— Потому что я слушаю.

— Что ж, я все сказала, так что, может, теперь послушаем вас? — парировала она.

Я засмеялся. Она всегда злилась, когда чувствовала себя глупо.

— У меня есть теория.

— Ну, так поделитесь ею со мной для разнообразия. Если она не предполагает, что нас с племянником следует отправить в серое бетонное здание с решетками на окнах, под надзор монахинь.

Я в ужасе посмотрел на нее.

— Продолжайте, — засмеялась она.

— Кто сказал, что Айвен исчез?

Элизабет выглядела шокированной.

— Никто не говорил, что он исчез, и, если уж на то пошло, он вообще никогда не появлялся.

— Люк считает, что появлялся.

— Люк его выдумал.

— Может, и нет.

— Ну, я его не видела.

— Вы видите меня.

— Какое вы имеете отношение к невидимому другу Люка?

— Может быть, я и есть друг Люка, только я не люблю, когда меня называют невидимым. Это не политкорректно.

— Но я же вас вижу.

— Именно. Так что я не понимаю, почему люди упорно продолжают говорить «невидимый». Если кто-то меня видит, значит, я, несомненно, видимый. Подумайте вот о чем: случалось ли так, чтобы друг Люка Айвен и я когда-нибудь находились в одной комнате в одно и то же время?

— Ну, он мог бы быть здесь прямо сейчас, насколько я понимаю, ел бы оливки или что-нибудь в этом роде. — Она засмеялась, потом вдруг остановилась, увидев, что я больше не улыбаюсь. — Что вы такое говорите, Айвен?

— Элизабет, все очень просто. Вы сказали, что Айвен исчез, когда появился я.

— Да.

— Не кажется ли вам, что это значит, что я и есть Айвен, просто теперь и вы стали меня видеть?

Элизабет возмутилась:

— Нет, потому что вы реальный человек со своей реальной жизнью, у вас есть жена, ребенок, и вы…

— Элизабет, я не женат на Фионе.

— Ну, тогда бывшая жена, не в том дело.

— Я никогда не был на ней женат.

— Я вовсе не собираюсь вас осуждать.

— Нет, я хочу сказать, что Сэм не мой сын. — Это прозвучало настойчивее, чем мне хотелось. Дети понимают такие вещи гораздо лучше. Взрослые же все только усложняют.

Лицо у Элизабет смягчилось, она протянула руку и накрыла ею мою. У нее были изящные руки с нежной кожей и длинными тонкими пальцами.

— Айвен, — мягко сказала она, — у нас с вами есть кое-что общее. Люк тоже не мой сын. — Она улыбнулась. — Но это замечательно, что вы все равно хотите видеться с Сэмом.

— Нет, нет, Элизабет, вы не понимаете. Я никто для Фионы, и я никто для Сэма. В отличие от вас они не видят меня, они даже не знают о моем существовании, вот что я пытаюсь вам сказать. Я для них невидим. Меня не видит никто, кроме вас с Люком.

Глаза Элизабет наполнились слезами, и она сильнее сжала мою руку.

— Я понимаю.

Голос ее дрожал. Она положила вторую руку на мою и крепко ее сжала. Она боролась со своими мыслями. Я видел, что она хочет что-то сказать, но не может. Ее карие глаза встретились с моими, и после некоторого молчания на ее лице появилось такое выражение, будто она нашла то, что искала, и она сразу смягчилась.

— Айвен, вы даже не представляете, насколько мы с вами похожи, и слышать ваши слова — такое облегчение, потому что, знаете, я ведь тоже иногда чувствую себя невидимой для всех. — В ее голосе звучала печаль. — Я чувствую, что никто меня не знает, никто не видит, какая я на самом деле… кроме вас.

Она выглядела такой расстроенной, что я обнял ее. Но я был страшно разочарован, оттого что она совершенно неправильно меня поняла. Ситуация более чем необычная, потому что мои отношения с друзьями возникают не по моей инициативе и должны работать не на меня. И никогда раньше я не выбирал себе друзей сам.

Но когда ночью я лежал один и обрабатывал полученную за день информацию, я осознал, что Элизабет, как ни странно, единственная из моих друзей, кто наконец-то, в первый раз за всю мою жизнь, полностью меня понял.

Для любого, кто хоть раз с кем-то по-настоящему сблизился, пусть всего на пять минут, это важно. Впервые я ощущал, что мы не из разных миров и что некий человек — человек, который мне нравится и которого я уважаю, который завладел частичкой моего сердца, — думает и воспринимает жизнь так же, как я.

В общем, полагаю, вы прекрасно понимаете, что я чувствовал той ночью.

Я больше не был одинок. Более того, мне казалось, будто я парю в воздухе.

Погода изменилась неожиданно. За последнюю неделю июня солнце выжгло траву, высушило землю и привело за собой тысячи пчел, которые кружили всюду и всех раздражали. Вечером в субботу все кончилось. Небо потемнело, на нем появились облака. Но это типично для Ирландии: невыносимая жара — и через мгновение штормовой ветер. Вполне предсказуемая непредсказуемость.

Лежа в постели и натянув одеяло до подбородка, Элизабет дрожала от холода. Отопление включено не было, и, хотя это следовало бы сделать, она из принципа отказывалась включать его летом. Ветер обрывал и разбрасывал листья по всему городу. Деревья качались, и на стенах ее спальни плясали обезумевшие тени. Казалось, будто совсем рядом огромные волны с грохотом разбиваются об утесы. Двери в доме потрескивали и дрожали. В саду со скрипом раскачивались качели. Все пришло в бурное хаотичное движение, где не было ни намека на ритм или порядок.

Элизабет думала об Айвене. Она пыталась понять, почему ее тянет к нему и почему каждый раз, стоит ей открыть рот, она выбалтывает ему свои самые главные секреты. Она размышляла о том, почему его появление в доме доставляет ей радость и почему ей нравится о нем думать. Элизабет любила одиночество и не стремилась к общению, но с Айвеном все было наоборот. Ей пришло в голову, что, может быть, следует немного притормозить из-за Фионы, которая жила неподалеку. Не будет ли их близость с Айвеном, пусть это и просто дружба, неприятна Сэму и, главное, Фионе? Ведь Элизабет всегда могла рассчитывать на нее, когда надо было с кем-то оставить Люка.

Как обычно, Элизабет старалась не придавать этим мыслям значения. Она пыталась сделать вид, что все идет как всегда, что ничего не изменилось и ее стены не дали трещину, впустив незваного гостя. Она не хотела, чтобы это произошло, ей не справиться с новым поворотом событий.

В конце концов, она сосредоточилась на том единственном предмете, который оставался неизменным и неподвижным в резких порывах ветра. В ответ луна присматривала за ней, пока она не забылась беспокойным сном.

— Кукареку!

Элизабет удивленно приоткрыла один глаз. Комната была ярко освещена. Она медленно открыла второй и увидела, что солнце вернулось и низко висит на безоблачном голубом небе, хотя деревья все еще неистово плясали, устроив дискотеку в задней части сада.

— Кукареку!

Вот опять. Нетвердо держась на ногах после сна, она подошла к окну. На траве в саду стоял Айвен и, сложив руки рупором, кричал:

— Кукареку!

Смеясь, Элизабет прикрыла рот рукой и распахнула окно. В комнату ворвался ветер.

— Айвен, что вы делаете?

— Это ваш будильник! — прокричал он. Ветер вырвал конец фразы и унес куда-то на север.

— Вы сошли с ума! — закричала она.

В дверях спальни появился испуганный Люк:

— Что случилось?

Элизабет знаком велела Люку подойти к окну, и он успокоился, увидев Айвена.

— Привет, Айвен! — закричал Люк.

Айвен посмотрел наверх, улыбнулся и, чтобы помахать Люку, отпустил кепку, которую придерживал на голове. Кепка тут же исчезла, сорванная порывом ветра. Они хохотали, наблюдая, как он гоняется за ней по всему саду, стремительно бросаясь из стороны в сторону, когда ветер менял направление. В конце концов с помощью упавшей ветки он сбил кепку с дерева, где она застряла.

— Айвен, что ты там делаешь? — закричал Люк.

— Сегодня день Джинни Джоу! — объявил Айвен.

— Что это? — спросил у Элизабет сбитый с толку Люк.

— Понятия не имею. — Она пожала плечами.