— Простите, мадам, я не смела, — извинилась Ла Горель елейным голосом. И с явным облегчением добавила: — Именно это я и хотела сказать.

— А откуда вам известно, что я ее отец? — поинтересовался Кончини. — Ландри разболтал, что ли?

Ла Горель заколебалась. Конечно, стоило бы подложить свинью Ландри Кокнару. Но уж очень мегере хотелось похвастаться своей сообразительностью. И она сказала правду:

— Нет, монсеньор. Более того, Ландри сделал все для того, чтобы сбить меня с толку. Он попытался даже убедить меня, что это его собственный ребенок. Но я-то знала, что Кокнар состоит у вас на службе, а вы тогда вскружили головы всем женщинам Флоренции. И я все поняла. Конечно, доказательств у меня нет. Но я просто уверена, что отец девочки — именно вы.

— Так что вы хотели мне сказать? — резко осведомился Кончини. — Говорите!

Ла Горель выдержала паузу. Именно ради этих слов она сюда и пришла. Женщина сосредоточилась и заявила:

— Одна знатная и очень влиятельная особа предложила мне кругленькую сумму за то, чтобы я согласилась подтвердить, что матерью брошенного ребенка была некая дама. Ее имя и титул будут сообщены мне в нужное время.

— И вы согласились? — зарычал Кончини.

— Само собой, — ответила старая чертовка. Не испытывая угрызений совести, она все же решила оправдаться и плаксивым голосом пояснила: — Совсем нищета заела, монсеньор.

— Имя? — холодно вмешалась Леонора.

— Имя? — повторила Ла Горель, делая вид, будто не понимает, чего от нее хотят.

— Да, имя той… знатной и очень влиятельной особы, которая предложила вам эту сделку.

— Я его не знаю, — уверенно ответила Ла Горель.

— Лжете, — резко произнесла Галигаи.

— Как можно, мадам… — заныла старуха.

— А я говорю, что вы лжете, — повторила Леонора, устремив на нее пронзительный взгляд, от которого той стало не по себе.

— Ну, в общем, да, имя мне известно, — призналась Ла Горель. — Только я его не назову.

В голосе у нее зазвучал неподдельный ужас:

— Мне еще пожить охота! А если я сообщу вам это имя, мне конец!

— Я и без вас его знаю, — бросила Леонора, пожав плечами.

— Да ну? — усомнилась Ла Горель.

— Это герцогиня де Соррьентес, — спокойно проговорила Галигаи.

Ла Горель была подавлена. Она никак не ожидала, что маршалу д'Анкру и его супруге все известно. А она-то рассчитывала, что Кончини испугается, потеряет голову, и тогда она, Ла Горель, милостиво выручит его из беды. За приличное вознаграждение, разумеется.

А маршал и Леонора оставались спокойными, словно признания старухи совсем их не трогали. Сердце у Ла Горелъ заныло, и она подумала в полном отчаянии:

«Боже мой! Я разорена! Они пустили меня по миру! Без ножа зарезали!.. Да еще заманили в это осиное гнездо… Лишь бы мне живой ноги унести!»

Не давая ей опомниться, Леонора сурово потребовала:

— А теперь назовите имя дамы, на которую вы должны указать как на мать девочки. И не вздумайте хитрить… Вы уже убедились, что мы осведомлены гораздо лучше, чем вы полагали.

Знала ли старуха это имя? Знала ли, что это королева Мария Медичи? Конечно, Фауста Ла Горель об этом не говорила. Но мегера и сама кое-что соображала. До этого имени она докапывалась уже не один год. Разумеется, она подумала и о наследнице великого герцога Тосканского. Но сама мысль о любовной связи между дочерью правителя и сыном скромного нотариуса, сомнительным дворянином, каковым являлся тогда Кончини, показалась старухе настолько далекой от жизни, что Ла Горель без колебаний отбросила эту идею.

С тех пор как Фауста приютила старуху в своем особняке, где та почти ничего не делала и получала приличные деньги, у Ла Горель было много времени для раздумий. А еще она подслушивала под каждой дверью. И так постепенно докопалась до истины. Узнав страшную правду, Ла Горель сразу поняла, что должна молчать как рыба. Произнести имя женщины, которая произвела на свет Мюгетту, значило бы — вынести самой себе смертный приговор. А старухе была еще дорога жизнь… Поэтому вопрос Леоноры не застал Ла Горель врасплох. Она сразу ответила:

— Как я могу назвать вам имя, которое мне еще не сообщили?

Мегера изобразила такое искреннее простодушие, что Леонора и Кончини невольно поверили ее словам. И все же Леонора строго осведомилась:

— Вы готовы поклясться?

Ла Горель немедленно протянула руку к распятию, висевшему на стене, выпрямилась и, уже не пряча глаз, торжественно произнесла:

— Господом Богом и вечным своим спасением клянусь, что это имя мне не называли! Пусть небесный огонь опалит мое тело, а душа вечно мучается в аду, если я сказала неправду!..

Такой страшной клятве нельзя было не поверить. Кончини и Леонора успокоились.

— Хорошо, — вздохнула Галигаи.

Ла Горель подавила невольную улыбку. Она была чиста перед Богом. Имя матери прелестной Мюгетты старухе действительно не называли: она сама до него докопалась! Значит, она не покривила душой.

— Итак, — с холодной решительностью сказала Леонора, возвращаясь к прежней теме, — итак, мадам де Соррьентес посулила вам «кругленькую» сумму за то, что вы подтвердите, будто дама, имени которой она вам не назвала, родила дочь от моего супруга, господина д'Анкра. И вы приняли это «честное» предложение, так? А теперь я вам скажу то, чего вы, похоже, не знаете…

Ла Горель стало совсем неуютно, и она униженно залепетала:

— Чего же я не знаю? Ради Бога, просветите меня, темную!

— Это называется лжесвидетельство… — ледяным тоном пояснила Леонора. — А за оговор вы можете угодить прямиком… на Гревскую площадь, где вас выставят на всеобщее обозрение… вздернув, например, на виселицу.

— Господи! — прохрипела старуха, которой показалось, что петля уже затягивается у нее на шее.

— Впрочем, это ваше дело, — безжалостно продолжала Леонора. — А нас интересует другое: зачем вы рассказал и нам эту историю… Которая может иметь для вас самые печальные последствия… чего вы хотите?

Они прекрасно знали, чего она хочет. Оба сразу сообразили, что она пришла сказать: «Дайте мне в два раза больше, и я никому ни словом не заикнусь об этом». Впрочем, они были готовы заплатить ей, не торгуясь: Мария Медичи с лихвой возместила бы км все издержки. Но Леоноре хотелось не просто купить молчание старухи, а использовать ее в своих целях. И она понимала, что, только запутав мегеру, она добьется своего.