Надо признать, что это удалось Леоноре в полной мере. Ла Горель горько сожалела, что сама полезла в «осиное гнездо». Она любила золото. Но и себя она любила не меньше. И она справедливо рассудила про себя, что после смерти ей вряд ли понадобятся деньги. Решив пойти на попятный, старуха заявила плаксивым голосом:

— Да мне ничего не надо, добрая госпожа!.. Ну просто ничегошеньки!.. Я честная женщина! Да, я поняла, что меня толкали на злое дело. Почему я согласилась? Попробуй тут не согласись… меня бы уже и в живых-то не было… Но я сразу себе сказала: «Томасса, ты должна понимать, что единственный способ выпутаться из беды — это пойти к сеньору маршалу и во всем ему признаться». Вот я и кинулась к вам…

Кончини и Леонора потеряли дар речи. Уж чего-чего, а бескорыстности от этой ведьмы они никак не ожидали. Может, они не совсем ей поверили, но оба явно смягчились, особенно Леонора.

Она же сразу почувствовала, что растрогала их, и поспешила этим воспользоваться, чтобы получить хотя бы малую толику вожделенного золота, которое уплывало у нее из-под носа. Жалобным голосом старуха продолжала:

— Я пришла… чтобы оказать вам услугу… Я остаюсь без гроша… ведь я отказалась от денег, на которые могла бы честно жить до конца своих дней… Может, я и головой рискую… ведь герцогиня де Соррьентес никогда мне этого не простит… Она велит убрать меня без лишнего шума или попросту вышвырнет на улицу… А я у нее неплохо зарабатываю… Ой, хлебну я горя… И это в мои-то годы!..

Поняв, куда она клонит, Леонора и Кончини обменялись хитрыми улыбками. По знаку жены маршал д'Анкр сказал:

— Я не допущу, чтобы вы страдали из-за меня. Упаси Бог! Вы ведь меня даже не знаете. Итак, какую сумму обещала вам герцогиня де Соррьентес?

— Пятьдесят тысяч ливров, монсеньор, — одним духом выпалила Ла Горель.

Она лгала без зазрения совести. Пятьдесят тысяч она собиралась потребовать, когда шла сюда. А Фауста обещала ей лишь половину.

Назвав эту огромную по ее представлениям сумму, старуха затаила дыхание. Не сводя глаз с маршала, она мучительно думала:

«Он медлит с ответом!.. Грабитель!.. Пресвятая Богородица, я разорена!.. Святая Томасса, верная заступница, пусть он даст мне хоть половину, и я ничего не потеряю, а тебе поставлю свечу стоимостью в целый ливр!..»

Но Ла Горель ошибалась: Кончини не собирался торговаться. Просто он был хорошим актером и умело выдерживал эффектные паузы. Наконец маршал небрежно бросил:

— Я дам вам в два раза больше. То есть сто тысяч ливров.

Эта цифра ошеломила Ла Горель. Колени у старухи подогнулись, словно перед алтарем. Молитвенно сложив ладони, с пылающими глазами она вознесла горячую хвалу своему благодетелю:

— Ах, монсеньор, сам Господь Бог не был бы так щедр, как вы!..

— Но с одним условием, — добавил Кончини.

Ла Горель выпрямилась и, дрожа от нетерпения, выпалила:

— Только прикажите!

Кончини и Леонора удовлетворенно улыбнулись: они почувствовали, что старая ведьма готова на любую низость, на любую жестокость.

— Все в свое время, — проговорил Кончини. — Впрочем, ждать долго не придется: несколько дней… самое большее — несколько недель. Вот тогда и узнаете, чего мы от вас хотим, и сразу получите обещанные сто тысяч ливров.