Раздается хруст, который я запомню навсегда…

Аарон от удара падает на спину…

И Виола отпускает нож…

И отшатывается.

Лицо у нее белое.

Я слышу ее дыхание. Слышу даже сквозь рев воды.

Я приподнимаюсь на руках…

И мы смотрим.

Аарон встает…

Он встает, одной рукой стискивая нож, но не в силах его выдернуть. Единственный глаз широко распахнут, язык вываливается изо рта.

Он встает на колени.

Потом на ноги.

Виола тихо вскрикивает и пятится.

Пока не подходит ко мне.

Мы слышим, как он пытается сглотнуть.

Пытается дышать.

Аарон шагает вперед, но натыкается на кафедру.

Смотрит на нас.

Его язык распухает и извивается.

Он хочет что-то сказать.

Хочет что-то сказать мне.

Выдавить хоть слово.

Но не может.

Не может.

Его Шум — сплошь безумные краски, образы и картины, которые я никогда не смогу описать.

Аарон ловит мой взгляд.

И его Шум замолкает.

Насовсем.

Наконец-то.

Его тело заваливается на бок.

И падает с края уступа.

И исчезает под стеной воды.

Нож исчезает вместе с ним.

Виола резко и быстро садится рядом со мной, бутто падает.

Она тяжело дышит и смотрит на то место, где стоял Аарон. Солнечный зайчик освещает ее лицо, но больше на нем ничто не движется.

— Виола? — Я сажусь рядом на корточках.

— Он умер.

— Да, — киваю я. — Умер.

И она просто дышит.

Мой Шум грохочет, как терпящий крушение космический корабль, в нем столько всего разного, что голова вот-вот разорвется на части.

Я бы сам это сделал.

Я бы сделал это ради нее.

Но она…

— Я мог и сам, — говорю я вслух. — Я был готов!

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами:

— Тодд?

— Я бы сам его убил. — Мой голос немного повышается. — Я ведь был готов!

И тут ее подбородок начинает трястись, но не так, бутто она сейчас разревется, а по-настоящему трястись, а потом и плечи, глаза распахиваются шире и шире, и Виола вся ходит ходуном. В моем Шуме появляется новое чувство, я хватаю Виолу за плечи и обнимаю, и мы вместе качаемся туда-сюда, такшто она может трястись сколько угодно.

Виола долго молчит, только тихонько стонет, а я вспоминаю убийство спэка: как жуткий хруст прошел через всю мою руку, как я без конца видел его кровь, как он умирал у меня в голове снова и снова.

И умирает до сих пор.

(Но я бы мог.)

(Я был готов.)

(Ножа больше нет.)

— Я столько историй слышал про убийства, а в жизни это совсем по-другому, — говорю я Виолиной макушке. — Совсем по-другому.

(Но я бы мог.)

Виола трясется, мы по-прежнему сидим у ревущего водопада, солнце поднялось, и в пещеру теперь попадает меньше света, мы насквозь мокрые и в крови, в крови и мокрые.

Нам холодно, мы дрожим.

— Пошли, — говорю я, коекак вставая. — Первым делом надо высохнуть.

Я помогаю ей подняться. Потом иду за сумкой, которая лежит на полу между скамейками, возвращаюсь к Виоле и протягиваю ей руку.

— Солнце уже печет, — говорю я. — Снаружи мы мигом согреемся.

Виола минуту смотрит на мою руку, прежде чем взять.

Но все-таки берет.

Мы обходим кафедру, невольно глядя на то место, где стоял Аарон. Его кровь уже смыло брызгами.

(Я бы смог.)

(Вот только нож.)

Я чувствую, как моя рука трясется в ее ладони, но не знаю, кто именно из нас дрожит.

Мы начинаем подниматься по ступеням, и на полпути наверх Виола наконец заговаривает:

— Меня тошнит.

— Знаю.

Мы останавливаемся, она нагибается поближе к водопаду, и ее тошнит.

Очень сильно.

Видимо, так и должно быть, когда убиваешь кого-то взаправду.

Виола выпрямляется, волосы у нее мокрые и спутались в комок. Она сплевывает на землю.

Но глаза не поднимает.

— Я не могла тебе позволить, — говорит она. — Тогда бы он победил.

— Я был готов, — говорю я.

— Знаю, — шепчет она в свои волосы, в струи воды. — Потому я и сделала это.

Я шумно выдыхаю:

— Лучше бы ты позволила мне…

— Нет. — Виола поднимает голову. — Я не могла. — Кашляет и вытирает рот. — Хотя дело даже не в этом.

— А в чем?

Она смотрит мне прямо в глаза. Ее собственные глаза широко раскрыты и налиты кровью.

И они стали намного, намного старше.

— Мне хотелось, Тодд, — говорит Виола, морща лоб. — Мне хотелось его убить. — Она закрывает лицо руками. — О боже! боже боже боже…

— Хватит. — Я отнимаю ее руки от лица. — Перестань. Он был злой. И сумасшедший…

— Знаю! — кричит Виола. — Но я все время его вижу. Вижу, как нож втыкается в…

— Ладно, хорошо, ты хотела его убить, — обрываю я ее, пока не стало хуже. — И что? Я тоже хотел. Он нарочно все так устроил! Либо он, либо мы, так было задумано. Поэтому он и злой. Мы с тобой ни в чем не виноваты, он виноват, ясно?

Виола поднимает на меня взгляд и уже тише произносит:

— Он исполнил задуманное. Вынудил меня пасть.

Она опять стонет и зажимает рот руками, в глазах стоят слезы.

— Нет, — решительно отвечаю я. — Ты послушай меня, хорошо? Послушай, что я скажу.

Я смотрю на воду, на туннель — и не знаю, о чем думаю, но Виола стоит рядом, я ее вижу и не слышу ее мыслей, но всетаки знаю, о чем она думает, я ее вижу, она балансирует на уступе и смотрит на меня и просит ее спасти.

Спасти ее, как однажды она спасла меня.

— Вот что я думаю, — говорю я уверенным голосом, и моя голова наполняется мыслями, и они просачиваются в Шум, точно шепот правды. — Мне кажется, рано или поздно мы все падаем. Все, понимаешь? Но вопрос не в этом.

Я осторожно тяну ее за руки — убедиться, что она меня слушает.

— Вопрос в другом: сможем ли мы снова подняться?

Вода с грохотом несется мимо нас, и мы дрожим от холода и всего остального, и Виола смотрит на меня, и я жду и надеюсь.

Наконец она делает шаг от края.

И возвращается ко мне.

— Тодд, — говорит она.

Это не вопрос. Это просто мое имя.

— Пошли, — говорю я. — Хейвен ждет!

Я снова беру ее за руку, и мы выходим назад, балансируя на скользких камнях. Прыжок через пропасть на этот раз дается тяжелей, потомушто мы промокли и ослабли, но я разбегаюсь и перепрыгиваю, а потом ловлю и Виолу.

Мы оказываемся на солнце.

Несколько минут мы просто дышим, избавляясь от пробирающей до костей влаги, затем собираемся с силами и вылезаем из кустов на тропинку, а потом и на дорогу.

Мы смотрим вниз, куда ведет зигзаг.

Он по-прежнему там. Хейвен никуда не делся.

— Последний рывок, — говорю я.

Виола растирает себя руками, чтобы хоть немного обсохнуть. А потом, щурясь, глядит на меня:

— Тебе здорово досталось, ты в курсе?

Я поднимаю руки к лицу. Глаз начинает распухать, а во рту не хватает нескольких зубов.

— Спасибо, — говорю я. — Ничего не болело, пока ты не сказала.

— Прости. — Она немножко улыбается, кладет руку на свой затылок и тоже морщится.

— Ты-то как?

— Голова трещит, но жить буду.

— Смотрю, тебя ничем не проймешь.

Виола опять улыбается.

А в следующий миг что-то со СВИСТОМ пролетает в воздухе, и Виола тихонько охает. Просто «ох» — и все.

Секунду мы молча смотрим друг другу в глаза, сверху жарит солнце, и мы оба словно чем-то удивлены.

А потом я опускаю глаза.

На ее рубашке выступила кровь.

Ее кровь.

Свежая.

Льется из маленькой дырочки справа от пуговицы на животе.

Виола трогает кровь и показывает мне пальцы:

— Тодд?

И падает ничком.

Сам едва держась на ногах, я всетаки успеваю ее поймать.

И оглядываюсь.

На вершине холма, у самого начала дороги стоит…

Мистер Прентисс-младший.

Верхом на коне.

В вытянутой руке пистолет.