— Знако-омое личико… — протянул Сэм.

— Еще бы! — согласилась жена. — Пташка Блэйлока.

Поздним вечером в кабинете Сельмы зазвонил телефон. Вообще-то Сэм и Реми ждали этого звонка, но от усталости к исходу дня успели о нем позабыть. Трубку сняла Вондраш. Выслушав собеседника, она поспешила к компьютеру; через минуту застрекотал лазерный принтер. К столу Сельма вернулась со стопкой бумаг.

— Лабораторный отчет по образцам с аутригера.

— Не зачитаешь? — попросил Сэм.

Она пробежала глазами по распечаткам.

— Дерево — дуриан. Произрастает на Борнео, в Индонезии и Малайзии.

— Еще очко в пользу Индонезии, — обронил Фарго. — По-моему, курс ясен.

— Смола, которую вы соскребли с остова лодки, состоит из сока каучукового дерева, которое также растет в Индонезии. И наконец, полотно… В нем обнаружены следы листьев пандана, ротанговой пальмы и пальмы гебанг.

— Так-так, — заговорила Реми. — Это материалы, из которых изготовили полотнище паруса?

Вондраш кивнула.

— И все родом из Индонезии, — добавил Сэм.

— Стопроцентное попадание! — улыбнулась Сельма. — Заказать билеты сейчас или подождем до утра?

Палембанг, Суматра, Индонезия

Хрустя гравием, автомобиль съехал на обочину под хлопковое дерево. Мимо под непрерывную трель клаксонов, словно вырвавшись на финишную прямую, неслись малолитражки и мотороллеры.

— Ладно, твоя взяла, — вздохнул Сэм, глядя в окно на сплошной поток машин. — Но прежде чем я с риском для жизни брошусь в этот транспортный водоворот спросить дорогу, дай-ка мне еще разок заглянуть в карту.

Как и большинство мужчин, Фарго гордился своим чутьем — сверхъестественным внутренним компасом, который никогда не давал сбиться с пути. Впрочем, порой в безупречном механизме случались временные неполадки — Сэм даже научился признавать это редкое явление. Вот и сейчас «компас», похоже, забарахлил.

С трудом сдерживая улыбку, Реми протянула карту. Краем глаза она молча посматривала на сосредоточенного мужа.

— Должно быть где-то здесь!

— Конечно, милый.

С тех пор как Сэм и Реми выловили у берегов Занзибара захороненный в песках колокол, все последующие находки неизменно приводили их к Уинстону Блэйлоку — везде он оставил след. Вот и теперь одна из координат расшифрованной системы точек совпала с координатой того места, где провел последние годы жизни иезуит Хавьер Орисага. О случайном совпадении, разумеется, речи не шло. А вопросы не заканчивались…

Итак, посвятив не один год поиску родины «большой драгоценной зеленой птицы», Блэйлок между делом узнал истинную историю Ацтекской империи. Фарго, однако, не могли понять, почему математик-разведчик приехал на остров. Целенаправленно за копией кодекса Орисаги? Или, раздобыв пергамент в другом месте, вычислил нужный остров тем же способом, что и они? Также оставалось неясным, почему в Индонезию отправился сам иезуит: за сокровищами или из интереса к истории народа, истребленного у него на глазах?

Через час после видеоконференции профессор Дайделл позвонил Фарго и сообщил название деревушки, которую Орисага последние двадцать лет считал своим домом: Палембанг, остров Суматра.

Возможно, в шестнадцатом веке Палембанг, «Восточная Венеция», и был «деревушкой» — в двадцать первом же он превратился в настоящий мегаполис, самый крупный на юге Суматры. Основанный в седьмом веке, старейший город Индонезии насчитывал теперь полтора миллиона жителей.

Фарго понятия не имели, зачем отправляются в страну, приютившую Орисагу: найдется ли там что-то полезное? Найдется ли там хоть что-то? Впрочем, знаки, которым они послушно следовали от самого Занзибара, четко задавали маршрут. Все указывало на неведомый пункт назначения, затерянный в Индонезии: метания Блэйлока, его журнал, карты, кодекс, Орисага. А теперь и лабораторный отчет…

— Если бы Орисага великодушно зафиксировал в анналах истории свой адрес, как бы это облегчило нашу жизнь! Никакой заботы о потомках, — проворчал Сэм.

— Думаю, если бы он знал о нашем приезде, то непременно черкнул бы адресок, — заметила Реми. — Так что женщина сказала, какого цвета дом — красный или зеленый?

— Зеленый.

Днем раньше, сразу после прибытия в Палембанг, они обошли шесть музеев — точнее, историков, рекомендованных им как специалисты по доколониальной истории города. Однако те никогда не слышали об Орисаге. Все как один отправили странных американцев в городскую администрацию, посоветовав поискать упоминания о своем приятеле в многовековой подборке газет на микрофишах.

Скользя пальцем по нарисованной дороге, Фарго слегка склонил голову — и в поле его зрения вдруг попали таблички с названиями улиц. Мигом сложив карту, он с уверенной улыбкой вернул ее Реми.

— Я знаю, где сбился с пути!

— В каком смысле: религиозном или топографическом?

— Острячка…

Он завел машину, выждал подходящий момент и, вывернув на дорогу, рванул вперед.

Пропетляв минут двадцать по задворкам, Фарго очутились в промышленной зоне. За складами, как ни странно, виднелся жилой квартал: утопающие в зелени домики, старые, но ухоженные. Описав круг, Сэм остановил машину у коттеджа с зелено-коричневыми ставнями и белой оградой, наполовину оплетенной цветущим вьюном, — в США такой дом назвали бы «фермерским».

Фарго взошли на крыльцо, постучались. Изнутри донесся шум шагов. Дверь распахнулась, и на пороге появился аккуратно одетый мужчина-европеец лет пятидесяти пяти, в брюках цвета хаки и белой рубашке.

— Добрый день, слушаю вас, — сказал он по-английски с оксфордским акцентом.

— Нам нужен дом Сукасари, — объяснила Реми.

— Он перед вами, мадам. Чем могу помочь?

— Мы кое-кого ищем… Монаха… Возможно, он жил в этой местности, в шестнадцатом веке.

— Только и всего? А я-то решил, что вы торгуете пылесосами, например, или горшками-сковородками… — Он неловко улыбнулся и отступил в сторону. — Пожалуйста, проходите. Меня зовут Роберт Маркотт.

— Сэм и Реми Фарго, — представились они.

— Идемте. Вот приготовлю чай — и тогда расскажу об Индонезии шестнадцатого века все, что знаю.

— Простите, но, кажется, вы не слишком удивились интересующему нас предмету, — осторожно заметила Реми.

— Ничуть. Я объясню почему. Проходите… садитесь.

Он провел их в кабинет, заставленный по периметру книжными шкафами высотой от пола до потолка. На полу лежал персидский ковер; довершали убранство журнальный столик и ротанговая мебель. Фарго опустились на диван.

— Я на минутку! — предупредил Маркотт и вышел в боковую дверь.

В глубине дома зазвенел фарфор, пронзительно свистнул чайник. Спустя минуту хозяин вернулся в кабинет с сервизом на подносе и, разлив по чашкам чай, уселся напротив гостей.

— Кто посоветовал вам ко мне обратиться? — спросил он.

— Одна женщина по имени Рацами…

— А! Милейшая дама. Ничего не знает об истории Суматры вплоть до двадцатого века.

— Она уверяла нас, что тут музей.

— Боюсь, вышел небольшой… языковой казус. Перепутали историка с музеем. Помимо официального индонезийского языка в стране уйма диалектов. Я уже давно не исправляю у собеседников ошибки в речи. Десять лет назад вышла моя книга о христианстве в Индонезии. Очевидно, поэтому я и превратился в «музей», — Маркотт взял с ближайшей полки один из томов и протянул его Реми.

— «Бог на Яве», — прочитала она.

— Могло быть и хуже. Чуть не стало… Издатель хотел назвать ее «Иисус на Яве».

Сэм рассмеялся.

— Вы выбрали меньшее из зол.

— Иначе меня одолели бы толпы людей, жаждущих узнать о религиозной значимости кофе. Вот был бы ужас! Вообще я приехал сюда собрать материал для книги, но по-настоящему влюбился в остров… и остался навсегда. Уже пятнадцать лет живу. Так вы говорили, что ищете монаха?