Вечером Мари-Анж ужинала с Билли и его родными. В округе все только и говорили, что о его новом «порше» – Билли ездил на нем при каждом удобном случае. Его отец даже шутил, что он проводит больше времени за рулем «порше», чем на тракторе. Дебби, подружка Билли, была в восторге от нового автомобиля, но для него самого он был прежде всего ценен не сам по себе, а как подарок Мари-Анж. Он в конце концов перестал спорить и согласился принять «порше», сказав при этом, что ему бы не следовало этого делать, но он не может расстаться с такой красивой игрушкой. Это был автомобиль его мечты – и благодарность Мари-Анж за «шевроле», который когда-то подарил ей он.

– Я позвоню тебе из Парижа, как только смогу, – пообещала Мари-Анж на обратном пути.

Билли отвез ее домой. Свой «шевроле» она тоже оставила ему и попросила сохранить до тех времен, когда она вернется и снова будет ездить на занятия. Подарок Билли был ей очень дорог, и она не хотела его продавать: это была единственная вещь, которую ей хотелось иметь на память о годах, проведенных на ферме Кэрол Коллинз. Все счастливые воспоминания от этого периода были связаны только с Билли.

Он пообещал заехать за ней утром и доставить в аэропорт.

Расставшись с Билли, Мари-Анж бродила по опустевшему дому и думала о десяти годах, проведенныхздесь. Сейчас, когда она о них вспоминала, они казались ей жуткими, мучительно одинокими. Она думала и о двоюродной бабке, пытаясь представить, как та устроилась в доме престарелых, но Кэрол сказала, чтобы Мари-Анж не трудилась ей звонить, и она не стала.

Ночью Мари-Анж спала плохо., часто просыпалась. Впервые за последние десять лет ей не нужно было вставать чуть свет, чтобы доить корову. Мысль о том, что она очень скоро увидит Париж, а затем и Мармутон, вызывала у нее странные ощущения. Она не могла себе представить, что ее ждет во Франции.

Ровно в девять Билли заехал за ней. Он положил в багажник ее скромные пожитки – одну небольшую сумку. Мари-Анж было почти нечего взять с собой, у нее не было ни фотографий, ни сувениров – ничего, кроме воспоминаний и самодельных подарков, которые Билли подарил ей за все эти годы на дни рождения и Рождество. Единственным своим сокровищем Мари-Анж считала фотографии родителей и Робера в медальоне, который она до сих пор носила на шее.

До аэропорта они ехали молча. Каждому хотелось сказать другому очень многое, но ни Билли, ни Мари-Анж не знали, как это сделать. Они много лет были самыми близкими друзьями, да и до сих пор оставались таковыми, но оба понимали, что когда их будут разделять тысячи миль, их отношения изменятся.

– Позвони, если я тебе понадоблюсь, – сказал Билли уже в аэропорту, когда они ждали посадки на рейс до Чикаго.

Мари-Анж десять лет не летала на самолете, а от последнего полета в памяти ее осталось только ощущение безысходности и одиночества. Все эти годы ее единственным другом, единственной опорой и утешением был Билли, Кэрол лишь предоставила ей кров и пищу, но родственных отношений между ними не возникло. Семью Мари-Анж тоже заменил Билли, он был ей гораздо ближе, чем кровная родственница. Перед тем как подняться на борт самолета, она в последний раз крепко обняла Билли и несколько долгих мгновений не отпускала. У обоих по щекам текли слезы.

– Я буду по тебе скучать, – всхлипнула Мари-Анж. У нее возникло ощущение, словно она второй разрасстается с Робером. Ей вдруг стало страшно, что она никогда не увидит Билли, что она прощается с ним навсегда, как когда-то со своим родным братом. Билли без слов понял ее и тихо сказал:

– Все будет хорошо. Тебе надоест во Франции, и ты вернешься ко мне.

Однако он и сам не верил собственным словам.

– Береги себя, – мягко сказала она.

Они в последний раз обнялись и поцеловались. Мари-Анж подняла голову и всмотрелась в его веснушчатое лицо, стремясь навсегда сохранить его в памяти.

– Билли, я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю, Мари-Анж.

В эту минуту ему больше всего на свете хотелось, чтобы она навсегда осталась в Айове, но он понимал, что это будет несправедливо по отношению к ней теперь, когда перед ней открываются такие возможности.

Стоя на летном поле, Билли махал рукой и смотрел вслед удаляющемуся самолету до тех пор, пока тот не превратился в маленькую точку в небе. Потом сел в машину и медленно поехал обратно на ферму. Сидя за рулем своего новенького, красного «порше», он плакал о том, кем была для него Мари-Анж и кем никогда больше не будет.

Самолет приземлился в аэропорту Шарль де Голль в четыре утра. Весь багаж Мари-Анж составляла небольшая сумка, которую она брала с собой в салон, и на то, чтобы пройти через таможню, у нее ушло не более десяти минут. Ей казалось непривычным, что все вокруг говорят по-французски. Она вспомнила Билли, вспомнила, как они учили французский, и улыбнулась.

Взяв такси, Мари-Анж назвала адрес небольшого отеля на левом берегу Сены, который ей порекомендовала стюардесса. Отель действительно оказался чистым и вполне приличным. Пока Мари-Анж распаковала вещи и умылась, пришло время завтрака. Решив позавтракать в городе, она зашла в небольшое кафе около отеля и заказала кофе с круассаном. Мари-Анж вдруг вспомнила лакомство, которым ее когда-то угощал Робер, и, разломив круассан на кусочки, обмакнула их в кофе. Эти маленькие сладкие кусочкипробудили так много воспоминаний, что она чуть не расплакалась. После завтрака она гуляла по Парижу, разглядывала прохожих, наслаждалась городскими пейзажами. Она испытывала необыкновенное, приподнятое настроение уже от одного сознания, что находится во Франции. Так она бродила несколько часов, пока совсем не устала. Пообедав в небольшом бистро, Мари-Анж вернулась в отель.

Ночью ее подушка промокла от слез: она оплакивала родителей, брата и десять лет, прожитые впустую. Думая о друге, оставшемся в далекой Айове, она тоже всплакнула. Но, несмотря на грусть, навеянную воспоминаниями, она была счастлива, что оказалась в Париже.

На следующий день Мари-Анж наведалась в Сорбонну, где ей вручили буклеты с описанием курсов обучения. На третий день она взяла напрокат машину и поехала в Мармутон. Дорога заняла несколько часов. Чем ближе Мари-Анж подъезжала к месту, которое когда-то было ее родным гнездом, тем сильнее билось ее сердце. Сбавив скорость, она медленно въехала в деревню. Что-то подсказало ей остановиться перед булочной, в которой она любила бывать в детстве. Войдя внутрь, Мари-Анж с удивлением увидела за прилавком ту же самую пожилую женщину, что торговала здесь больше десяти лет назад. Хозяйка была близкой подругой Софи. Мари-Анж заговорила с ней, объяснила, кто она такая. Женщина узнала ее и тут же расплакалась.

– Бог мой, мадемуазель, какой же вы выросли красавицей! Софи могла бы вами гордиться!

Женщина обняла ее. Потом вернулась за прилавок и подала ей бриош.

– Что случилось с Софи? – спросила Мари-Анж.

– Она умерла в прошлом году, – тихо ответила булочница.

– Я ей часто писала, но она мне ни разу не ответила. Она долго болела?

Мари-Анж предположила, что после ее отъезда с экономкой случился удар, этим могло объясняться ее молчание.

– Нет, когда вас увезли, она переехала жить к дочери, но каждый год приезжала ко мне в гости. Мы часто вас вспоминали. Софи говорила, что написала вам, наверное, с сотню писем, но они все вернулись нераспечатанными. В конце концов она перестала писать. Она подумала, что неправильно записала адрес, но поверенный вашего отца подтвердил, что адрес тот же. По-видимому, кто-то не захотел, чтобы вы читали эти письма.

Мари-Анж словно молнией ударило. Она поняла, чьих это рук дело. Кэрол Коллинз отсылала обратно письма Софи, а письма Мари-Анж, по-видимому, выбрасывала, чтобы окончательно разорвать все нити, связывающие ее с прошлым. Еще одна жестокость, причем совершенно ненужная, бессмысленная! И теперь уже ничего не поправишь. Софи умерла. Мари-Анж ощутила боль потери так остро, словно это случилось вчера. Видя выражение боли на лице девушки, булочница покачала головой: