Я лежу в канаве возле дороги.

Впереди тянется и уже скрывается за поворотом вереница телег.

— На помощь… — силюсь крикнуть я, но получается почти беззвучный стон.

Вставай.

— На помощь, — снова говорю я самому себе.

Вставай.

Все кончено. Я больше не могу стоять. Я не могу идти. Все кончено.

Вставай.

Да нет же, все кончено.

Последняя телега скрывается за поворотом. Все кончено.

… сдавайся.

Я роняю голову на обочину, в щеки впивается гравий. Все мое тело сотрясает озноб, я перекатываюсь на бок и сворачиваюсь в клубок. Закрываю глаза. Все пропало, пропало скорей бы уже меня съела чернота ну пожалста пожалста пожалста…

Ты штоли, Бен?

Я открываю глаза.

Это Уилф.

— Ты чего, Бен? — спрашивает он, хватая меня под одну руку, чтобы я мог подняться.

Даже с его помощью я не могу устоять на ногах, голова болтается, и тогда Уилф хватает меня под вторую руку. Это тоже не помогает, такшто он попросту взваливает меня на себя. Я вишу у него на плече и глазею на его пятки, пока он несет меня к телеге.

— Кто это, Уилф? — спрашивает женский голос.

— Беном звать. Видок у него неважный.

А потом Уилф усаживает меня в телегу. Она битком набита свертками, обитыми кожей сундуками, мебелью и большими корзинами, — скарб вот-вот вывалится на дорогу.

— Слишком поздно, — говорю я. — Все кончено.

Женщина спрыгивает со своего места и подходит ко мне. Она крепко сбита, непослушные волосы торчат в разные стороны, а в уголках глаз и губ у нее глубокие морщины. Зато голос шустрый и проворный, как мышка.

— Что это кончено, пострел?

— Ее забрали. — Мои губы сами собой кривятся, к горлу подступают слезы. — Я ее потерял.

Прохладная рука трогает мой лоб — это так приятно, что я к ней прижимаюсь. Женщина отнимает руку и говорит Уилфу:

— Лихорадка.

— Ага.

— Примочку б ему сделать. — Женщина зачем-то уходит к канаве. Ничего не понимаю.

— Где ж твоя Хильди, Бен? — спрашивает Уилф, пытаясь заглянуть в мои глаза. Сквозь слезы я его почти не вижу.

— Ее не Хильди зовут, — отвечаю я.

— Да знаю! — отмахивается Уилф. — Но для меня будет Хильди.

— Пропала, — говорю я и снова роняю голову. Из глаз льются слезы.

Уилф кладет руку на мое плечо и сжимает его.

— Тодд? — доносится с обочины голос Манчи, неуверенный и робкий.

— Меня тоже не Беном зовут, — говорю я Уилфу, не поднимая головы.

— Знаю, — повторяет он. — Но для нас ты Бен.

Я поднимаю на него взгляд. Лицо и Шум у него пустые, как раньше, и вот мне урок на всю жизнь: мысли человека еще ничего не говорят о самом человеке.

Уилф молча встает и возвращается на свое место. Ко мне подходит женщина: в руках у нее жутко вонючая тряпка, от которой несет кореньями, землей и какими-то мерзкими травами, но я так выбился из сил, что позволяю привязать тряпку к голове, прямо поверх чудо-пластыря.

— Это снимет жар, — говорит женщина, садясь рядом со мной. Уилф подстегивает быков, и те трогаются с места. Глаза у женщины широко открыты и пытливо заглядывают в мои, надеясь разузнать что-нибудь интересное. — Ты тоже бежишь от армии?

Ее тишина так напоминает мне о Виоле, что я прижимаюсь к ней и закрываю глаза:

— Вроде того.

— Это вы Уилфу про армию рассказали, да? Вы с той девчонкой велели Уилфу предупредить людей, чтоб они успели убежать, да?

Я смотрю сперва на нее — по моему лицу стекает вонючая грязная вода, — а потом на Уилфа. Почувствован мой взгляд, он говорит:

— На сей раз Уилфа послушали.

Я поднимаю голову и смотрю на уходящую вперед дорогу. Мы поворачиваем, и теперь я не только слышу рев воды справа — родной звук, как закадычный друг, как заклятый враг, — но и вижу далеко впереди обоз. Все телеги завалены мебелью и вещами, а наверху сидят люди.

Это караван. Телега Уилфа замыкает длинную вереницу других телег, в которых едут мужчины, женщины и, если меня не обманывают залитые вонючей дрянью глаза, маленькие дети. Их Шум и тишина парят над караваном, точно огромный гудящий рой.

Армия, то и дело слышится в нем. Армия, армия, армия.

И проклятый город.

— Брокли-фоллз? — спрашиваю я.

— И Барвиста, — отвечает женщина, быстро-быстро кивая. — И другие деревни. Слух прошел: мол, на нас двигается армия из проклятого города, и с каждой завоеванной деревней она растет. Все мужчины встают на ее сторону.

Идет и растет, вспоминаю я слова Уилфа.

— Их бутто уже несколько тысяч.

Уилф презрительно фыркает:

— Да между Брокли-фоллз и проклятым городом и тыщи людей не наберется!

Женщина кривит губы:

— За что купила, за то и продаю!

Я оглядываюсь. Манчи бежит за телегой с высунутым языком, и мне вспоминаются слова Ивана — того человека, что работал со мной в сарае. Мол, у некоторых людей другой взгляд на историю, и у Прен… у моего города до сих пор есть союзники. Может, их не тыщи, но армия всетаки растет. Идет и растет, идет и растет. Однажды она увеличится настолько, что никто против нее не выстоит, так ведь?

— Мы едем в Хейвен, — говорит женщина. — Авось там нас защитят.

— Хейвен, — бормочу я себе под нос.

— Ходят слухи, в тех краях даже лекарство от Шума выдумали. Хотела б я на это посмотреть! — Она заливается смехом. — Верней, послушать! — И хлопает себя по ноге.

— А спэки там есть? — спрашиваю я.

Женщина удивленно поворачивается:

— Спэки к людям не лезут, ты чего! Давно уж такой порядок. Мы не трогаем их, они не трогают нас — так мы сохраняем мир. — Последнюю фразу она, кажется, вызубрила наизусть. — Да и вапще, их почти не осталось.

— Мне пора. — Я упираюсь руками в пол телеги и пытаюсь, подняться. — Я должен ее найти.

Но ничего не выходит, я только валюсь с телеги на землю. Женщина кричит Уилфу, чтобы тот остановился, и они вместе затаскивают меня обратно, а заодно и Манчи прихватывают. Женщина расчищает немного места, меня укладывают, а Уилф снова подстегивает быков. Я чувствую, что едем мы теперь быстрее — а уж на своих двоих я бы точно так быстро не пошел.

— Поешь, — говорит женщина, поднося к моему рту кусок хлеба. — Куда ты собрался, не поевши?

Я беру у нее хлеб и откусываю кусочек, а потом так жадно набрасываюсь на остальное, что даже забываю поделиться с Манчи. Женщина достает еще и дает нам обоим, удивленно и внимательно следя за каждым нашим движением.

— Спасибо, — говорю.

— Меня Джейн звать. — Глаза у нее по-прежнему широко распахнуты, как бутто ей не терпится что-то сказать. — Вы видали армию? Своими глазами?

— Да, — отвечаю. — В Фарбранче.

Она со свистом втягивает воздух:

— Выходит, все правда! — Это не вопрос.

— Говорил же, что правда, — кряхтит на облучке Уилф.

— А еще говорят, бутто они отрывают людям головы, а потом выковыривают глаза и варят!

— Джейн! — обрывает ее Уилф.

— Да чего? Я просто сказала.

— Они убивают людей, — тихо говорю я. — Этого достаточно.

Глаза Джейн внимательно изучают мое лицо и Шум.

— Уилф про тебя рассказывал.

Что бы значила ее улыбка?

Капля грязной воды попадает мне в рот, и я начинаю давиться, плеваться и кашлять.

— Что за мерзость такая? — спрашиваю я, морщась от вони.

— Примочка, — отвечает Джейн. — От озноба и лихорадки.

— Воняет!

— Злой жар злого запаха боится. Клин клином, — говорит она таким тоном, бутто это все знают.

— Злой жар? Жар не злой. Просто жар.

— Ага, и примочка его прогонит.

Ну дает тетка! Она не сводит с меня широко распахнутых глаз, и вскоре мне становится не по себе. Так выглядит Аарон, когда пришпиливает тебя к стенке, когда кулаками вбивает проповедь тебе в голову, когда своими наставлениями загоняет тебя в яму, из которой можно и не выбраться.