Он, должно быть, уже был оповещен о том, что я потерял память. Рыб, декларируя отвращение к сплетням, тем не менее, тот еще сплетник: походя, двумя-тремя словами, а то и вовсе ненароком, легким намеком, поставит в известность всех и обо всем.

Хотя, возможно, я наговариваю на смирного и скромного Карася, и Жаб просто подслушал ночной наш с Рыбом разговор.

И теперь Жаб придвинулся ко мне поближе, и вполголоса, обстоятельно, с удовольствием, которого не скрывал, сообщил мне обо всех моих вчерашних подвигах.

Во-первых, разбив рюмку с валерьянкой, предназначавшейся Жабу, я этим не ограничился, нет!

Я сунул морду в стакан Лёни, вылакал половину, а потом лапой вышиб этот самый стакан из ее руки. Стакан разбился, и я подлизал валерьянку с пола.

Но этого мне оказалось мало, и я принялся извлекать валерьянку из Чайника. Чайник, перепуганный, задребезжал крышкой, засвистел носиком и попытался скрыться от меня под шкафом, откуда я его выкатил лапой, частично расплескав содержимое.

Домовушка и Ворон, в тщетных попытках унять меня, пострадали: я исцарапал Домовушке лапы и мордочку, а у Ворона выдрал несколько перьев.

Даже настоятельный призыв Паука не смог остановить меня, я и у Петуха изрядно потрепал хвост, и Петух, неся на себе Паука, постыдно бежал с поля боя и скрылся от меня в туалете, запершись на задвижку.

Потом я впал в лирическое настроение, я катался по полу, мурлыча и дико подвывая (как я понимаю, «диким подвыванием» Жаб обозвал мое пение), я ловил лапами свой хвост, валенки Домовушки и Лёнины пятки. Лёня взвизгивала басом и орала, что боится щекотки, а Ворон с Домовушкой урезонивали меня, держась, правда, на расстоянии.

Но я не поддавался на уговоры и не слышал укоров и упреков.

Ворон попробовал воздействовать на меня гипнозом — но его вопль: «СПАТЬ!!!» не подействовал, точно так же, как и привычное долбание меня клювом в темечко. Я увернулся, а Ворон потерял еще несколько перьев.

Домовушка было окатил меня водой — он притащил полное ведро и выплеснул на то место, где я только что кувыркался. Но досталось не мне, а Жабу, как всегда попавшему туда, куда не надо. А я уже вспрыгнул Лёне на голову, а оттуда на люстру, и принялся обрывать висюльки и швырять ими в Домовушку. Домовушка ловил висюльки в полете, как заправский голкипер, и складывал их в карманы.

— А еще ты речь толкнул, — сообщил Жаб, слизнув с тарелки последний комочек каши. — Оскорбительную. Потребовал курнуть тебе фирман. Это что, травка? Вроде анаши?

— Фимиам, — подсказал Крыс. Он внимательно подслушивал Жаба, подхихикивая в некоторых местах — наслаждался, должно быть, воспоминаниями о моем непотребном поведении. — Ты потребовал курить тебе фимиам, потому что ты весь такой замечательный. Великий и могучий герой. Спаситель человечества.

— Ага, — подтвердил Жаб. — А мы все перед тобой — воши. Кроме Домовушки. Потому что Домовушка — таракан.

— Не мог я вошами вас называть! — слабо запротестовал я. — Не мой это лексикон!

— Точно, лексикон не твой, а жабий — это он тебе общий смысл передает, — хихикнул Крыс. — В своем понимании. Ты сказал — «мошкара и мелочь пузатая».

— А потом ты раскачался на люстре и с диким мявом плюхнулся на кровать, где этот, Ратиборя спал, — пыхтя и злорадствуя сообщил Жаб. — И отрубился. А Ратиборя, наоборот, проснулся, и Ворону пришлось спешно его усыплять по новой. А тебя Ворон за шкирку отволок в большую комнату и бросил на Ладу. Он, наверное, думал, что ты и Ладу тоже можешь разбудить. А не вышло…

— Утро воспоминаний прошу считать оконченным! — каркнул вдруг Ворон. Он, оказывается, тоже прислушивался к нашей беседе. — Пора за работу, товарищи и друзья! Ратибор проснется через полчаса… нет, через двадцать девять минут, и нам необходимо выработать план действий: я думаю, что держать его (либо ее — это как вам больше импонирует) постоянно под гипнозом нецелесообразно. Для начала проведем совещание. Ты, Кот, отправляйся в шкаф и приведи Пса и Леонидию…

— Нет уж, лучше я слётаю, — пробормотал Домовушка. — Невместно его величие на посылах-то держать! И младенчика заодно подкормлю, да и повожусь с ним — давненько детишек тетешкать не доводилось…

— Вчера, — сказал Крыс.

— Ась? — не понял Домовушка.

— Вчера ты его тетешкал, — напомнил Крыс.

— Ой, да что там тетешкал — так, агукнул ему разика два, а после побежал на стол собирать. Не натетешкался.

— А не заблудишься? — с подозрением спросил Ворон.

— Не, я веревочкой обвяжусь, чтобы не заплутать.

— Ну, хорошо, — снизошел Ворон. — Но и младенца тоже захватите. Рецидива я не опасаюсь; если же он все-таки случится, то ничего страшного, а даже и напротив, это поможет нам на какое-то время решить проблему с его питанием. А потом мы опять поместим ребенка в вытяжной шкаф.

Я опомнился:

— Да уж ладно, я сам схожу, а то и вправду заблудишься, — сказал я Домовушке.

— Сказано — слётаю, значит, слётаю, — буркнул Домовушка, на меня даже не взглянув. — А то еще корона у твоего величия с головки свалится…

— Ну Домовушка, — сказал я, — ну прости! С кем не бывает…

— Со мной, — с готовностью отозвался Домовушка. — Со мной такового не бывает, и быть не может. Потому как что у пьяного на языке — то тверезый про себя думает-помысливает. А я про всех хорошо мыслю, потому даже если вдруг и переберу малость соку березового, то никому дурного слова все равно не скажу.

— Так, — прервал нас Ворон. — Выяснением отношений и взаимным расшаркиванием займетесь позже, когда негативные последствия вчерашнего происшествия будут ликвидированы. А посему задвиньте поглубже оскорбленное самолюбие и комплекс вины, и беритесь за дело. Домовой, раз уж ты у нас вызвался волонтером, то отправляйся, пожалуйста, в шкаф. А ты, Кот, пригласи из Бабушкиной комнаты Чайника. Я хочу с ним побеседовать. И где Петух? Вместе с Пауком? Почему их не было за завтраком?

— Да они на зорьке откушали, Петушок как пропел, я ему пшена отсыпал, еще не вареного, он и поклевал, а товарищу капитану Пауку я молочка налил в блюдечко. Отдыхают, поди, почивают после трапезы…

— Буди! — приказал Ворон.

Был Ворон возбужден — то-то он прохаживался взад-вперед по своей жердочке, топорща перья. Но и собран, и глаза его, круглые и желтые, сияли таинственно и тревожно.

Когда Домовушка, опередив меня, помчался за Псом, Лёней и Чайником, Ворон склонился ко мне и тихо сказал:

— Случившееся, надеюсь, будет тебе хорошим уроком. Время от времени расслабиться необходимо каждому мыслящему индивидууму, особенно занимающемуся напряженной исследовательской работой. Но не стоит расслабляться в присутствии близких. Ради авторитета своего, и спокойствия — их.

Вот так оно всегда со мной выходит: стоит совершить что-нибудь хорошее, безусловно положительное, великое даже, подвиг какой-нибудь — и тут же я все порчу. Карма у меня такая, должно быть, планида с фортуною.

И ведь что самое обидное — я ведь и не виноват даже!

Сами мне под нос валерьянку подсунули — и меня потом же и обвиняют, мол, надо было держать себя в руках. В лапах то есть.

А как удержать? Как, спрашиваю я вас, если моя котиная природа от запаха этой самой валерьянки взбунтовалась? С природой же не поспоришь!

И про люстру: люстры просто специально сделаны для котов, как у Чехова ружье на стенке — для обязательного финального выстрела. Если мы имеем люстру с достаточно широким основанием, а не какой-нибудь пузырь на шнурочке — с одной стороны; и кота, вышедшего из себя неважно, по какой причине — от страха, от ярости ли, от любви, или, как в случае со мной, хлебнувшего валерьянки — с другой, то этот кот обязательно на этой люстре окажется. Это закон взаимного притяжения котов и люстр. Вспомните кота Бегемота у Булгакова. Или прекрасный фильм Леонида Гайдая про Ивана Васильевича, который меняет профессию.