В голосе Фаусты была странная кротость. Возможно, она уже сама догадалась об истинных намерениях Пардальяна. Возможно, она сообразила, что ни к чему бравировать перед ним.

— Никак, мадам, — ответил Пардальян ледяным тоном. Глаза у него загорелись, и он просто раздавил ее своим рыцарским великодушием. — Ступайте, мадам, я вас прощаю.

— Вы меня прощаете? — воскликнула Фауста. И нельзя было понять, поражена ли она таким великодушием или возмущена словом «прощаю», которое ожгло ее, как удар кнутом.

— Да, мадам, я вас прощаю, — повторил Пардальян. — Мне угодно, чтобы, если вы останетесь в живых, вы бы повторяли про себя: «Я столько раз пыталась вероломно убить шевалье де Пардальяна. И всякий раз попадала к нему в руки, а он неизменно отпускал меня». И на этот раз я вас прощаю. Ступайте, мадам.

Повелительным жестом Пардальян показал ей на дверь, и, пристыженно опустив голову, Фауста медленно вышла, не смея возражать.

Внизу она схватила фонарь, оставленный Пардальяном на первой ступеньке, и воровато посмотрела наверх, как будто он мог за ней подглядывать.

Одним прыжком она оказалась у потайной двери в погребок, рванула ее и закрыла за собой. Бросившись к дальней стене, она открыла вторую замаскированную дверь и попала в узкий коридор. Поставив фонарь на пол, она устремилась к бочонкам.

Читатель помнит, что один из них нечаянно повредили. В него-то и запустила она руки. И зарычала, как тигр:

— Порох!.. Совершенно сухой!.. Сюда ты не добрался, Пардальян!.. Значит, ты меня прощаешь!.. А я тебя — нет!.. Путь даже я здесь и останусь!..

Не переставая говорить, она ухватилась за бочонок и опрокинула его. Образовалась куча пороха. Погрузив руки в этот порошок, она стала выкладывать дорожку из пороха и довела ее до только что открытой двери. Огонь из фонаря она бросила на эту дорожку. Порошок затрещал. Огненная змея побежала к серой куче, радом с которой было еще пять бочонков, до отказа набитых порохом.

А Фауста сломя голову устремилась в темноту…

Когда она ушла, Пардальян проводил ее глазами. И впал в задумчивость. Он думал:

«Как она поступит?.. Пойдет в погребок с порохом, который я не тронул?.. Поднесет к нему огонь?.. Она прекрасно знает, что рискует не меньше, чем я. Если она подожжет порох и прыгнет первой, получится ли, что это я ее убил?.. Нет, ведь я же ей сказал: „если вы останетесь в живых“… такая женщина все понимает с полуслова. Она сама распорядится своей судьбой… Если она умрет, она сама будет виновата в своей смерти, и я уверенно могу сказать, что моя совесть чиста».

Все это Пардальян продумал с молниеносной быстротой. И быстро спустился вниз. На ходу он бросил взгляд в сторону двух невидимых дверей, расположенных в нескольких шагах одна от другой, как бы пытаясь определить, в какую из них вошла Фауста, и твердым шагом прошел мимо. Прошел мимо, открыл дверь и закрыл ее за собой.

Почти в тот же миг раздался как бы удар грома… Задрожал пол, затрещали стены. Столб огня взметнулся вверх и дом взлетел на воздух.