Старик сунул руку в переметную суму и достал оттуда бинокль. Прентис посмотрел в него.

— О Господи, — сказал он.

— Что там?

— Лошадь.

Старик поцокал языком.

— Вы знали?

— Я только что вернулся отсюда. Это-то я и хотел тебе показать.

Он взял бинокль, опустил его в сумку и застегнул ее, потом схватился за поводья и поскакал вниз по склону.

Они довольно долго добирались до лошади, то видели ее, то теряли из виду. Когда они поднимались на утес, она возникала перед их глазами. Поначалу она казалась точкой. Потом стали ясно видны ноги, голова, общие очертания, и теперь уже не было сомнений, что это лошадь.