– Маловато еще у тебя знаний, – сказала она. – Ну ничего. Теперь я не сплю, будем с тобой заниматься.
Она пришила к пледу этикетку от старого итальянского свитера и ушла.
Вернулась она где-то через час. И положила на стол деньги. Гривны. Много.
– Чтобы ты не переживал, Ворон, – весело сказал она, – взяла гривнами. А то опять мне плешь проешь, с тебя станется!..
Да, в тот день она была веселая. Радостная. И кокетничала, даже куражилась чуть-чуть.
И соскучилась: видно было, как она соскучилась по всем нам и по нашей квартире за три месяца – или за четыре года?
Она расцеловала Жаба, весьма тем довольного, но уже опасающегося раздуваться, чтобы ненароком не взлететь под потолок.
Она обсудила с Рыбом некоторые события из политической жизни страны и всего мира, в частности войну в Чечне и грядущие выборы.
Пауку она рассказала несколько свежих анекдотов про «новых русских», услышанных ею на рынке, пока она продавала плед.
Она слегка проэкзаменовала меня и подольстилась к Ворону, похвалив мою выучку и попросив у Ворона совета, каким образом лучше построить будущие занятия со мной.
Она помогла Домовушке приготовить начинку для пирогов и безропотно выслушала краткое изложение просмотренного Домовушкою за эти три месяца аргентинского сериала.
Петух тоже удостоился ее мимолетной ласки.
Даже Крыс получил немного тепла – Лада пощекотала его под подбородком и спросила:
– Ну как, привыкаешь помаленьку?
Пса и меня она поминутно гладила или хотя бы просто дотрагивалась до нашей шерсти.
И все мы, конечно, были счастливы и лезли вон из своих шкур, чтобы это показать. Жизнь казалась прекрасной, будущее – лучезарным, небо – безоблачным.
После обеда Лада вместе с Лёней и Псом пошли пройтись. Лада убедила Лёню, что с ней, с Ладой, прогулка для Лёни совершенно безопасна и что она, Лада, отведет глаза любому милиционеру, хоть полковнику МВД, хоть генералу от инфантерии. Кстати, вы знаете, кто такие генералы от инфантерии? Лично я не знаю.
Они ушли.
Домовушка в кухне мыл посуду и чистил противни.
Петух прикорнул на спинке кресла, переваривая в дремоте сытный обед.
Жаб, Рыб и Паук на подоконнике вели мирную беседу об экономике страны и возможных путях ее реанимации.
Крыс выразил желание искупаться – впервые за три месяца он выразил хоть какое-то желание – и теперь плескался в ванне, развлекая себя пением песен Андрея Макаревича, в частности «Поворота» и «Птицы цвета ультрамарин».
После ванны он, чисто вымытый и благоухающий ароматом травяного шампуня, уютно устроился в кресле с книжкой – все тем же «Волшебником Земноморья». Правда, у него обнаружилась дурная привычка обкусывать уголки страниц во время чтения, я сделал ему замечание и пообещал, если это повторится, надеть на него намордник. Он согласился, что я прав, и пообещал постараться больше так не делать. Но, конечно, старался он недолго – книжка уж больно хорошая – и я собрался повторить свое замечание, но не успел.
В дверь позвонили.
Домовушка, открыв дверь, воскликнул нечто нечленораздельное, и я не смог разобрать, удивленным был его возглас или огорченным.
И пошел посмотреть.
А посмотреть было на что!
Тщедушная Лёня волокла на себе Ладу, закинув ее руку на свою тощую шейку.
Пес, потерявший дар речи, не мог даже и выть и судорожно разевал пасть, как человек, у которого заложило уши. Он подталкивал Ладу сзади, обхватив передними лапами за талию.
А Лада повисла на худенькой Лёне бездушным кулем с мукой, и прекрасные синие глаза ее были закрыты.
– Что?.. – Я пытался спросить, что случилось, но от ужаса у меня перехватило горло.
Лёня уронила Ладу прямо на пол в коридоре, и Пес едва успел смягчить падение своей обожаемой хозяйки, бросившись под нее вместо коврика.
И взвыл горестно и с безнадежностью.
Домовушка, заметавшись, начал перекидываться в таракана, бросил это занятие на половине, кинулся к Ладе, метнулся в кухню, снова кинулся к Ладе, но теперь уже вооруженный термометром и тонометром. Его бородка дрожала, глазки округлились, а слабые тараканьи лапки с трудом справлялись с медицинскими приборами, когда он пытался померить Ладе температуру и давление.
Петух раскукарекался встревоженно, почуяв нечто недоброе.
И замер, судорожно хлопнув крыльями. Замерли все, даже Домовушка оставил свои попытки оказать неотложную медицинскую помощь.
Ужас придавил нам плечи, ужас и безысходность.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой мы спорим
Ну что у нас плохого?
Наконец я обрел дар речи.
– Она умерла? – спросил я дрожащим голосом, чувствуя, что шерсть моя от такого предположения встала дыбом.
Лёня, утерев со лба пот, помотала головой, отрицая мое предположение, и я с облегчением перевел дух.
– Спит, – сказала Лёня. – Мы гуляли, потом устали, сели на скамеечку. Она вдруг зевнула и говорит, что спать очень хочется, я, говорит, подремлю чуток. И заснула, прямо так, сидя. А Пес сказал, что нельзя на улице спать, что стемнеет скоро, и стал ее будить, и я тоже, но добудиться мы не смогли и поволокли ее домой, а все на нас пальцами показывали, решили, наверное, что она пьяная.
Мне показалось, что Лёня очень зла на Ладу. Впрочем, поразмыслив, я согласился, что на месте Лёни я бы еще и не так разозлился.
Пес облизывал лицо Лады розовым языком и жалобно стенал.
Домовушка наконец вернулся в нормальный облик гуманоида и кинулся звать Ворона.
– Преминистр! – раздался из кабинета его взволнованный и строгий голос. – Беда! С Ладушкою нашею вновь беда приключилась!
Ворон раздраженно каркнул в ответ – как я понимаю, он только-только приступил к приятной послеобеденной дремоте, и ему не понравилось, что его будят.
И появился он из кабинета взъерошенный и недовольный.
Но все его недовольство вмиг улетучилось, когда он увидел Ладу, все еще лежащую на полу, усталую Лёню, стенающего Пса и всех нас, оглушенных несчастьем.
– Так, значит, – грустно каркнул он. – Достали ее все-таки темные силы.
– Кто? – взвыл Пес, вскакивая. – Как? Почему?
Ворон слетал на кухню за магоочками, вернулся, уселся на пол и внимательно рассмотрел пальцы Лады.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Никаких следов. А ведь сказано было, что она уколет палец веретеном…
Тут уже взвыл я:
– Ты что, Ворон? Это же из сказки про Спящую красавицу! Шарль Перро! И откуда она могла взять веретено – в наше-то время?
– Заклятие веретена могло быть перенесено на другой предмет! – гаркнул Ворон. – Какая разница, веретено, не веретено! Видишь же, ее усыпили! А кто мог это сделать, кроме тех, кто наложил заклятие!
– А почему ты решил, что должно быть веретено? – не сдавался я. – Раньше ты мне про веретено ничего не говорил!
– Я не решил, – нахально заявил Ворон и сердито посмотрел на меня круглым желтым глазом. – Я просто экстраполирую реалии магического континуума на происходящее в Здесь. И делаю выводы. Бабушка ожидала чего-то такого, но было неизвестно, чего именно ожидать. Оттого и берегли ее… Не уберегли.
Пес взвыл.
– На кроватку надобно ее переложить, не ровен час застудится, – забеспокоился Домовушка, роняя слезы. – Давай-ка, Песик, и вот Коток нам подсобит… ну-ка, взяли!
– Не понимаю, – пыхтел я, помогая переносить Ладу на кровать. Мне, как маломощному по сравнению с Псом, досталась левая нога Лады, Домовушка волок правую, а Пес взял Ладу под мышки. Лёня страховала снизу. – Не понимаю, почему ты так уверен? Что именно темные силы и что именно веретеном? Неужели не могло быть естественных причин? Кстати, она мне жаловалась, что вроде недоспала. Может, на нее спячка напала, откуда ты знаешь? И проснулась она раньше времени, сам же говорил, что ждать надо три месяца, а она возьми и проснись с опережением графика! А теперь досыпает свое. Или… – я вдохновенно фантазировал, устраивая ножку Лады поудобнее и расправляя завернувшийся угол простынки, – или она, может быть, этими самыми хроностазионами заразилась в шкафу. Опять же ты говорил, что их природа неизвестна, живые они или мертвые, а это, может, вирус, и для людей опасный!