— Как раз подойдет, — хмыкнул Бернак, касаясь края картинки пальцами.

Картинка с чудовищем тут же превратилась в сплошное бледно-зеленое пламя. Жуткое зрелище дополняло пятнышко в центре: казалось, все языки пламени уходят в воронку. Через миг вертящийся зеленый огонь превратился в медленно клубящийся сгусток тумана. На его фоне появились смутные образы, которые постепенно вырисовывались: деревня посреди лесистых холмов, с которых спускается поток. Трое всадников пересекают бревенчатый мост. Первым ехал неизвестный Бернаку мужчина, вторым оказалась женщина-маг, которая отбила его атаку в ущелье. А третей была Керен. Нерек затаила дыхание.

Маленький мальчик, который ехал вместе с женщиной-магом, подбежал к ближайшей хижине и заколотил в дверь. Из дому выскочили взрослые, дети, собаки. Всадники спешились и начали пожимать руки приветствовавшим их хозяевам. Бернак изменил угол зрения, поднялся над пейзажем, разглядывая леса и уходящие на запад поля, широкую реку, впадающую в море. Нерек вздохнула.

— Они все еще к западу от Руканги, в юго-восточной оконечности Гронанвеля, — пояснил Бернак. — Но непременно поедут потом через горы. Ты отправишься на север, в мой гарнизон в Нагирских горах. Я дам тебе письмо к командиру, а он предоставит десяток своих лучших солдат.

Тревога отразилась на ее лице.

— Если я поеду без тебя, как я узнаю, где их найти?

— Источник поможет тебе. Коснись его, вдохни, попробуй на вкус, и он поведет тебя навстречу твоей судьбе.

Она тяжело вздохнула, глядя на гобелен, потом кивнула:

— Когда я еду?

— Скоро, — ответил он, кладя тяжелую руку ей на плечо. — Очень скоро.

Гобелен у них за спиной рассыпался каскадом золы, мелкой, как пыль.

Заброшенная мельница представляла собой каменное квадратное двухэтажное строение с небольшой башенкой. Когда-то, во времена частых набегов разбойников с гор, эта постройка выполняла роль форта: стены сохранили низенький парапет и прорези для лучников. Потом форт почему-то перестроили под мельницу, а теперь она стояла темной и пустой, стены зарастали бурьяном, огромное мельничное колесо валялось на берегу потока и с каждым годом все больше врастало в грязь, на нем тоже росли сорняки. Прежним остался только поток, сбегающий с Бахрузских гор, несущий в себе отражения созвездий, чтобы потом утопить их в водах озера Одагаль.

Коделю удалось быстро завести лошадей и людей под своды мельницы, за что Таврик был ему очень признателен. Его рука невыносимо ныла от холодного ночного воздуха, боль начинала мутить рассудок, а желудок был готов вывернуться наизнанку…

По стенам горели факелы, вселяя жизнь в просторную пустую комнату с тяжелыми деревянными балками под потолком. Возле одной из стен валялся большой мельничный жернов с осью, толщиной в человеческую ногу, когда-то соединяющей его с водяным колесом, теперь ось валялась просто так, на жернове, оставив на граните пятна ржавчины. Пол замусорен и заляпан птичьим пометом: все это Кодель приказал вымести одному из своих людей. В очаге развели огонь, достали припасы из седельных сумок, разложили одеяла. Запах готовящейся пищи веселил сердце путникам.

Таврик достал свою походную постель, стараясь по возможности не попадаться на глаза остальным. Он кинул одеяло в нишу у двери, в стороне от других, и тяжело опустился на него. Его смущали и приводили в недоумение собственные мысли. Первый шок после ампутации прошел, но остались душевные и физические страдания. Он постоянно ловил себя на том, что пытается взять поводья, расстегнуть пуговицы, взять ложку несуществующей рукой, обманутый чувством, что она на месте. Он уставился на тугой сверток бинтов, перетянутый кожаными ремнями, который он поддерживал здоровой рукой, и прикрыл глаза, чтобы сдержать слезы, появлявшиеся каждый раз, когда он думал о своем отце, герцоге Патрейнском.

Обрывки воспоминаний тревожили его: вот он бежит вместе со своей собакой, вот скачет по пустошам Южного Катриза, ловчий сокол взлетает с толстой кожаной перчатки его отца. Он вспомнил ежегодные скачки в Тоброзе и чествования лучших наездников. Вспомнил, как его мать, леди Иллиан, учила его декламировать стихи и играть на четырехструнном кулесте. Он также вспомнил беззвучно рыдающего отца, когда она скончалась после долгой болезни. Потом ее вынесли во двор с фонтаном под сумрачное небо и пели над ней скорбные песни.

Позже были уроки владения мечом и луком, обязанности и ответственность, все это — во время растущего напряжения в отношениях герцога с могонскими племенами. Как-то его отец позвал его, усадил и рассказал, как хотел уехать вместе с остальными за море, в Кеременкул, после падения Империи. Но решил остаться, чтобы прикрывать от могонцев простых людей и не позволять им страдать сверх всякой меры.

Его отец. Слезы катились из глаз, капая на перетянутую культю. Даже отца он потерял, когда Архимаг Бардоу и Шин Хантика рассказали ему, кто был его настоящим родителем и какая ужасная ответственность возлагается теперь на него.

Кто-то подошел и сел рядом с ним, скрестив ноги. Это была сестра Ордена Матери, помощница Аббатисы Халимер, Пириса, круглолицая женщина лет сорока, одетая в короткий серый плащ и плотные грубые чулки. Она протянула ему деревянные миску и ложку, которые он принял с благодарностью и, поставив миску на колено, принялся за еду. Юноша уже почти доел, когда она спросила:

— Ну как, нравится?

Он кивнул с набитым ртом.

— Замечательно. Итак, кто был королем Мантинора во времена существования Лиги Яфрена?

Таврик застонал. С того самого момента, как они покинули Крусивель четыре дня назад, Пириса и Химбер, человек Бардоу, донимали его бесконечными лекциями и вопросами по истории и культуре Катримантинской Империи и предшествовавших ей государств. Кое-что из этого он знал неплохо, особенно то, что касалось Катриза и южных королевств, но вот о севере не знал почти ничего.

Пириса выжидающе улыбалась.

— Э-э, Тавалир… э… Второй.

— Третий. А его Верховный Канцлер?

Таврик ощутил, как по лицу катятся капли пота:

— Акрум?

— Окрум Банавский, который отправил какую армию на гибель у Дороги Раля?

Это он знал:

— Золотую Фалангу.

Сестра удовлетворенно кивнула, а юноша быстро доскреб остатки уже холодного варева и отставил в сторону миску.

— Некоторые из этих имен и названий могут быть незнакомы тебе, — продолжила Пириса. — Но для многих народов бывшей Империи это часть их жизни, прочная нить, связывающая прошлое с настоящим. — Она задумчиво улыбнулась. — Ты делаешь успехи.

— Спасибо, сестра. А Шин Химбер будет задавать мне вопросы сегодня?

— Нет. Его снова беспокоит спина, и он решил лечь пораньше. — Она кивнула на лежащий в углу сверток из одеял. — Но тебе следует заняться манускриптом, который он передал, чтобы быть готовым отвечать на вопросы утром. — Она одернула свой коротенький плащ и встала. — Тот, что оставила тебе я, тоже можешь перечитать.

Он подождал, пока она ушла на другую сторону помещения, потом глубоко вздохнул и взял небольшой коричневый сверток, в котором были все его нехитрые пожитки, потом вытащил оттуда тонкую книжку, потрепанные страницы которой были зажаты между прочными деревянными обложками, поцарапанными за долгие годы использования. Положив книгу на колени, он прочел то, что было написано на первой странице. «Корни Империи, или Краткий перечень монархов, оказавших влияние на формирование Катримантинской Империи». Он открыл главу, посвященную кланам Кейаны.

Потом снова вернулся к началу и стал перечитывать главу об Орозиаде из Эбро'Хета, легендарном короле, который объединил королевства в их борьбе с Порождениями Демона. Орозиада потерял левую руку в одной из битв с чудовищами, напавшими на его королевство. Но выжил и привел сперва свой народ, а за ним и все остальные к новой жизни, прогнав врагов и заставив их вернуться из Прекайна к себе, в Королевство Руин. Прекайн был отдан оставшимся в живых после войны магам и заклинателям, чтобы те превратили его в святое место, которое стало бы и их домом, при условии что они соберут своих товарищей и все вместе откроют там школу магии Силы Корня и Низшей Силы.